Бородавки святого Джона - Инна Бачинская

– Как же так! – повторял он взволнованно. – Как же так? Не надо было отпускать ее одну, я знал, я говорил… Сейчас из дома выйти опасно, а тут – не ближний свет, и мало ли кто в попутчиках!

Андрей перенес и это.

Финансовый гений принес бумаги на подпись. Молча положил тяжелую корявую руку на плечо, сжал.

Секретарша смотрела преданно и испуганно заплаканными глазами. Где-то впереди маячила Ромашка, о которой он старался не думать.

Окружающая действительность сбрасывала с себя одежки реальности и превращалась в свою полную противоположность – ирреальность. Андрей, как муха, попавшая в варенье, барахтался и погружался все глубже в ее мутные глубины, не имея ни малейшего представления о том, где дно…

Ночной клуб «Белая сова» сиял огнями. Было около одиннадцати – время, когда гости еще достаточно свежи, не упиты, с интересом наблюдают танцы вокруг шеста и способны сдерживать и контролировать свои животные инстинкты. Ядро клубной тусовки – завсегдатаи, плейбои и девочки, знающие друг друга по именам и кличкам, просаживающие деньги богатых родителей, приходящие сюда, как на работу; не особо крупного чина сильные мира сего – бизнес-люди; представители криминального полусвета – разномастные братки, обслуга и телохранители суперкрутых, заглянувшие на других посмотреть и себя показать; желтая пресса на охоте за лакомым эпизодом из жизни богачей и знаменитостей невысокого полета.

Ничем не примечательный человек в черном глухом шелковом свитере и темно-сером пиджаке протиснулся к бару, заказал виски. Бармен плеснул в стакан из четырехгранной бутылки, пододвинул соленые орешки. На миг они встретились глазами, и посетитель спросил одними губами:

– Кристина не появлялась?

– Не видел пока, – ответил бармен и повел взглядом по полутемному залу. Тут же махнул рукой так неприметно, что заметить его жест мог только тот, кому он предназначался, с кем была установлена система сигнализации на расстоянии. Своеобразная азбука Морзе.

– Кристина, – сказал бармен, кивая.

Мужчина обернулся. К стойке бара проталкивалась высокая эффектная блондинка, сильно накрашенная, в открытом белом платье и в сверкающей бижутерии. Она уселась на табуретку рядом с неприметным человеком, вытащила сигареты, выжидательно на него посмотрела. Тот поспешно полез в карман пиджака, достал зажигалку. Пламя на миг осветило трепетные ноздри крупного носа Кристины, гладко выбритые верхнюю губу и щеки, длинные ярко-красные ногти. Незнакомец скользнул взглядом по мускулистым плечам Кристины, крупным рукам, красивому тяжеловатому лицу. Кристина оказалась мужчиной, а не женщиной, что явилось для него неожиданностью.

– Ну? – произнес трансвестит, выпуская дым в лицо человеку в черном свитере.

– Такое дело… – начал тот и замолчал. Эти два слова прозвучали, как пароль.

– От кого? – произнес Кристина, глядя на него из-под тяжелых перламутрово-синих век.

– От Ромашки, – ответил он.

– Ну? – снова повторил Кристина.

Человек в черном свитере, словно в замешательстве, молча постукивал зажигалкой о стойку бара.

– Пошли! – бросил Кристина, соскользнул с табуретки и направился к выходу. Мужчина поспешил следом.

– Никакого ширялова, – деловито говорил Кристина на ходу. – Никаких пыток, укусов, порезов, баловства с огнем и сигаретами. Ясно?

Его спутник кивнул.

– Она делает все, – продолжал Кристина. – Пятьсот баксов за ночь. Половина мне сейчас, остальное ей после сеанса. Она позвонит. Давайте номер.

Клиент так и не произнес ни слова. В этом не было необходимости – Кристина обладал профессиональной хваткой сутенера со стажем и просекал обстановку на лету. Слова были не нужны. Кристина знал о всевозможных сексуальных причудах клиентов все или почти все. Ему не свойственны были слащавость и манерность других представителей клана секс-меньшинств. Кристина являлся сильным и гибким хищником, железной рукой правящим своей империей девочек и мальчиков по вызову.

Они стояли в неярко освещенном переулке на задах клуба. Философ, случившийся тут, мог бы задуматься о контрасте сверкающего огнями фасада клуба и тусклой, темной, дурно пахнущей оборотной его стороны, и в итоге о бренности жизни. Но философы в такие места не забредают. Их удел леса и поля, в крайнем случае кельи.

Человек в свитере похлопал себя по карманам, махнул рукой на припаркованную метрах в пятнадцати машину и пошел к ней. Кристина докурил, отбросил окурок в сторону и, лениво загребая ногами, поплелся следом. Клиент сел в машину и, перегнувшись, стал копаться в бардачке. Достал блокнот, вырвал страницу, записал номер телефона. Открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья, протянул Кристине листок и деньги.

– Шикарная тачка, – сказал трансвестит, усаживаясь в машину.

– И еще… – сказал полувопросительно клиент.

Кристина, пересчитывавший деньги, повернулся к хозяину машины: – Ну?

Глава 9

ЭГО

Женщина, потерявшая память, сидела в спальне на оттоманке красной кожи и внимательно рассматривала себя в зеркале. Лицо в зеркале было чужим. Так не бывает, думала она в отчаянии. Не может быть! Хоть что-то должно появиться, зацепка, мысль, проблеск, картинка. Хоть что-то! Это я… Валерия…

– Валерия, – повторила она чужое имя, прислушиваясь к звуку, ожидая озарения. – Валерия!

У нее не осталось ничего: ни детства, ни друзей, ни семьи. Ее выбросили из жизни, стерли, как ненужное слово в тексте. Она даже не знает, что произошло, кто проделал с ней все это. Она ехала в поезде в Севастополь… Севастополь? Название города казалось чужим и безликим, за ним ничего не стояло.

Муж… Андрей… Она вспомнила прикосновение его руки… голос… фальшивые интонации… Потеря памяти о себе и мире обострила ее восприятие. Психика защищалась, вынужденная полагаться лишь на инстинкты.

«Как мы жили? – подумала она. – Особой радости он не испытал, был растерян… Старался придать теплоту голосу. Старался изо всех сил…»

Она почувствовала усилие, которое он сделал над собой, взяв ее за руку, там, в машине, назвав по имени. Она вспомнила выражение его лица, когда он утром появился на кухне. Раздражение, мелькнувшее в глазах… Она сжалась – что-то не так? Он поспешил уйти из дома, хотя должен был остаться с пострадавшей женой… Разве нет? Она ощутила мгновенное его колебание… прикосновение губ к виску… он даже дышать перестал. И с облегчением выскочил из дома.

Он называет ее «Валерия»… Разве у нее нет «домашнего» уменьшительного имени… например, «Лерка»… «Лерочка»…

– Лерочка, – повторила она. – Лерочка. Я – Лера. – Ей показалось, что где-то глубоко внутри возник тонкий и слабый отголосок узнавания. Возник, на долю секунды замер и растворился без следа…

То, что она чувствовала, говорило, увы, о том, что не все в порядке в датском королевстве. И это чувство заставляло ее сжиматься от страха. Она походила на человека в кромешней тьме, ожидающего неизвестно чего – удара, нападения… Чужого шепота в ухо или дыхания было бы достаточно, чтобы она рванулась с места и убежала в ужасе без оглядки… Ее легко обмануть… Кто угодно может окликнуть ее на улице, в театре… подойти, улыбаясь во весь рот, сказать: «Привет, старуха! Ты куда пропала? Мы уже с ног сбились, обыскались!» Или: «Видели тебя в шикарной тачке с отвальным мужиком…» Или… да что угодно. Ее может побить обманутая жена прямо на улице, сумочкой. Какая-нибудь толстая тетка может потребовать вернуть долг, а неизвестный мужчина взять за локоть и прошипеть в ухо: «Думаешь, упала на дно и с концами? Нет, ты заплатишь за все!»

«Я беззащитна, я даже не знаю, что я такое, – думала она в отчаянии. – Стерва, грешница, святая, добрая или злая. Я должна верить тому, что говорят про меня. Мне навязывают чью-то жизнь, убеждая, что она моя. Мне будут говорить: это плохо, а это хорошо, будут учить с нуля, потому что я – пустая оболочка. Пустая оболочка личности… У меня нет выхода».

Пустую оболочку наполнят чужим опытом, чужими понятиями добра и зла, чужой памятью, всем тем, что личность собирает по крупицам всю жизнь начиная с детства… В итоге получится… монстр… кадавр… зомби. Мое «я» исчезло, мелькнуло белой птичкой высоко в синеве… Или это была душа?

Ждать. Ждать, пока вернется память. Душа. Затаиться и ждать. Играть. Нужно выжить. А потом… потом…

Богатый дом. Неужели я живу здесь? Дорогая мебель, дорогие безделушки, дорогая одежда. Самая современная электроника. Сверкающий бар.

Это ее дом? Ее спальня? Драгоценности? Духи?

Мой дом? Моя спальня? Мой… муж?

Она рассматривает себя в зеркале. Несчастные глаза… Придать уверенность взгляду! Синева под глазами. Убрать! Бледные щеки – подкрасить! Опущенные углы губ приподнять! Она пытается улыбнуться. Улыбка получается болезненная, и лицо становится еще несчастнее. Ранние морщинки, вокруг глаз, в уголках рта. Может, они от смеха? На фотографиях Валерия… Я! На фотографиях я смеюсь… в глазах радость… прекрасные волосы… Она проводит рукой по стриженой голове. Она не помнит, когда с ней проделали это. Тупыми ножницами, в спешке. Человек, который ее стриг, вложил в действо свои возмущение, презрение и ненависть. За что? Волосы колют ладонь. Она пропускает короткие прядки между пальцев. Они разной длины. Темнее, чем на фотографиях.