Ведьмы за границей - Terry Pratchett

— Он говорит, эти слова все понимают, — кивнула нянюшка Ягг.

Когда они по длинной винтовой скрипучей лестнице поднялись на второй этаж, выяснилось, что комнат только две. И одну из них заняла Маграт. Даже хозяин гостиницы вроде бы согласился с ее доводами. Он вообще был крайне предупредителен.

Жалко только, он решительно не пожелал оставлять открытыми ставни. Маграт любила спать с открытым окном. А так в комнате было слишком темно, да и душновато к тому же.

«То, что я заняла отдельную комнату, даже справедливо, — подумала Маграт. — Это ведь я фея-крестная. А остальные просто меня сопровождают».

Она грустно погляделась в небольшое, висящее на стене потрескавшееся зеркальце, покрутилась перед ним, а потом улеглась в постель и стала прислушиваться к происходящему за тоненькой, как бумажка, стенкой.

— Эсме, ты зачем поворачиваешь зеркало лицом к стенке?

— Да не люблю я, когда эти зеркала на меня пялятся.

— Но ведь они на тебя пялятся только тогда, когда ты сама в них пялишься.

На некоторое время воцарилась тишина, а потом:

— Слушай-ка, а этот кругляш тут зачем?

— Видать, подушка такая.

— Ха! Лично я бы нипочем это подушкой не назвала. Даже одеяла нормальные и те придумать не смогли в этих ваших заграницах. Вот ты все знаешь, как эта штука называется?

— Кажется, Эсме, по-ихнему это дюве.

— Вот дурни. Они что, пледа никогда не видели? Типичный ведь плед. Сами они дюве.

Опять молчание. Затем:

— А ты зубы почистила?

И снова пауза. После чего:

— Ой, ну и холодные у тебя ножищи, Эсме!

— Ничего подобного. Они красивые и удобные.

Тишина еще раз пытается воцариться. Но:

— Сапоги! Это же твои сапоги! Ты залезла в кровать прямо в сапогах!

— Не доверяю я этим чужеземцам, Гита Ягг. Пусть лучше мои сапоги будут на мне.

— И одежда! Ты даже не разделась!

— В заграницах осторожность никогда не помещает. Здесь такие разные шастают, что ой-ой-ой!

Маграт свернулась калачиком под — как его там? — дюве и снова прислушалась. Похоже, матушке Ветровоск сна требовалось не больше часа, в то время как нянюшка Ягг могла храпеть хоть на заборе.

— Гита! Гита! ГИТА!

— Ну шо?

— Ты спишь?

— Вроде того…

— Никак звук какой!

— …Угу…

Маграт ненадолго задремала.

— Гита! ГИТА!

— …Ну шо еще?…

— Кто-то поскребся в ставни!

— …Да кому мы нужны… Спи давай…

Воздух в комнате с каждой минутой становился все более спертым. Маграт встала, отперла ставни и широко распахнула их.

Послышалось недовольное ворчание, и что-то с громким стуком ударилось о землю внизу.

В окно светила полная луна. Так-то лучше. Маграт довольная вернулась в постель.

Ей показалось, что она не проспала и минуты, как ее снова разбудили голоса из соседней комнаты.

— Гита Ягг, ты что там делаешь?!

— Перекусываю.

— Не спится, что ль?

— Ага. Сна ни в одном глазу, — ответила нянюшка Ягг. — Сама не знаю, и с чего бы это?

— Эй, да ты ж чесночную колбасу жрешь! Думаешь, я стану спать рядом с человеком, который наелся чесночной колбасы?

— Слушай, это моя колбаса! А ну отдай…

Ночную тишину разорвал громкий топот обутых в сапоги ног, а потом в соседней комнате распахнулись ставни, шумно ударившись о стену.

Маграт почудилось, что она услышала еле слышное «уф-ф» и какой-то приглушенный стук под окнами.

— По-моему, ты раньше любила чеснок, — послышался возмущенный голос нянюшки Ягг.

— Колбаса хороша на своем месте, но место ее никак не в постели. И ни слова больше. Ну-ка повернись, а то все одеяло на себя стянула.

Некоторое время спустя бархатное молчание было нарушено глубоким звучным храпом матушки Ветровоск. Вскоре к нему присоединилось более изысканное похрапывание нянюшки Ягг, которой куда чаще доводилось спать рядом с другими людьми и которая вследствие этого выработала более приспособленный к присутствию посторонних носовой оркестр. Храпом же матушки можно было валить деревья в лесу.

Маграт накрыла голову ужасной круглой твердокаменной подушкой и зарылась под дюве.

Где-то там, внизу, барахталась на мерзлой земле очень большая летучая мышь, пытаясь снова взлететь. За эту ночь она была оглоушена уже дважды: один раз створками беззаботно распахнутых ставней, а второй — баллистической чесночной колбасиной. Поэтому сейчас ей было не по себе. Последняя попытка, думала она, и назад, в замок. Да и времени почти не осталось, вот-вот рассветет.

Мышь посмотрела на открытое окно в комнате Маграт, и ее красные глазки хищно сверкнули. Она поднатужилась…

Но тут на ее спинку опустилась чья-то лапа.

Мышь оглянулась.

Ночь у Грибо не задалась. Он обшарил все окрестности на предмет кошачьего женского пола, но ни одной кошки не обнаружил. Тогда он полазал по помойкам и тоже остался несолоно хлебавши. Такое впечатление, люди в этом городке вообще не выбрасывали мусор. Они его ели.

Потом Грибо потрусил в лес, разыскал там несколько волков, уселся напротив и улыбался им до тех пор, пока они не струсили и не убежали.

Да, на события ночь была небогатой. Пока.

Летучая мышь, прижатая его лапой, громко заверещала. Крохотному кошачьему мозгу Грибо показалось, что она пытается изменить форму, но он не собирался терпеть подобного безобразия от какой-то там мыши, пусть даже нацепившей крылья.

Особенно теперь, когда он наконец нашел с кем поиграть.

Орлея была сказочным городом. Люди здесь день-деньской улыбались и веселились. Особенно если хотели прожить еще один день-деньской.

Лилит об этом позаботилась. Возможно, кое-кто считал, что те дни, когда городом правил старый барон, были куда счастливее нынешних. Но то было беспорядочное, неаккуратное счастье — вот почему Лилит с легкостью добилась своего.

Нет, так жить не дело. Картина была какой-то нецельной.

Когда-нибудь они будут ее благодарить.

Разумеется, без нескольких трудных случаев никогда не обходится. Иногда люди просто не знают, как себя вести. Ты ради них из кожи вон лезешь, как следует управляешь их городом, заботишься о том, чтобы их жизни были осмысленными и счастливыми каждый час каждого дня, и после всего этого они вдруг ополчаются на тебя — причем без какого-либо серьезного повода.

Вдоль стен зала для аудиенций стояли стражники. Здесь и в самом деле шла аудиенция. На самом деле сама она никуда не шла, ее вели. И присутствовало на этой «аудиенции» довольно много людей. Лилит всегда говорила, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Грош примера заменяет фунт наказания.

К этому времени преступности в Орлее почти не стало. А тех преступников, что иногда встречались, вряд ли где-либо еще сочли преступниками. С такими вещами, как воровство, справиться было проще простого, и они едва ли требовали каких-то юридических процедур. Куда более важными Лилит считала преступления против исхода повествования. Эти людишки все делали как назло, будто ничего не понимали.

Лилит подносила зеркало к Жизни и обрубала все ее кусочки, которые не умещались в зеркале…

Дюк Орлейский безвольно развалился на троне, закинув одну ногу на подлокотник. Он все еще никак не мог привыкнуть к креслам.

— А этот чего натворил? — спросил он и зевнул.

Вот уж что-что, а рот разевать он умел.

Между двумя стражниками съежился сухонький старичок.

Всегда найдется кто-нибудь, желающий стать стражником, — даже в таких местах, как Орлея. Тем более что в придачу к должности выдают красивый, модный мундир — голубые панталоны, красный китель — и высокую черную шапку с кокардой.

— Но я… я не умею свистеть, — дрожащим голосом пробормотал старичок. — Я… я не знал, что это обязательно…

— Но ты же игрушечных дел мастер, — заметил дюк. — А игрушечных дел мастера целыми днями что-нибудь насвистывают и поют.

Он взглянул на Лилит. Та кивнула.

— Я не знаю ни одной… песни, — заикаясь, пролепетал игрушечных дел мастер. — Меня никогда не учили п-п-еть. Только делать игрушки. Я очень долго был подмастерьем. Целых семь лет, и только потом сам стал мастером. Ну там рубанок, молоток, но…

— А еще здесь говорится, — произнес дюк, правдоподобно делая вид, будто читает лежащий перед ним перечень обвинений, — что ты не рассказываешь детям сказки.

— Мне никогда ничего не говорили насчет… с-сказок, — оправдывался мастер. — Послушайте, я делаю игрушки. Игрушки. Больше я ничего не умею. Игрушки. Хорошие и-игрушки. Я всего лишь игрушечных дел м-мастер…

— Какой же из тебя игрушечных дел мастер, если ты не рассказываешь детям сказки? — подаваясь вперед, вопросила Лилит.

Игрушечных дел мастер взглянул на ее закрытое вуалью лицо.

— Я просто ни одной не знаю, — пожал плечами он.

— Как? Не знаешь ни одной сказки?!

— Зато я могу р-рассказать им, как делать игрушки, — прошептал старичок.