- - Максимов Анатолий Борисович

После разрешения Карибского кризиса в американских СМИ просачивались сообщения о некоем мистере “Икс” от советской стороны, занимавшемся вопросами кризиса. Этим загадочным мистером “Икс” был резидент КГБ под прикрытием советника Посольства СССР в США Фомин А.С. — полковник Феклисов А.С., он же Калистрат в Нью-Йорке в годы войны и Юджин в Англии в послевоенное время.

Установленный советским резидентом Феклисовым в октябре 1962 года прямой неофициальный контакт с американцами по достоинству был оценен в Белом доме. Спустя год, в октябре 1963 года, когда завершилась последняя фаза Карибского кризиса, американская сторона сама предложила восстановить неофициальную связь с Кремлем, но уже па постоянной основе. Будущий Герой России разведчик Феклисов А.С. в этом вопросе был первопроходцем».

Глава 4. «НЕЗАМЕЧЕННАЯ» ПОБЕДА

В оценке событий Карибского кризиса мнения специалистов разделяются до крайностей: от полного провала усилий обеих спецслужб — советской и американской — до возвеличивания успехов одной из них.

Рассматривать эти оценки — дело хлопотливое и, конечно, неблагодарное, прежде всего из-за субъективности подхода. А вот попробовать осветить характер взаимодействия двух «государственных инструментов» внешней политики — посольства и госбезопасности в лице внешней разведки, причем в рамках одной советской стороны, — это дело стоящее.

В преддверии и во время кризиса каждая из этих служб — посольская и резидентура — занималась разрешением проблемы на своем уровне компетенции и по своим специфическим каналам. Далее буду опираться на мемуарные высказывания двух участников Карибского кризиса — патриархов дипломатии и внешней разведки — советского посла Добрынина и резидента внешней разведки в Вашингтоне Феклисова.

«ПЛЮСЫ» И «МИНУСЫ» СВОИХ И ЧУЖИХ СЛУЖБ

Почему необходим этот анализ? Задела серьезность обвинений посла в адрес разведки: «… обе разведки в момент кризиса искали контакты между собой. Факт остается фактам, что разведслужбы обеих сторон оказались не на высоте в период кризиса». Такую оценку-приговор дал советский посол и советской, и американской разведкам.

Но посол не мог не знать, что существуют и другие мнения— как у нас, так и на Западе. К примеру, аналитик из КГБ, высокопоставленное лицо, высказал иное мнение. Речь идет о встречах советского разведчика с телекомментатором, вхожим в Белый дом, — посланцем американского президента в контактах с русскими: «Это был первый контакт переговоров между Кремлем и Белым домом. Связь была налажена, начался регулируемый этап кризиса».

Ведь посол неоднократно встречался неофициально с госсекретарем США и братом президента министром юстиции Робертом Кеннеди в правительстве Джона Кеннеди. Обсуждались вопросы, оценивающие кризисную ситуацию. Однако почему-то конкретные предложения от американской стороны (президента) поступили именно через канал советской госбезопасности — разведку. Причем телекомментатор в самый кризисный день дважды общался и с президентом, и с советским разведчиком. Именно но этому каналу Москва получила следующие конкретные условия выхода из кризиса: СССР вывозит ракеты с острова, а США снимают блокаду и обещают не вторгаться впредь на Кубу. Так вот, через разведку, а не через посольство!

Вот тут-то и начинается «театр абсурда». Две спецслужбы противников быстрее наладили деловой контакт (телекомментатор имел связь с ЦРУ), чем посол и резидент внутри одной государственной структуры, коим было посольство. Что же случилось?

Итак, есть информация (предложение) архиважного значения для разрешения кризиса «без-пяти-минут» чреватого военным конфликтом, начало которого исчисляется часами. Есть канал — посольский и госбезопасности. Но…

Вот как рассказывает советский резидент Феклисов об одном из контактов с представителем американского президента. 26 октября в полдень он был вызван на встречу комментатором, на которой изложил ему свою личную точку зрения на развитие кризиса: если произойдет вторжение американцев на Кубу, Хрущев может «нанести ответный удар по… Западному Берлину». В своей книге Феклисов писал так: «Я действовал на свой страх и риск… Теперь мне совершенно ясно: да, я рисковал, но не ошибся. Чего я не ожидал, так это того, что мои слова будут быстро доведены до сведения хозяина Белого дома и что через два-три часа Кеннеди передаст через Скайли (телекомментатор. — Примеч. авт.) компромиссное решение».

Резидент пообещал посланцу президента срочно довести его предложение до сведения Кремля. Но срочно не получилось. Все уперлось, говорит Феклисов, в бюрократию мидовцев, не уполномоченных своей штаб-квартирой на Смоленской площади вести переговоры такого серьезного уровня. Случилось, что когда Феклисов срочно составил подробную шифртелеграмму для Москвы с подробностями двух встреч с посланцем президента, то при отправке ее он встретил сопротивление посла. Усиленную двумя подписями депешу с предложениями американской стороны посол продержал три часа и заявил: такое сообщение он послать не может.

Небольшое отступление. 21 октября министр иностранных дел СССР А.А. Громыко встречался с президентом Кеннеди, после чего информировал Хрущева о возможном ходе развития советско-американских отношений на ближайшее время. Отчет министра о встрече был составлен в благодушном тоне. Посол оценил этот эпизод в своих мемуарах так:«.. в этих условиях военная авантюра США против Кубы почти невероятна. Таков был в целом успокоительный вывод Громыко накануне Карибского кризиса. Я пытался убедить его дать более осторожную оценку ситуации. Он не согласился: видимо, ему хотелось сделать приятное Хрущеву».

Потом сам посол отказал резиденту в архиважном деле государственного масштаба — довести до сведения Кремля компромиссное предложение Белого дома. Может быть, посол не хотел «сделать неприятное» своему шефу по МИДу? Ведь прогноз Громыко не оправдался.

Справка. Известно, что трагедия повторяется в виде фарса. И эти отношения «посол — резидент» стали фарсом. Ибо трагедия состоялась в схожей ситуации… за двадцать лет до этого, в 1941 году. За несколько дней до нападения Германии на СССР.

Тогда, 19 июня 1941 года, разведчик берлинской резидентуры Борис Журавлев был вызван на экстренную встречу ценным агентом советской разведки в гестапо Брайтенбахом. По его взволнованному виду разведчик понял, что произошло что-то чрезвычайное. А через несколько минут он сам всем своим существом ощутил важность полученной информации: «Гитлер нападет на Россию в 3 часа в ночь на 22 июня…»

Этот агент еще с 1929 года зарекомендовал себя как источник достоверной информации — актуальной, секретной, документальной. Достаточно сказать, что все эти годы сотрудничества с нашей разведкой ни одна провокация с немецкой стороны против советских людей (и разведчиков в том числе) в Германии не имела успеха. Он первым сообщил и дал технические данные о работе немцев над «оружием возмездия» — ракетами, а затем — об исследованиях в области ядерной энергетики для нужд войны…

Ему можно и нужно было верить.

Журавлев доложил тревожную информацию резиденту Кобулову, брат которого Б. Кобулов входил в руководство НКВД и был приближен к Л. Берии, наркому внутренних дел СССР. Резидент не решился отправить это предупреждение агента по каналам госбезопасности, ибо он знал отрицательную реакцию Кремля па подобную информацию: она рассматривалась в высших эшелонах советской власти как провокационная. Кобулов обратился к советскому послу в Германии с просьбой направит сведения по каналам НКИД, но для НКВД. Посол Деканозов, человек Берии, шифровку в Москву направил.

К сообщению ценного источника Берия отнесся иронически и доложил Сталину эту информацию среди других вопросов как бы между прочим. Он представил ее как исходящую от попавшего под панические настроения в Берлине советского посла. И было принято решение: посла отозвать. Не успели — началась война.

Кобулов-резидент был случайным человеком в разведке, но не Деканозов, который одно время ее возглавлял. Он оценил значение сообщения агента и, в условиях еще продолжавшихся репрессий в стране, решил идти наперекор «мнению Кремля». Видимо, через подобную ситуацию в сложные дни Карибского кризиса советский посол в Вашингтоне не смог перешагнуть. А ведь ему репрессии не угрожали.