Нерон. Владыка Земного Ада - Майкл Грант

Горловой бас, каким он обладал, считался тогда лучше всего подходящим для изображения эмоциональных, или вызывающих жалость, или полных драматизма сцен – именно подобные роли Нерон и предпочитал. В греческих драмах такие роли легче всего найти у Еврипида, которому Нерон вследствие этого отдавал предпочтение. Но в его время вкусы стали гораздо более мелодраматичными и эксцентричными. В риторических трагедиях Сенеки, которые были написаны не столько для публичных представлений, сколько для камерной декламации, некоторые пассажи столь ужасны, что их едва ли можно читать без чувства отвращения, когда тошнота подступает к горлу (к примеру, «Эдип»). А в «Фарсалии» (Гражданская война), написанной его родственником Луканом, – о раздорах между Помпеем и Цезарем – имеются столь же отвратительные преувеличения.

Но это было как раз в духе Нерона. Ему нравилось петь и играть трагические, полные отчаяния, шокирующие роли – такие, как Навплий, несправедливо принесенный в жертву греками во время Троянской войны, кастрированный Аттис и даже виновный в кровосмешении Эдип, так же, как Орест, совершивший матереубийство, – роли, которых на первый взгляд Нерон должен был тактично избегать. Он также с удовольствием играл нищих, сбежавших рабов, сумасшедших. Во время одного из таких представлений с участием императора некий молодой телохранитель, который, стоя за кулисами, не слишком внимательно следил за действием, вдруг бросил взгляд на сцену и, увидев, что император в цепях и лохмотьях (Нерон играл сцену безумия Геркулеса), хотя мог бы заметить, что цепи были из золота, совершил оплошность, бросившись, чтобы освободить его.

Нерон к тому же прекрасно был подготовлен петь и играть женские роли – например Ниобы, обратившейся в камень из-за того, что ее дети были жестоко убиты. Другой его любимой ролью была роль Канаки, чей ребенок, родившийся от кровосмесительной связи с ее братом, был брошен на растерзание собакам. Это дало повод для шутки: «Чем занят сейчас император?» – «У него сейчас роды».

Несмотря на то что балетного танцора из него не вышло, Нерон с энтузиазмом погрузился в драматические аспекты танцевальных партий. «Ты станцевал всю программу прямо по книге», – заявлял восхищенный поэт грек Луцилий. Тот же поэт насмешничал над лицедеями, которые исполняли три любимые Нероном роли плохо, – что было деликатным способом сказать, что император делал это лучше.

Нерону нравилось петь и играть в масках, изображающих черты лиц женщин, которыми он был в то время увлечен. Его собратья кифареды пользовались его непременным покровительством. Даже Терпн, несомненно, считал, что должен петь и играть императору до поздней ночи. Его собрату по искусству Менекрату, чьи песни искажал Трималхион в романе Петрония, император даровал имение и дворец. Другие огромные владения отошли к Спикулу (Spiculus), который не только играл на кифаре, но к тому же сражался в гладиаторских боях.

Большинство из этих музыкантов и певцов были родом из Александрии. Но их песни напевали на улицах столицы, а римские матроны знали их наизусть. Пиры Трималхиона походили на театр с непрекращающейся музыкой. Как звучала эта музыка времен Нерона, не вполне ясно. Она была в основном мелодичной, без какого бы то ни было контрапункта или гармонии в нашем понимании и была лишена наших самых высоких и глубоких нот. Возможно, она вызвала бы шок у современных уроженцев Запада – она могла звучать как нечто вроде смеси грузинского монотонного песнопения и музыкальных традиций арабов, индийцев и китайцев. Что же касается музыкального аккомпанемента к драматическим представлениям, древние писатели были полностью убеждены, что он производил эротический, развращающий эффект. Музыка настолько сильно возбуждала слушателей, что их руки начинали шалить. Ее тихие и изнеженные ноты провоцировали на нескромные прикосновения и сладострастные поглаживания.

Нерон как поэт

Итак, пение, игра на кифаре и исполнение трагических ролей было самым большим интересом в жизни Нерона. Все это к тому же включало и сочинение стихов, поскольку песни, которые пели кифареды, были очень часто собственного сочинения. Менекрат, например, был этим знаменит. Поэтому и Нерон написал несколько собственных песен, отдавая предпочтение сексуальным темам («Аттис», «Вакханки»). Его песни, подобно современным музыкальным шлягерам, распевались повсюду. Аполлоний из Тианы, чье неохотное признание балета было отмечено ранее, чуть было не попал в неприятную историю, когда однажды проходил мимо музыканта, распевающего песни Нерона на улице, и не рукоплескал с должным рвением.

Но поэтические амбиции Нерона не ограничивались одними только песнями. Некий ученый по имени Анней Корнут, родом из Лептис-Магна в Северной Африке, родственник или вольноотпущенник Сенеки, попал в еще худшую, чем Аполлоний, историю, когда тоже не выказал достаточной лести. Император заявил, что размышляет над созданием эпического произведения на тему римской истории и желает узнать мнение Корнута о том, сколь длинной следует быть такой поэме. Присутствующие придворные быстро вмешались, сказав, что четыреста томов не будут слишком длинными для такого шедевра, но Корнут выразил несогласие: он счел, что это будет более чем длинно – скорее просто бесполезно. Больше его не приглашали ко двору. И он покинул Италию. А Нерон не стал настаивать на своей эпопее из римской истории.

Но он действительно написал историческую поэму о Троянской войне – на тему довольно-таки избитую, но в то время снова вошедшую в моду из-за того, что императорское происхождение восходит к мифическим троянцам. Жаль, что сочинение Нерона не сохранилось, поскольку оно могло бы многое поведать нам о его характере и восприятии жизни. Ведь его троянским героем был не гомеровский храбрый и добродетельный Гектор, а Парис, который традиционно считался слабым человеком. По версии Нерона, однако, этот непонятый типаж, не открывая, кто он есть на самом деле, неоднократно участвовал в рукопашных боях и побеждал врагов, включая самых несгибаемых и мужественных, а также и самого Гектора.

Полстолетия спустя сатирик Ювенал жестоко высмеял поэму Нерона. Он говорил, что другой мифический герой, Орест, возможно, и был матереубийцей, но, по крайней мере, он не написал «Троянскую войну».

…Если б народу был дан свободный выбор, то кто же – Разве пропащий какой – предпочел бы Нерона Сенеке? Чтобы его казнить, не хватит одной обезьяны, Мало одной змеи, одного мешка для зашивки.

Сын Агамемнона то же сделал, но повод другой был: Разница в том, что по воле богов за родителя мстил он. Был Агамемнон убит среди пира; Орест не запятнан Кровью Электры сестры, ни убийством супруги-спартанки, Он не подмешивал яд никому из родных или близких. Правда, Орест никогда не пел на сцене, «Троады» Не сочинял. За какое из дел, совершенных Нероном В годы его свирепств, кровавой его тирании, Больше должны были мстить Вергиний и с Виндексом Гальба? Что за деяния, что за художества в цезарском роде: Радость позора от скверного пенья на чуждых подмостках, Данная греками честь – заслужить венок из петрушки! Пусть же портреты отцов владеют наградами пенью: Длинную сирму Фиеста, костюм Антигоны иль маску Для Меланиппы сложи, Домиция, ты к пьедесталу, Ну а кифару повесь хоть на мрамор родного колосса.

(Ювенал. Сатиры, 8, 210-220)

Если рассматривать этот отрывок с критической точки зрения, из него извлечешь не много информации. Нет причин полагать, что голос Нерона был отвратительным: если бы он был безнадежен, маловероятно, что он счел бы это своим призванием. То же самое можно сказать и о его поэзии. Кроме полустишия о громе и эпитета «янтарного цвета», которым он описал волосы Поппеи, до нас дошли лишь четыре строки. Одна, о перьях голубя, взъерошенных ветром, цитировалась с одобрения Сенеки: она звучала гладко и изысканно, с обстоятельным эстетическим греческим эпитетом.

Другие три строчки, написанные императорской рукой, об истоке реки Тигр, немного напоминают географические отступления в «Фарсалии» юного Лукана.

Имеются кое-какие огрехи в строках Нерона, если рассматривать их как пример модной серебряной латыни того периода. Но они не представляют собой достаточно основательного отрывка, чтобы можно было судить, был ли Нерон хорошим поэтом, а если это так, то насколько он был хорош. Его стихи, как и его пение, несомненно, отвечали современным модным вкусам на все живописное, колоритное, высокопарное, сенсационное и патетичное – вкусам к веяниям причудливым и архаичным. Поэтом совершенно иного склада был Персии, ученик Корнута, чье повлекшее за собой неприятности замечание Нерону было упомянуто выше. Вера Персия в поэзию «с привкусом горькой правды» завела его на расстояние вытянутой руки от рискованной полемики, когда он критиковал этот модный стиль стихосложения.