Ночь предопределений - Юрий Герт

Селитебные зоны...— буравчиком посверливало у него в голове, пока он поднимался на сцену,— селитебные зоны.

Они сидели на сцене, все трое,— за низеньким журнальным столиком, возможно, принесенным сюда из дома Айгуль — в Доме культуры такого наверняка не было, а она видела, по телевизору скорее всего, что сейчас именно так проводят подобные встречи... И вот они сидели за полированным журнальным столиком: посередине — Карцев, скрестив на груди толстые волосатые руки, плечистый, крепкий, похожий на скалу; по одну сторону от него — тоненькая, как вьюнок, девушка с настороженными, широко открытыми глазами, по другую — юноша в черном строгом костюме, с бледным лицом — прямой, как если бы сидел не на стуле, а в седле. Феликс невольно почувствовал себя учеником перед экзаменационной комиссией. Это его подстегнуло.

— Вы хотите построить город,— заговорил он, стоя вполоборота к залу и глядя на Карцева, в глаза, прикрытые темными стеклами.— Построить еще один город... Еще один.— Он кивнул на оранжевый ватман.— Но почему же — «еще один», а не — единственный?.. Да, конечно, градостроителям приходится думать о ландшафте, о силе и направлении ветра, о водоснабжении и системе канализационных стоков... О том, чтобы построить город, где удобно жить... Но что такое — жить?..

Сотни лет здесь проходили караваны, у которых позади, были тысячи верст пути, многие месяцы дороги... Они шли, груженные тяжелыми тюками, вытянувшись цепочкой на пять или десять километров. Прислушайтесь — в воздухе до сих пор звенят их медные колокольцы, присмотритесь — на песке, рядом со следами автомобильных покрышек, еще лежат верблюжьи следы... Вы хотите залить их гудроном?..— Он шагнул к ватману, ткнул пальцем в береговую излучину, где вытянутый четырехугольник обозначал морской вокзал,— Здесь был их привал, караванная стоянка... В ту пору, когда на Неве строилось Адмиралтейство, здесь по приказу Петра был воздвигнут форт, и стена от него еще сохранилась. Потом на этом месте была построена крепость. Сюда, в чужую для них землю, гнали мужиков из-под Курска и Тамбова, и они тянули носок, маршировали — там, на плато,— выделывали ружейные артикулы. Тех, в ком жила надежда и воля, кто пытался вырваться на свободу — запарывали насмерть. Там, где теперь весной зеленеет травка, под барабанный грохот лилась кровь... И случались времена, когда все кругом, как пожаром, загоралось восстанием. Тогда снова текла кровь, и лучшие из тех, в ком жила воля и надежда, покидали свои аулы, седлали коней — чтобы на всем скаку замертво рухнуть на эту землю...

Вот здесь,— Феликс почти наобум, теряясь взглядом среди квадратиков и кружочков, накрыл ладонью самый центр чертежа,— вот здесь коренные жители этих мест и те, кого привела сюда злая доля,— здесь они стояли толпой, в драных полушубках и малахаях, в опорках и шинелях, и комиссар с красной звездой на шлеме говорил о свободе, за которую надо положить жизнь... Расталкивая толпу, к нему подходили люди, и он карандашом вписывал в столбик фамилий еще одну, а сбоку от крылечка, на котором он стоял, уже равняли строй и пересчитывали патроны... Так было! Но когда здесь раскинутся микрорайоны, построенные по наисовременнейшим стандартам, и поднимутся дома, где все удобства и полный комфорт, и козырек над каждым подъездом... Словом, когда здесь возникнут запроектированные селитебные зоны,— о чем будут думать, мечтать по вечерам те люди, которые в этих зонах расселятся?.. Чем жить?..

— По вечерам они будут смотреть телевизор,— улыбнулся Карцев, не меняя позы.

— И только?..

— Ну, я полагаю, не нам за них решать...— Карцев лениво выпростал из-под столика ноги и поднялся — как бы для тoгo, чтоб размяться.

— Собственно, я не совсем понимаю, о чем вы...

— Вот именно,— подхватила девушка, удивленно и с возмущением глядя на Феликса.— Что вы предлагаете?..

— Кон-крет-но!..— по слогам произнес Карцев и, остановившись против Феликса, покачнулся — с пятки на носок и с носка на пятку.

Да, да, конкретно, пронеслось у Феликса. Конкретно... Что же конкретно?..

— Я предлагаю сохранить у города дух... Душу,— сказал он.— Я не чувствую здесь души.— Он повел головой в сторону исчерченного ватмана.

— И для этого отказаться от асфальта?

Карцев снова перекачнулся с пятки на носок. Голос его звучал по-прежнему ровно, однако как бы утончился, напрягся.

Все-таки его заело, подумал Феликс. Все-таки...

— Или, может быть, каждое утро прогонять по улицам караван верблюдов, чтобы они будили горожан своими колокольчиками?.. Но это уже дело горкоммунхозотдела.

Неожиданно получилось в рифму. Карцев улыбнулся. Он ждал, что и в зале раздадутся смешки, но там было тихо. Это его, видимо, обеспокоило, насторожило.

— Я понимаю, вы литератор...— Он сбавил тон.— Архитектура и градостроительство — не ваша область, и вам трудно сформулировать... Но вы, может быть, требуете от нас того, чего мы не в силах сделать?..

— Вот именно!..— сказала девушка, опаляя Феликса укоризненно-сердитым взглядом.

— Между прочим,— впервые подал голос юноша в черном костюме,— у нас на центральной площади запроектирован памятник, и как раз в честь того отряда... Мы изучали историю.— Он произнес эти слова тихо, но внятно, с раздумчивой интонацией. Феликс ощутил, как между ним и этим юношей протянулась ниточка. Он не стал за нее цепляться.

— Конечно,— сказал он, глядя на Карцева,— я совершенный профан в градостроительстве и мало что знаю о Корбюзье...— Карцев снисходительно кивнул,— Но где-то... По-моему, в Афинской хартии... (Он заметил, как напряглось лицо у Карцева, и медленно, с удовольствием повторил еще раз последние слова). В Афинской хартии Корбюзье как раз и писал о сохранении архитектурных сооружений, имеющих историческое и художественное значение...

— Ах, да господи!..— всплеснул руками Карцев, и голос его вдруг утратил ядовитый холодок и сдержанность.— Ах, да господи!.. О какой Афинской хартии вы толкуете?.. Я улавливаю, что вы имеете в виду, сейчас это модно — старина, ценности прошлого... Но где вы тут увидели — Руанский собор или Эль-Регистан?.. Или... Я не знаю, хотя бы Тракайский замок, что ли, или Рыночные ряды... Ведь это же все — слова, слова, слова!.. Как говорил принц Гамлет!.. Что тут беречь, что тут сохранять?

— Память,— сказал Феликс, отлично чувствуя, что это не ответ. Когда он шел сюда, ему хотелось сказать многое, в том числе и о Сераковском, в первую очередь —о Сераковском... Но сейчас, перед Карцевым, ему вдруг расхотелось выкладываться. Ни к чему, ни к чему, все равно этого он не поймет. А если и поймет — не захочет показать, что понял...

— Память,— повторил он. И ему показалось, что, сам того не ожидая, он наскочил на какую-то мысль, около которой блуждал прежде, как во тьме, пытаясь ухватить ее наощупь... 

— Память?..— Карцев, вероятно, принял его состояние за растерянность. К нему вернулась прежняя ироничность,— Как вы это себе представляете? Ведь должны же быть какие-то материальные носители — и в самом прямом смысле — этой памяти?.. Где они?.. 

— Они здесь,— сказал Феликс,— в этом зале.

Они оба посмотрели на зал, на уходящие в глубину ряды, молчаливо наблюдавшие за их поединком.

— Это уже генетика,— пожал плечами Карцев, короткой паузой оценив последний выпад.— Генетика, а не архитектура.

— Будь по-вашему,— сказал Феликс. (Только бы не забыть, думал он, не забыть, и потом вернуться... Ему приходилось думать надвое).— Но тогда пускай архитектура помогает генетике, стимулирует ее. В конечном счете не важно, что перед нами — океан пли всего лишь капля: состав один и тот же. И океан — это просто очень много капель... В известном смысле. И капля, сознающая свой состав, понимает и то, что она из океана... Я путано говорю. Я не архитектор, это верно...

— Это верно,— как эхо, повторил за Феликсом Карцев, но издевочка в его голосе не тронула Феликса, только скользнула, не окарябав.

— И я не могу предложить... Может быть, надо там, на плато, устроить заповедник, исторический заповедник... А в самом городе оставить в неприкосновенности несколько кварталов, и площадь, ту самую... Островком... И — к чему?..— не украшать ее глыбой мрамора или гранита... И что-то еще, тут надо подумать...

— Короче, вы предпочли бы превратить молодой, динамичный современный город в филиал краеведческо-исторического музея?..— блеснул очками Карцев.

— Нет,— сказал Феликс, с тоской чувствуя, что тот ничего не понял.— Я хотел сказать, что город нельзя лишать памяти... Если это настоящий город... А не тот, который вычерчивают на бумаге... Город нельзя вычертить на бумаге!..

9

ДЕЛО ШТАБА ВОЙСК ВИЛЕНСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА СУДНОГО ОТДЕЛЕНИЯ О КАПИТАНЕ СЕРАКОВСКОМ

Начато 23 мая 1863 г.

Кончено 10 июня 1863 г.

Штаб войск Виленского Военного округа.