Синий треугольник - Владислав Крапивин

— К нему полагается еще футляр и пять кассет, — суетилась старуха Сонечка. (Все-таки явно она. А кто же Мотя? Сын, внук? Ну, ясно же, что не муж, тот был другой Мотя. Что с ними сейчас? И какое в данный миг сейчас?) — Жаль только, что не сохранился штатив. Но можно ставить аппарат на стол, на скамейку. Мотя часто так и делал…

Она принесла черную квадратную коробку с блестящим замочком — футляр — и пять плоских кассет.

— Пластинки в них старые, но еще вполне пригодные…

— Благодарю вас. Позвольте расплатиться.

— Ах да… А может быть, вы все-таки согласитесь на портрет? Такой замечательный папа, такой фотогеничный мальчик…

Я прикусил губу: этот-то охламон? Впрочем, мастеру виднее. Посмотрел на Ерошку:

— Согласимся, Ерофей?

— Ага… — радостно выдохнул он.

— Чудесно! — возликовала Софья Мироновна. — А то сегодня еще не было ни одного посетителя! Если не считать юное создание, чуть помладше Ерофея. Но как его можно считать приличным клиентом, если оно влетело сюда сквозь стекло на этой ужасной новомодной доске с роликами, у которой заграничное название. Дети носятся на них, не думая, какое горе будет у мамы и папы, если ребенок свихнет себе шею…

— Но это создание не свихнуло? — опасливо спросил я (шея с готовностью заболела).

— Слава Богу, нет! Герой отделался царапинами…

— А был герой… случайно не в матроске?

— Представьте себе, да! Именно да! Матроски нынче не очень-то в моде, но этот оказался таки с большим синим воротником и якорями на рукавах, как в свое время у Моти… А вы его знаете, этого наездника?

— Просто на улице обратил внимание на мальчика с пришитым матросским галстуком и забинтованным коленом.

— Да-да… Ну, мы можем уже приступать, не так ли? Ерофей, голубчик, выдвини на середину вон тот высокий стул, будь добр…

Ерошка с готовностью поволок из угла нечто вроде трона с резной спинкой и бархатным сиденьем.

— Подожди, мальчик! А почему ты хромаешь? Разве он хромал? Я и не заметил.

— Да ерунда, — быстро сказал Ерошка. — Немного наступил на крошку от шлака.

— Мальчик говорит «немного наступил»! Там наверняка прокол!

— Да нет же, не насквозь! Просто надавило. Вот… — Он поджал ногу и вывернул ступню.

— Ну-ка? Да, хорошо, что не до крови. Но ведь болит?

— Не сильно…

— И зачем это мальчики так любят гулять босыми? Мотя тоже… Ничего не могла с ним поделать. Вы не поверите, один раз даже отшлепала…

— Пожалуй, мне придется поступить так же, — сообщил я, без большого труда входя в роль папаши. Ерошка тоже сыграл свою роль: не возмутился, не отрекся от моего отцовства, а надул губы и виновато пробубнил:

— А чего… Если кеды потерялись, а новых нету…

— Отсюда пойдем в обувной магазин…

— Зачем ходить в какой-то магазин, где с вас возьмут двойную цену! — всполошилась хозяйка мастерской. — Я имею для недорогой продажи все, что вам надо! Жизнь такая, что заставляет заниматься не только искусством, но и мелким ширпотребом… Вот! — Она сгребла в сторону створчатую ширму, и у стены обнаружились наклонные полки со всяким товаром. Парфюмерная мелочь, повисшие разноцветными языками носки и галстуки, пластмассовые фигурки, флаконы и несколько пар летней обуви разного размера.

— Вот славные башмачки! — Софья Мироновна похлопала подошвой о подошву бело-зелеными, легонькими на вид кроссовками. — Как раз для мальчика, который много гуляет с папой…

Мальчик нерешительно посмотрел на нее и на «папу»:

— Дорогие небось…

— Сущие пустяки! Главное, чтобы пришлись впору. Сядь и примерь.

Ерошка боязливо зашевелил ступнями.

— Да ну… Лапы вон какие грязные…

— Надень носки, они потом легко отстираются. С ними будет даже симпатичнее, ведь сниматься-то будете в полный рост.

Софья Мироновна дала Ерошке ребячьи носочки — белые, с рисунком из крупных зеленых кузнечиков. Похожих на кенгуренка по имени «Cicimora».

В этих носочках и новеньких кроссовках помятый Ерошка вдруг обрел вполне интеллигентный вид. Особенно когда Софья Мироновна велела ему подтянуть штаны и заправить в них балахонистую майку-фуфайку — под поясок со шнур-ком. А после того как она гребешком реставрировала на Ерошке прежнюю «английскую» прическу и влажной фланелевой рукавицей оттерла колени, получилось прямо образцовое дитя. Этакий мальчик из чинного лондонского пригорода.

Ерошка не сопротивлялся. Кажется, был даже рад такой метаморфозе…

Съемка оказалась минутным делом.

Я расплатился за аппарат и обувь (бумажник был с собой). А про плату за снимки хозяйка мастерской сказала, что пока не надо.

— Потом, когда получите портреты. Приходите за ними на той неделе…

«На какой «на той неделе»? — думал я, уходя из мастерской. — Будет ли она? И найду ли я снова Ключевской спуск?»

Ерошку такие мысли не беспокоили. Он весело пританцовывал на ходу в своих новеньких кроссовках. Сказал даже:

— Дядя Слава, спасибо. Замечательные лёпы… А потом опять:

— Дядя Слава…

— Что, дитя мое?

— Можно, я понесу аппарат?

— Сделай одолжение.

Ерошка с удовольствием надел через плечо прикрепленный к футляру ремешок.

— Дядя Слава, а ты дашь мне разок щелкнуть аппаратом? Я знаю как…

— На здоровье. Сам я и не собираюсь им снимать.

— А зачем купил?

— Я же говорил: на память…

Ерошка присмирел. Кажется, он чутко уловил в моем голосе нотку раздражения. Оно и правда зашевелилось во мне. От неожиданно трезвых мыслей. «Ну а дальше-то все-таки что? Куда идти, чем заниматься? И кто же все-таки он? Как с ним быть дальше?»

Ерошка сбил шаг, сказал вполголоса:

— Ты на меня злишься, да?

— С чего ты взял?

— Ну… про дядьку Альберта наврал. Новые башмаки выпросил…

— Ничего ты не выпрашивал, я сам купил! Подумаешь, расход какой…

— И вообще. Приклеился и таскаюсь следом… Но я не виноват…

— Дурень, — сообщил я с моментальным раскаянием. — Ничего такого я не думаю. А думаю… что оба мы голодные. Где-нибудь поблизости есть столовая?

— Есть… Только опять будешь на меня тратиться. Сперва кроссовки, потом обед…

До чего щепетильный субъект! Я уже собрался заявить, что если он готов глотать слюни, когда я буду лопать щи и котлету с макаронами, то пожалуйста…

И тут нам встретились знакомые — на тротуаре у входа в компьютерный салон «Семь измерений». Вышли оттуда и округлили глаза.

Это были «Нэлька и Зинка Патраковы», дочки кожевенного бизнесмена.

— Здрасте, — сказали они мне. А Ерошке: — О-о! Кого мы видим! Сам Ерофей Ерофеич! И в каком-то непривычно джентльменистом обличий…