О женщинах и соли - Габриэла Гарсиа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
На своей койке я начала писать письмо Ане. Я нацарапала его канцелярской скрепкой на железке над головой. Оно начинается: Дорогая Ана, прости меня. Это все, что я пока написала. Дорогая Ана, прости меня.
* * *
Вот занимательный факт о птицах из книги «Птицы вокруг света: Энциклопедия». Вы можете найти его в главе «Птицы-самоубийцы». В индийской деревне Джатинга после долгих муссонных месяцев наступают темные, туманные ночи. В самые темные и самые туманные из этих ночей сотни птиц слетают с ночного неба на горящие внизу огни. Жители деревни ловят их бамбуковыми шестами. Эти юные в большинстве своем птицы пикируют навстречу своей смерти. Эксперты по дикой природе изучали феномен птичьих самоубийств в Джатинге, но так и не смогли найти им научного объяснения. Я представляю, как стою посреди поля, вроде того, что за домом моего детства в городе Сонсонате в Сальвадоре, взглядываю в небо, и оттуда на меня градом сыплются сотни птенцов: кустарниковая куропатка, зеленый голубь, изумрудная горлица, ожерелковая кустарница, черный дронго, скалистый попугай, скалистый попугай, я вся покрыта птицами.
Я рассказываю вам это потому, что набросила простыню на забор из сетки-рабицы, который окружает нас со всех сторон. Я не боялась нарваться на неприятности, но никто из охранников меня не заметил. Я хотела, чтобы простыня упала на колючую проволоку и сделала посадку более мягкой, как в гнездышке. Я не хотела, чтобы птица разбилась насмерть. Простыня не упала на сетку, она перепорхнула через забор. Какое-то мгновение простыня еще летела по воздуху, и я сказала: вперед. Я сказала: лети, лети, лети. Птицы летят даже навстречу своей смерти.
…У вас есть дочь по имени Ана, говорит мне надсмотрщик, когда я сижу у него в кабинете после того, как ушла с детской площадки. Это вопрос, но в нем нет вопросительной интонации.
Что-то случилось? спрашиваю я. На доске объявлений в его кабинете висят детские рисунки.
Отвечайте на вопрос, говорит он. На одном из рисунков мелком нарисована птица. Наверное, это знак.
Ее передали на руки властям, говорит он. Она осталась одна дома после того, как вас задержали.
Нет, говорю я. Я оставила ее с няней.
Сейчас она в департаменте здравоохранения и соцобеспечения, говорит он. Но она несовершеннолетняя иностранная гражданка. И уже едет сюда. Поэтому вы и здесь.
Птица на рисунке обведена зеленым мелком. Внутри зеленого контура птица оранжевая. Небо — жирные, размашистые мазки голубого мелка. Солнца нет.
Нет-нет-нет, говорю я. Нет.
Я не хочу, чтобы мой ребенок был здесь, где у всех детей начинается кашель, а охранники шарят по их телам голодными глазами. Я не хочу, чтобы мой ребенок был здесь, но я не хочу, чтобы она была одна за тысячи миль отсюда. Я хочу, чтобы мой ребенок был в безопасности. Если бы безопасность была местом, оно не было бы похоже ни на один из доступных мне вариантов, и мне хочется кричать, но я сглатываю, мне хочется лезть из кожи, но я улыбаюсь, потому что они должны считать меня хорошей. Они должны считать меня достойной чего-нибудь, чего-то, какого-то решения.
Но вы не волнуйтесь, говорит мужчина. Она тоже иностранная гражданка. Она поедет с вами.
О чем вы?
Она поедет с вами в Мексику.
Я из Сальвадора, говорю я. Я уже плачу.
Ну, значит, в Сальвадор, отвечает он.
Что с нами будет? спрашиваю я.
Я думаю о том, что оранжевый цвет птицы на стене похож на оранжевый цвет моей футболки, моих штанов. Что оранжевый это еще и солнце. Что птица могла проглотить оранжевое солнце. Солнце в животе.
В отношении вас начата процедура депортации, отвечает надзиратель. Вы уже это знаете.
И когда мы поедем? спрашиваю я. В Сальвадор. Когда мы поедем?
Это долгий процесс.
Но почему я здесь, если все равно уеду? Зачем я здесь, если меня все равно депортируют?
Это долгий процесс, говорит он.
* * *
Рядом с детской площадкой есть открытая «рекреационная» зона для взрослых. Женщины часто собираются там, пока дети в школе. А иногда несколько женщин дежурят, приглядывая за детьми на площадке, в то время как остальные отдыхают отдельно. Я сижу за столом с другими сальвадорками. Рядом с нами, за другим столом, гватемалки. Рядом с ними стол с меньшим количеством женщин: половина из них гаитянки, а насчет другой половины я не уверена. Думаю, китаянки. После промозглого офиса приятно ощущать на коже жар солнца. Техасская жара не такая, как во Флориде. Флоридская жара лижет кожу. Обычно после работы я ждала автобус, отвозивший меня к таунхаусу, где жили мы с Аной. И ко времени, когда он подходил, я всегда была уже мокрая от пота. Я привыкла к вкусу пота, облизывая губы на солнце. Я привыкла ждать.
У тебя такой вид, как будто ты плакала, говорит мне женщина по имени Мора. Она кажется совсем юной. У нее три дочери, но здесь с ней только две.
Плакала, говорю я.
Она не спрашивает, почему. Она гладит меня по спине.
Ánimo[29], говорит другая женщина, Алегра, которая выжила, получив пулю в спину. Она продавала овощи с прилавка, когда военные начали стрелять в демонстрантов. Ánimo, говорит она. Ánimo. Будь сильной.
Она говорит, что вчера у женщины с младенцем было слушание в суде, и им разрешили остаться. Обоснованный страх, говорит Алегра. Политическое убежище, говорит она. Тебя уже подготовили к собеседованию на ОСП? С юристом из волонтеров?
ОСП? переспрашиваю я.
Обоснованность страха преследования.
Обоснованность страха?
Ты должна знать, что говорить, поясняет Мора. Даже когда ты говоришь правду, ты все равно можешь ляпнуть что-то не то. Там нельзя нервничать.
Я смотрю в небо и думаю, что толку от слов.
Техасская жара часто сухая, как полет над горящим домом. Как будто вдыхаешь поднимающийся от него жар, и он обжигает легкие. В Техасе мое тело высосано досуха.
Иногда из нашего двора видно горящие вдалеке нефтяные трубы. После захода солнца на горизонте полыхают техасские поля. Никто не приезжает в эту часть Техаса, никто, кроме нефтяников и нас. Мы как семейства птиц. Если мы — семейства, которые никому не нужны, мы будем нужны друг другу. Мы — семейства птиц, и мы будем спасать друг друга,
