Сталин против партии. Разгадка гибели вождя - Александр Костин

Третий пункт резолюции открыто призывал к исключению Троцкого, по крайней мере, из Политбюро. После столь резкого выступления ленинградцев у многих высокопоставленных коммунистов возникло сомнение по поводу столь суровой критики в адрес Троцкого, который в течение всей этой кампании продолжал упорно хранить молчание. С недоуменными вопросами к Каменеву, как закоперщику травли бывшего народного любимчика, обратился член Политбюро Я. Руд-зутак и кандидат в члены Политбюро ГЛ. Пятаков, который прямо заявил: «Я Вас не понимаю. Если Пленум питерского губкома уже поставил вопрос об исключении, Глебов-Авилов уже заявил на фракции, что Тр[оцкий] — враг партии, в районах уже ведется кампания, то, ведь это не из-за «1917 года»! Ведь все это имеет какую-то политическую цель? Я привык трезво смотреть на вещи и называть вещи своими именами»[28].

То есть коммунисты были явно обескуражены односторонним характером «дискуссии», поскольку Троцкий продолжал молчать, не ввязываясь в «исторический» диспут. По хорошему, борьбу с троцкизмом следовало бы свернуть, поскольку «дискуссия» теряла всякий смысл, поскольку упрямое продолжение игры в одни ворота грозило крупными неприятностями инициаторам кампании, потому что партийное общественное мнение, не обнаружив со стороны Троцкого никаких поползновений к протесту и препирательствам, неминуемо сменит гнев на милость, а уж слишком суровой кары — изгнания из Политбюро — не допустит ни при каком раскладе.

Однако Каменев с Зиновьевым кульминации литературной дискуссии не уловили, не почувствовали. Дуэт с прежним энтузиазмом гнул не оправдавшую надежд линию: шельмование в газетах из номера в номер неугодной персоны. 13 декабря «Правда» даже посетовала на нежелание «тов. Троцкого» реагировать «на критику троцкизма», на молчание «его ближайших единомышленников». 18 декабря Н.А. Угланов, секретарь МК, уведомил Сталина, почему Наркомвоенмор так упорно молчит. Накануне, на заводе ВЭК на встрече с рабочими, те сообщили ему, что делегация из десяти пролетариев недавно посетила квартиру Троцкого, который раскрыл гостям причины своей пассивности.

«1) Я не отвечаю потому, что не хочу новой дискуссии.

2) Меня обвиняют, что я подменяю ленинизм? Нужно быть безумцем и покончить политическим самоубийством, когда вся партия, комсомольцы, пионеры, весь рабочий класс за ленинизм.

3) Если бы я знал, что эту книгу так раздуют и разведут такую кампанию, я бы никогда ее и не выпустил»’.

После столь ясно и четко выраженной соперником позиции, о чем генсек наверняка доложил Каменеву, идти на обострение ситуации стало не только неразумно, но и рискованно для затеявших эту кампанию. Тем не менее, Каменев под влиянием Зиновьева на подобное отважился, чем окончательно поставил крест на своем лидерстве в Политбюро.

4 декабря 1924 года Политбюро ЦК РКП(б) наметило созвать Пленум ЦК 10 января 1925 года. 13 декабря опросом утвердили повестку дня, в которой первым пунктом значилось: «Резолюции местных организаций о выступлении т. Троцкого». То есть, членам ЦК следовало исполнить волю партийных низов. А что же требовали партийные низы? Как ни странно, в отношении «т. Троцкого» ничего конкретного.

Резолюции губкомов и партсобраний чаще ограничивались тем же пожеланием, какое огласили москвичи 18 ноября: принять действенные меры по защите ленинизма и истории партии от извращений. Реже звучали радикальные призывы, вторившие резолюции Пленума Ленинградского губкома от 10 ноября: выгнать из РКП(б) тех, кто «продолжает активную работу против решений» XIII съезда. Формулировки, в общем-то, слишком размытые, и трактовать их можно по-разному. Между тем Каменев и стоящий за ним Зиновьев добивались одного — изгнания из Политбюро Троцкого, о чем рано или поздно дуэту надлежало сказать без обиняков, открыто и членам ЦК и, естественно, членам и кандидатам в члены Политбюро.

Однако прежде тандему не мешало попробовать угадать реакцию десяти сотоварищей на столь радикальное предложение. Бухарин, как мы видели выше, воспротивился даже искусственному разжиганию дискуссионных страстей. Калинин и Рудзутак крутые меры не одобрили. Солидарность Сталина, вчерашнего пособника Троцкого, являлась крайне ненадежной. Если к тому же допустить, что Рыков с Томским, скорее всего, примкнут к Бухарину, Калинину и Рудзутаку (что, вероятно, и случилось во время скандала с «Ленинградской правдой»), прохождение через Политбюро отставки Льва Давыдовича уже выглядело проблематично. Вдобавок была неизвестна позиция прочих коллег Каменева — Молотова, Сокольникова, Дзержинского и Фрунзе. А они также могли заартачиться.

В целом в середине декабря 1924 года расклад сил в Политбюро мало благоприятствовал увольнению Троцкого. Вот если бы Предреввоенсовета ответил Каменеву, втянулся бы в дискуссию, полемикой разогрел бы миролюбивых Бухарина, Калинина и иже с ними до злости, до исступления, то вышеупомянутые товарищи легко и без жалости проголосовали бы в нужную минуту за выведение неуемного спорщика из высшего правительственного органа. Но к прискорбию неофициального лидера Политбюро, Троцкий демонстрировал завидное хладнокровие и выдержку, почему исключение его из Политбюро стало бы явной и очевидной для всех несправедливостью. Лепить же из тезки Каменева мученика, возрождая угасающую популярность народного трибуна в партии и в стране, большинство членов и кандидатов в члены Политбюро, разумеется, не собиралось.

Поэтому нетрудно было спрогнозировать, как оно поведет, узнав о подлинных планах Каменева и Зиновьева. Было почти очевидно, что оно непременно возропщет против безусловно опрометчивой спешки.

То есть, в декабре 1924 года драма в Москве разыгрывалась уникальная. Сам того не ведая, Каменев, развязав литературную дискуссию, устроил экзамен на политическую зрелость себе, Троцкому и возможно, еще одному человеку. Первым испытанию подвергся Предреввоенсовета. Как ни велик был соблазн дать сдачи, но Троцкий, верно оценив душевные колебания коллег, сумел перебороть искушение и в результате гарантировал за собой место в Политбюро.

Вторым выбирал между «хочется» и «надо» Лев Борисович. Ему представлялось вполне резонным и разумным избавление верховной инстанции от деструктивной особы, склонной дебатировать по каждой мелочи, разжигая страсти внутри управляющего государством маленького коллектива. Но Лев Борисович играл роль старшего в Политбюро не проформы ради. Для того коллегия и выдвигала из своих рядов старшего, чтобы он первым чувствовал настроение других и первым (желательно) предлагал проекты решений, которые удовлетворят большинство ареопага.