Записки адвоката. Организация советского суда в 20-30 годы - Николай Владимирович Палибин

Знаменателен также и 1947 год, когда вышло два указа Президиума Верховного Совета, оба помеченные одним и тем же числом, 4 июня 1947 г.: «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» и «Об усилении охраны личной собственности граждан»[2]. По первому декрету предусматривалась мера социальной защиты – концлагеря – сроком от 5 до 25 лет, по второму – от 5 до 20 лет. Наказания эти должны были назначаться судами независимо от характера и тяжести совершенного преступления. Между тем, по смыслу статьи 162 Уголовного кодекса о краже, действующей до издания этих указов, за хищение государственного или общественного имущества полагалось максимум 10 лет лишения свободы, а кража у частных лиц могла наказываться принудительными работами без содержания под стражей сроком не выше трех месяцев, если кража была совершена впервые и из-за тяжелых жизненных обстоятельств.

Хотя статья 162 Уголовного кодекса со всеми ее пунктами не отменена и хотя не отменен декрет о мелких кражах на производстве – наоборот, он вошел в ст. 162 как пункт «е»[3] – эта статья ныне не применяется; и суды обязаны пользоваться только указами Президиума Верховного Совета от 4 июня 1947 г. Таким образом, за кражу десятка гвоздей давалось минимум пять лет концлагерей.

К мерам усиления судебных репрессий надо отнести также учреждение специальных судов: спецколлегий и военных трибуналов всех видов и наименований. Первоначально военные трибуналы ведали лишь делами военнослужащих. В дальнейшем им были подсудны дела и гражданских лиц по обвинению в контрреволюции, шпионаже и т. п. Для спецсудов были введены и специальные законы, ограничивающие процессуальные права и судебные гарантии для обвиняемого, вводилась практика слушания дел при закрытых дверях, проходя мимо которых можно было слышать душераздирающие крики. Наконец, в рамках усиления репрессий были расширены права народных судей, получивших полномочия слушать дела от имени краевого суда и приговаривать к расстрелу.

Глава 7. Уголовный кодекс 1926 года. Особенная часть

Особенная часть УК РСФСР распадается на несколько глав:

1. Контрреволюционные преступления.

2. Преступления против порядка управления.

3. Должностные преступления.

4. Преступления против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности.

5. Имущественные преступления.

6. Действия против отделения церкви от государства.

7. Воинские преступления.

8. Преступления хозяйственные.

Начинается Особенная часть Уголовного кодекса статьей 58–1, где дается общее понятие о контрреволюционных преступлениях: это деяния, направленные к подрыву или ослаблению власти трудящихся или внешней безопасности СССР. Затем следует статья 58 со значками 2, 3, 4, 5 и т. д., где указаны уже конкретные случаи преступлений, имеющие указанную цель.

За всю свою многолетнюю практику я знал лишь два дела, когда обвиняемый действительно ставил своей целью «свержение власти трудящихся»; но в каждом так называемом политическом деле обвиняемому эти мотивы «пришивались». Например, юрисконсульт пропустил срок для предъявления иска. Ему ставятся в вину контрреволюционные мотивы, т. е. желание подорвать экономическое состояние предприятия с целью восстановления власти буржуазии, а вовсе не халатное отношение к своим обязанностям. Падеж телят в колхозе: пришивается также контрреволюционный умысел подрыва советской экономики с целью восстановления власти буржуазии и свержения власти трудящихся. Амбарный клещ в зерне – то же самое. И везде обвиняемому предъявляется один из пунктов 58-й статьи Уголовного кодекса.

Два случая прямых контрреволюционных действий, которые я знал, следующие. Есаул Кубанского казачьего войска Рябоконь несколько лет сидел в камышах и плавнях в районе ст. Черноцерковной, Гривенской и хутора Лебеди и с верными ему друзьями уничтожал коммунистов, являясь неожиданно или на заседания станичного Совета, или в кино, или перехватывая их на дорогах. По своему геройству, отваге и мужеству это был легендарный человек. Он погиб от руки предателя, проникшего в его небольшой отряд и ранившего его в обе руки из револьвера, когда к месту стоянки Рябоконя подходил отряд чекистов. Рябоконь был схвачен и увезен в Москву вместе со своим сыном на муки и казнь.

Другой случай. Казак Кубанского казачьего войска Козлов, также вместе со своей дочерью скрывавшийся несколько лет в горах возле гор. Майкопа. От их руки легло немало коммунистов. Эти люди, отрезанные от всего мира, вдвоем вели борьбу против организованного государственного бандитизма. Их предал пасечник, к которому они иногда заходили, считая его верным человеком: недоносительство по политическим делам также наказывалось, причем исключений не делалось даже для ближайших родственников.

Впрочем, близкие родственники иногда доносили добровольно. На железнодорожного машиниста Фунтикова, ведшего по приказу англичан поезд с 26-ю бакинскими комиссарами из Красноводска вглубь закаспийских песков, где комиссары были расстреляны, донесла дочь. Защищал обвиняемого перед революционным судом присяжный поверенный Михаил Александрович Кланк. Не знаю, уцелел ли он после этого процесса, но бесследно пройти для него он не мог.

Пароход вышел из Баку, держа курс на Астрахань, где были в это время большевики, но матросы, не желая попадать в руки большевиков, потребовали повернуть на Красноводск, где в это время были англичане, которым и выдали комиссаров. Конечно, Фунтиков, простой машинист ст. Красноводск, не имел отношения к этому событию, но беда его была в том, что он в свое время был меньшевиком. И за это он заплатил жизнью.

58-я статья карает за службу в Белых армиях, службу на ответственных и секретных должностях при старом режиме, шпионаж, бандитизм, саботаж, вредительство, экономическую контрреволюцию и антисоветскую агитацию. Этими «агитаторами» заполнена, наверное, половина всех советских концлагерей.

Есть определение Верховного суда о том, что 58-я статья распространительному толкованию не подлежит. Между тем, по этой статье отправляли в Сибирь за рассказ антисоветского анекдота, за слушание радиопередач из-за границы, за выражение неудовольствия в очередях, за ссору с председателем… Один продавец ларька был осужден за то, что завернул селедку в кусок газеты, где был напечатан большой портрет Сталина. Был и такой случай. В окнах библиотеки были выставлены две картины: на одной изображалась семья голодного немецкого рабочего, сидящая за столом перед пустыми тарелками, на другой – довольная, сытая, хорошо одетая семья советского рабочего, а на столе перед ней – полные тарелки дымящейся пищи. Внизу надписи: «У них», «У нас». Один прохожий сказал: «Надписи перепутали». За это он получил 8 лет лагерей. Около таких картин дежурят энкаведешники в штатском и «ловят рыбку». Еще ловят людей гадалки (им разрешается ругать в разговорах с клиентами советскую власть, чтобы заслужить доверие посетителей). Иногда этих предсказателей будущего арестовывало НКВД, для камуфляжа, и затем освобождало.

На заседании сельсовета один крестьянин не выдержал и пустился в критику. Может быть, он где-нибудь слышал, что Сталин поощряет критику и самокритику. Он сказал: таких, как у нас, председателей три: