Город наверху - Кир Булычев

– Он сломался, – сказал первый голос. – Утром он будет мягкий.

Да, я буду мягким, как паутина, хотел подтвердить Крони, но наступила полная тьма.

– Мне нужно к нему, – сказал далекий гулкий голос.

– Он все еще отключенный, – ответил другой. – Я только что проверял. Господин директор Мекиль очень беспокоится.

– Знаю, я по поручению его милости. Ты меня знаешь.

– Как же не знать.

Оба голоса знакомы. А кто такой господин директор Мекиль? А, ведь это Мокрица. Конечно, это смешная мокрица… Скрежет. Наверно, открывается решетка в служебный туннель. И он вспомнил, что он – трубарь. Как его зовут – не важно. Он трубарь.

Голос был совсем рядом:

– Ты слышишь меня, Крони?

Правильно, подумал он. Меня зовут Крони. Именно так. Трубарь Крони. Очень жалко трубаря Крони. Почему? Он попался. Его убьют.

– Крони! Это я, Спел.

Что-то прохладное дотронулось до носа Крони и взорвалось едким и отвратительным запахом.

Его хотят задушить!

Он рванулся куда-то, но его держали.

– Спокойно, – сказал Спел. – Потерпи. Сейчас ты придешь в себя.

Крони открыл глаза. Спел убрал влажную тряпку. Крони закашлялся.

– Что случи… – попытался спросить он, но закашлялся.

– Молчи, – прошептал Спел. И тут же вслух: – Бредишь, голубчик. Ну мы тебя быстро в норму приведем.

Крони молчал. Память вернулась к нему.

Спел наклонился к самому уху:

– У Мокрицы сюда идет слуховая труба.

Спел вынул из верхнего кармана опознавательный знак. Что-то вертелось в голове, что-то связывающее стражника и того мертвеца. Но что?

– Ты где это нашел? – прошептал Спел. – Ты убил его?

Крони отрицательно покачал головой, и в голову словно вонзились тупые иголки.

– Он был мертвый?

– Нет.

– Господин, – позвал из-за двери стражник, – он очнулся? Его милость велели сразу сообщить.

– Не очнулся, – сказал Спел и ладонью закрыл Крони глаза. – Плох совсем. Бредит.

– Жидкий народ, – сказал с чувством стражник из-за двери.

– Я пошел, – прошептал Спел. – Не открывай глаза. Никто не должен знать, что ты пришел в себя. Как Мекиль уйдет, я вернусь.

Крони было трудно лежать, закрыв глаза, потому что в голове мерно крутилось тяжелое колесо, затягивая в пропасть… Он заснул незаметно и так крепко, что Спелу пришлось долго пинать и расталкивать его.

– Хватит, – огрызнулся Крони, поднимаясь. – Все вы драться мастера.

– А ты разве человек? Тебя только и колотить. Знаем мы, как вас, клопов, на Чтение заманивают. «Ах, все люди равны, и трубарь не виноват, что он трубарь. Это директора виноваты». А вам лестно. И на ваших вонючих спинах кое-кто из инженеров хочет наверх забраться. Так что особенно не надейся. Был ты трубарем вонючим, им и останешься.

– Плевал я на твои слова, – сказал Крони. – Кому я верю, во что верю, кому спину подставляю – мое дело.

– Говорить ты умеешь, – засмеялся Спел. – Научили. Вставай.

Крони поднялся на ноги. Ноги были вялыми.

– Пошли.

– Куда?

– Хуже не будет.

– А с чего я тебе верить должен?

– Ты уже на Мокрицу насмотрелся. Он тебя живым не отпустит.

– А ты отпустишь?

– Не знаю еще.

– Так я здесь останусь.

– Ну и оставайся. Я пошел.

– А я Мокрице скажу, что ты знак взял и ко мне ходил.

Крони не успел мигнуть, как Спел завернул ему руку за спину, так что трубарю пришлось согнуться вдвое, и толкнул к двери.

– Ты думаешь, буду с тобой церемониться? В любой момент могут войти. Мне будет плохо. Тебе – наверняка конец.

– Я сам пойду, – сказал Крони. – Ладно, отпусти.

– Нет, номер не выйдет. Ты мне не веришь – я тебе и подавно. Если кто встретится – я тебя веду на допрос.

У двери валялся мертвый охранник. Он был задушен – лицо синее, голова свернута набок.

– Это ты? – спросил Крони. Смерть была такой жуткой, что начинала кружиться голова.

– Нет, – сказал Спел. – Это ты его задушил. Ты задушил и удрал. И теперь, что бы ты ни говорил Мокрице, никто тебе не поверит. Не я же его задушил. Зачем мне?

– А потом ты меня так же, как этого, да?

– Все может быть. А ну, шевелись!

Они оказались на большой улице. Навстречу шел уборщик. Уборщик отвернулся, опустил голову, чтобы не увидеть лишнего. Спел затолкнул Крони в узкий проход между двумя домами, довел до двери. За ней была лестница в скале. Такая узкая, что двоим не разминуться. Она вертелась спирально. Один оборот, второй…

Спел закрыл дверь на засов, отпустил Крони.

– Считай, что ты спасся, – сказал Спел. – Здесь тебя искать не должны.

– Я у тебя дома? – спросил Крони.

– Нет. Ко мне он может заглянуть.

– Может, – согласился Крони. – Он знает, что ты взял опознавательный знак.

– Ты уверен?

– Да.

– Я – дурак, – сказал Спел. – Как увидел имя – не удержался.

Спел зажег свет. Комната была невелика, но такой Крони еще не приходилось видеть. Он не подозревал, что так может быть. Стены комнаты были обтянуты материей с узорами. Если ее разрезать на платья, то хватило бы всему кварталу. Толстая материя с торчащим ворсом устилала пол.

– Присаживайся, – сказал Спел.

Крони не решался. Сиденья были тоже покрыты материей.

Спел ушел. Было очень тихо, портьера, за которой скрылся молодой офицер, чуть покачивалась. Потом оттуда донеслись приглушенные голоса.

Если когда-нибудь выберусь и расскажу об этом, подумал Крони, никто не поверит. А кому расскажешь? Наверно, только инженер в таких домах бывал.

Портьера отодвинулась, и в комнату вошла высокая девушка.

Девушка была красива, и не с кем было ее сравнить. Такой он раньше не видел. Женщины внизу не бывают молодыми и красивыми. Грань, отделяющая детство, голенастое, крикливое, вечно голодное, от старости – узловатых рук, обтянутых дряблой кожей, пронзительных голосов, корявых, изъеденных стиркой или работой пальцев, шрамов от жестоких побоев мужа – эта грань внизу незаметна.

Девчонки росли, потом неожиданно переезжали в соседнюю конуру, а если повезет, в конуру уровнем выше, и становились старыми женщинами. Они были всегда немыты, оборваны, потому что жили в темноте, а мыла человеку положено один кусок в сорок дней.

Крони мельком видел дочерей и жен торговцев и мастеров. Но, может, не повезло, может, не приглядывался. Не было среди них такой, кого Крони захотел бы увидеть еще раз. Он знал, конечно, что пройдет еще год, может, три, квартальный или мастер скажут: пора тебе взять женщину, трубарь. Но трубарю не просто найти женщину, потому что трубарь беден и грязен.

На вошедшей девушке было длинное платье, ниже колен – внизу платья короткие – так меньше материи уйдет. У нее были длинные волосы – внизу все коротко стриглись – длинные волосы не промоешь и не выгонишь из них насекомых. На руке у девушки был блестящий золотой браслет. И если он был и в самом деле золотой, то столько золота зараз Крони видеть не приходилось – внизу девчонки таскали маленькие медные украшения, которые ловкачи делали из старых гильз или меди, украденной на руднике. Девушка была в сандалиях белого цвета – женщины внизу ходили босиком, и ноги их опухали от сырости и ревматизма. Башмаки были роскошью, и их давали лишь мужчинам, которым надо много ходить. Конечно, у госпожи Ратни есть сандалии, но она их надевает, лишь когда идет в гости, наверх, к новым родственникам или к соседнему квартальному.