Орлы или вороны (СИ) - Мартин Дэвид

— Кто же ты такой, Николас, и что ты здесь делал? — Виктор на вытянутой руке держал золотой слиток, в другой руке — фонарь. Солнечный зайчик бегал по стене. Ярский попытался вспомнить дословно разговор в поезде. Ему было поручено часть денег передать людям, этим знакомым Николаса. Он не сказал конкретно, сколько, вроде речь шла о половине суммы, вернее, он вообще не говорил давать деньги. Надо что-то там сделать, дом, что ли, починить или что-то в этом роде. Адрес есть, надо съездить туда, посмотреть, познакомиться. Что делать с золотом, как его продать? Кому? Сколько оно сейчас стоит? Это же не колечко или цепочка, это, мать его, четырнадцать килограммов в слитках. Подумал о том золоте и деньгах, что закопал обратно. Правильно ли сделал? Вроде правильно. Зачем? Попытался сам себе объяснить свой странный порыв, но не смог. Хотя нет, где-то в глубине сознания вертелась мысль: а вдруг что-то пойдёт не так? Тогда у него останется какой-никакой запас. Нет, конечно же, правильно. А себе он купит дом… нет, лучше квартиру. Большую квартиру, метров на сто… нет, лучше на сто двадцать. Где? Может, в Питере. Да, точно, в Питере, прямо на какой-нибудь набережной. Питер Виктору нравился, нравился даже больше, чем Москва. Город, где каждое здание имеет свою историю, свою индивидуальность. Конечно, Питер, это не обсуждается. Машину. Да, он купит себе хорошую машину. Может, «Мерседес». Какой-нибудь полноприводник. Или, может, спортивную машину, например, «Порше». Да всё равно, можно купить и то и другое. Денег-то куча. И съездить на море. Точно, он поедет на самый дорогой курорт. Думая и мечтая, Виктор гладил слиток золота, улыбаясь во весь рот и, не заметил, как плавно погрузился в сон.

Проснулся он мгновенно от грохота. Вскочил на кровати — в окно ярко светило солнце. По полу медленно катился фонарик, рядом лежал слиток золота, видимо, только что упал. Виктор встал, поднял фонарь. Он уныло светил остатками севших батареек. Забыл вчера выключить. Ладно, есть ещё комплект, не новый, но пойдёт. Надо было собираться в обратный путь. Натопил снега. В старинном заварном пузатом чайнике заварил чай. Горячий крепкий чай с веточками брусники приятно пах лесом и уютным пикником. Настроение было отличное. Ходил по комнате и, улыбаясь, рассматривал фотографии на стенах. Затем нашёл кусок тряпки, обильно смочил остатками кипятка, принялся вытирать пол. Не хотелось оставлять после себя никаких следов. Надел рюкзак на обе лямки. Тяжеловато. Критически оглядел комнату. Вроде всё на месте, никаких следов. Кровать чисто и аккуратно, по-армейски, заправлена. Бросил взгляд на доброго дядьку Будду, затем поднял глаза на икону в углу. Почему-то захотелось что-то сказать обоим. Типа:

— Извините, если что не так.

Будда по-доброму улыбался, а святой с иконы смотрел на Виктора мудрым взглядом с чуть заметной ухмылкой.

— Ладно, брат, не поминай лихом, — непонятно кому сказал Виктор. Затем усмехнулся про себя: надо же, он разговаривает с иконами! — плотно закрыв за собой дверь, вышел в сени. Когда выходил из дома, получилось приподнять засов вверх, и когда Виктор, закрывая дверь, придерживал его ножом через щель, засов чётко лёг на старое место.

«Как в аптеке», – подумал он.

Вокруг дома оставалось много его следов, но тут уж ничего было не сделать. Через неделю-другую остатки снега растают и ничего уже не будет напоминать о его присутствии здесь. Ну, разве что пропажа части содержимого подземного хранилища. Виктор посмотрел на мобильник — почти десять утра. Поздновато, хотел выдвинуться гораздо раньше, но да ладно.

— Вперёд, — сказал он себе и быстрым шагом пошёл от дома в сторону чащи.

Снег стал рыхлым. Идти было труднее, чем ночью, когда он шагал, не проваливаясь через наст. Если приглядеться, то можно даже увидеть его следы. По ним и шёл. Когда вышел к реке, уже реально чувствовалась усталость. Хоть и говорят, что своя ноша не тянет, но она тянула. Ой как тянула! Виктор пробовал и так и этак перекладывать вес своего богатства, но мышцы спины явно говорили, что это будет нелёгкий путь. Пройдя ещё пару километров вдоль реки, он присел на привал. Наломал сухих веток, зажёг костер. Уже привычно растопил снег, вскипятил воду. Когда она немного остыла, залил кипяток в бутылку. Затем повторил процедуру ещё раз. Получилась полная полторашка тёплого кипятка. Без еды можно прожить долго, а вот без воды сложнее. Опять заварил крепкий чай. Попил. Потом сложил весь свой нехитрый скарб под ель. Чайник, кружку, термос, складную плитку, ещё пару вещей. Топорик решил оставить. Кто его знает, вдруг пригодится. Завалил всё это снегом. Снова надел рюкзак. Легче он не стал, но Виктор знал, что килограмма четыре точно убавилось. Пошёл дальше. Через несколько часов пожалел, что выбросил лёгкий плед, которым можно было укрыться в случае ночлега. Судя по всему, ночевать всё же придется в лесу. Солнце уже давно скрылось за лесом, и Виктор мог только угадывать, что оно вот-вот скроется за горизонтом и будет смеркаться. Сколько прошёл, он не знал. Надеялся, что больше половины. Шёл по компасу, навигатор безбожно глючил, ориентиров никаких не было, только лес. Проталины и снег. Сумерки сгущались, и Ярский решил всё же остановиться на ночлег. Выбрал полянку, нашёл сломанное дерево, которое лежало примерно в метре от земли, наломал молодых веточек на подстилку, накидал веток сверху, завалил всё это снегом. Получилась неплохая берлога. В метре от неё зажёг костер. Забрался на свою лежанку. Пожалел про выброшенный чайник. Ну да ладно. Смотрел на пляшущие языки пламени и почему-то вспомнил своего друга Сиплого. Сколько уже они не виделись? Давно.

Сиплый ушёл в армию в восемьдесят седьмом. Собственно, армия спасла его от тюрьмы, куда бы он с большой вероятностью присел за очередную драку. Но судьба распорядилась так, что он попал в последний призыв ребят, ушедших в Афганистан. Отслужил два года. Дембельнулся весной восемьдесят девятого в звании старшего сержанта. Он был в роте, покидавшей Афган последней. Если и до войны Сиплый был, мягко сказать, не подарок, то, вернувшись, стал совершенно неуправляемым. Виктор никак не мог найти общего языка со своим лучшим другом. Сиплый постоянно попадал в разные скандалы, ходил по острию ножа и как будто бы сам искал приключений на свою голову. Его присмотрели силовики и предложили должность в питерском ОМОНе с неплохой карьерой. Виктор даже обрадовался, когда Саня уехал на учебку в Лугу на какие-то сборы. Думал, может, он найдёт себя на этом близком ему поприще в силовых структурах. Но Сиплый вернулся буквально через неделю. Кому-то там хорошо навалял, кого-то послал. В общем, не срослось. Не удивительно, что очень быстро Саня оказался в бойцах одной из криминальных ОПГ. Ещё несколько раз они пересекались, но потом Сиплый уехал в Москву, и связь с ним потерялась. Виктор не раз пытался найти своего друга, но общих знакомых больше не осталось. Саня нигде не светился. Правда, где-то в середине девяностых один раз он заявился к их общей знакомой Машке. Она тогда ещё жила в Москве, собиралась замуж за успешного бизнесмена, то ли за австрийца, то ли за венгра. Она позвонила Виктору и рассказала, что Сиплый в тот день приехал на шестисотом мерсе, крутой, весь в толстых золотых цепях. Привёз огромный букет роз. Звал в ресторан. Но она не пошла. Сказал, что обязательно женится на ней когда-нибудь. Никаких координат не оставил. Машка ещё заметила, что при всей браваде он был потерянный и грустный. Виктор наказал ей, чтоб сразу звонила, если тот заявится снова. Но потом, когда Машка вышла замуж и свалила за границу, Виктор её след тоже потерял. После этого про Сиплого не было слышно уже больше десяти лет. Виктор втайне надеялся, что когда-нибудь Саня появится на пороге со своей обычной улыбкой и скажет: «Ну что, Зевс, как ты? А пошли гулять. Пива попьем, что-нибудь замутим».

При всей своей импульсивности и скандальном характере Сиплый был добряком. Виктор помнил случай с собакеном ещё в детдоме: они увидели на обочине щенка, которого сбила машина. Все говорили: «Ой, какой бедненький», — и проходили мимо. Сиплый же взял грязнющего пса и отнёс его в школьную подсобку. Потом они по очереди таскали туда еду. Пёсик выздоровел и так и остался жить у них возле столовой.