Названец. Камер-юнгфера - Евгений Андреевич Салиас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Довольно! — перебил Шварц. — То, что вы сказали, делает вам честь. А ваш выговор, по совести, по правде… порядочный…
Разумеется, лицо Зиммера просияло… Он сразу вполне овладел собой и смотрел уже иначе.
— И правду сказать, — продолжал Шварц, — если ваш выговор не хуже выговора Карла, то вы менее виноваты, чем он. Живя в своей семье, он мог бы говорить по-немецки ежедневно, с утра до вечера, а между тем, я знаю, он говорит постоянно по-русски и только со мной да вечером кое с кем объясняется на родном языке. А вы, как оказывается, живя один-одинёшенек, могли совершенно свой язык забыть. Ну-с, господин фон Зиммер, близкой родни у вас нет, говорите вы?
— Нет-с! — отозвался молодой человек.
— Сирота? — вымолвил, улыбаясь, Шварц.
— Точно так-с…
— Тогда надо поскорее вас женить! — засмеялся сановник милостиво, но покровительственно, как бы снисходя…
Господин Шварц был, однако, видимо, доволен исповедью молодого человека. Затем он стал ещё довольнее, когда узнал, что Зиммер очень порядочно читает и пишет, равно и по-русски, и по-немецки. Только за немецкое правописание Зиммер вполне ручаться не мог, прибавив, однако, что за полгода постарается сделать успехи.
— Ну, писать вам много не придётся, — сказал Шварц, — а всё, что придётся, будет так похоже одно на другое, что можно сказать, что вы в продолжение целого месяца будете на бумаге повторять одни и те же слова.
Затем он объяснил, что он берёт Зиммера в управление и отдаст его под начальство человека ещё молодого, но опытного дельца и советует Зиммеру с ним поладить и у него уму-разуму поучиться.
— Вы его, вероятно, знаете? — сказал Шварц. — Он постоянно бывает у госпожи Кнаус. Это мой любимец — господин Лакс.
— Так точно! — ответил Зиммер. — Я много раз встречал его у госпожи Кнаус.
И в то же время Зиммер подумал про себя: «Странная судьба! И не будет добра…»
Отпустив Зиммера, Шварц принял другого просителя, а вышедший Зиммер остался глаз на глаз со стариком Бурцевым. Они стали прощаться, и Бурцев вымолвил:
— Итак, не забудьте меня, милости прошу! И не откладывайте, а то Бог весть что ещё может быть. Может быть, меня в Петербурге уже и не найдёте.
— Вы уезжаете? — спросил Зиммер.
— Нет, но, может быть, меня заставят выехать… Впрочем, может быть, и вы в том же положении. Оттого и удивились?
— Нет! — ответил молодой человек. — Я приехал в Петербург ненадолго, но теперь, очевидно, совсем останусь в нём. Я поступаю на службу.
— Куда?
— А вот именно в это управление!
Старик как будто вздрогнул, выпрямился, гордо закинул голову. Его печальные глаза стали строги, он оглянулся кругом себя и, убедившись, что они остались наедине, произнёс:
— В таком случае, молодой человек, не трудитесь навещать меня! Человеку, служащему в этом гнезде кровопийц, я — древнерусский дворянин и христианин — не позволю никогда переступить порог моего дома.
Зиммер был, видимо, поражён. Бурцев снова сел и отвернулся от него, но после недолгой паузы Зиммер быстро двинулся, сел на стул около старика и выговорил:
— Вы человек старый, много видели на свете. Вы не должны судить дела и обстоятельства по тому, как они сдаются на первый взгляд, по первому разу. Я прошу вас, умоляю вас позволить мне быть у вас, хотя бы только один раз и на несколько минут. Я скажу вам, вероятно, кое-что, что заставит вас отнестись ко мне иначе.
Старик молчал и только слегка отрицательно дёрнул головой.
— Что вам стоит? Умоляю вас позволить мне быть на несколько минут, сказать вам только несколько слов.
— Это излишне! — ответил Бурцев. — Я уже сказал вам и повторяю: молодой человек, служащий тем злодеям, которые решились рубить неповинную голову Артемия Петровича, он сам в числе злодеев, искариотов[14], каинов, кровопийц российских. Сатанинское наваждение на Руси! Если бы я знал ранее, что у вас недаром немецкое имя и что вы наполовину, хотя бы только по отцу, немец, то я бы и не заговорил с вами, не только что стал звать вас к себе. Впрочем, утешьтесь, молодой человек, будущий бироновский прислужник. Утешьтесь! Вам бы и не пришлось долго бывать у меня в гостях, так как я, старый служака великого императора, раненный два раза — и шведом, и туркой, вскоре буду причтён к изменникам и выслан из Петербурга. Вот этими же злодеями! — И он показал на дверь в комнату Шварца.
— Тем паче умоляю вас, — воскликнул вдруг Зиммер, — принять меня! Я пробуду у вас несколько минут и знаю, что вы дозволите мне остаться дольше и бывать часто. Ведь вы не можете знать вперёд, что услышите от меня.
— Если хорошее, — отозвался Бурцев угрюмо, — то это будет ложь!
— Нет, вы увидите, поймёте, вы почувствуете, что я…
Но Зиммер не успел договорить… В дверях показался принятый Шварцем господин, а за ним чиновник, который попросил старика «пожаловать».
— Видите, — прошептал Бурцев, — какой я важный человек в столице. Меня принимают последним! Меня, обласканного великим, первым императором, немец ставит ниже приказных и подьячих. Какая же польза вам, начинающему службу в столице, заводить знакомство с таким, как я?..
И старик, отвернувшись, двинулся к двери…
XIII
На другой день утром Зиммер уже сидел в канцелярии, за большим столом, в числе двух других чиновников — одного старого, а другого молодого, а напротив них сидел их общий ближайший начальник Лакс. Он встретил Зиммера с любезно-горькой, или ядовитой, улыбкой, объяснив, что очень рад иметь его своим помощником, что он уже давно оценил его, видя у г-жи Кнаус.
Всё, что говорил Лакс, было просто шипением змеи, и после первого же дня, проведённого на службе в этом управлении под его начальством, Зиммер стал не только сумрачен, но был, по-видимому, в отчаянии.
Злая судьба действительно насмеялась
