Кошка в светлой комнате (сборник) - Александр Бушков

Я стал отбиваться, не мог я покорно ждать, как баран на бойне.

– Ну это же глупо, – сказала Джулиана. – Послушай, я вовсе не хочу тебя мучить. Давай быстрее с этим кончим, нам обоим будет легче.

В ее голосе сквозила скука, надоевшая обыденность и еще что-то унылое, насквозь беспросветное. Моя обостренная жажда жизни, мое профессиональное умение докапываться до сути явлений, слов и поступков, моя интуиция, наконец, – все это дало возможность уловить в происходящем трещину, лазейку, слабину. В любом случае я ничем не рисковал, кроме жизни.

– Подожди, – сказал я. – Значит, ты…

– Значит, я.

– Но почему?

– Потому что я – это я.

– Демагогия, – сказал я. – Ты же человек.

– Я вурдалак.

– Никаких вурдалаков нет. Ты человек и должна знать, почему поступаешь именно так, а не иначе. Должна разбираться в своих побуждениях и поступках. Так почему?

– Потому.

– Почему, я тебя спрашиваю? Должен быть ответ, слышишь? Ты должна знать ответ! Отвечай, ну! Ты что, станешь счастливее? Тебе это доставит удовольствие? Омолодит? Прибавит любви к жизни? Здоровья? Ненависти? Отвечай, ты!

Она молчала и не двигалась, а я говорил и говорил, с отточенным профессионализмом выводил логические построения, пустил в ход все, что знал из психологии, все известные мне соображения о смысле жизни, оплетал словами, топил в словах и сводил к одному: ответь, для чего ты живешь, слышишь, Джулиана, найди смысл твоих поступков, объясни, что тобой движет, почему ты поступаешь так, а не иначе? Кем это выдумано? Стоит ли этому следовать? Я говорил и знал, что борюсь за свою жизнь, за успех операции, за все, что мы любили в человеке, за то, что дает человеку право зваться человеком…

Она молчала и не двигалась. Я спустил с постели связанные ноги, с трудом удержав равновесие, запрыгал к окну, серому квадрату на фоне зыбкой темноты. Что есть силы саданул в стекло локтем и отскочил. Посыпались хрустящие осколки. Не переставая говорить, я нащупал торчащий из рамы острый треугольник и стал перепиливать веревку. Промахиваясь, резал кожу на запястьях. Освободился наконец. Распутать ноги было уже гораздо легче. Пошарил ладонью по стене, нащупал выключатель, нажал. Вспыхнула люстра – клубок хрустальных висюлек.

Джулиана сидела на широкой постели, зажав лицо ладонями. Я пошел в кухню, прикончил из горлышка полупустую бутылку со знакомой этикеткой, а последними каплями смазал порезы. Сразу защипало. Я вернулся в комнату, извлек аптечку и принялся методично обрабатывать царапины. Порезы от осколков стекла – по-моему, самое паршивое… Губа распухла, и я не стал к ней прикасаться.

– Ты меня убьешь? – тусклым голосом спросила Джулиана.

– Поцелую в щечку.

– Поскорее только, не надо тянуть.

– Еще не хватало руки пачкать.

– Убей сам, я не хочу в карьер…

– За ногу тебя да об кедр! – заорал я. – Ты что же думаешь, я сюда заявился для того, чтобы помогать Команде? Я еще разберусь, отчего вы тут грызете друг другу глотки в буквальном смысле слова! Раздевайся, живо. Ну?

Она уронила платье рядом с кроватью, я раздевался зло, торопливо, обрывая пуговицы. Отшвырнул куртку, бросил кобуру на столик. Рискованный эксперимент, можно и головы не сносить, но без риска ничего не узнаешь, когда это «охотники за динозаврами» отступали?

Я погасил свет, плюхнулся с ней рядом и потянул на себя простыни. Несколько минут лежал, глядя в темноту. В сороковом в Ратабану мне удалось за шесть с половиной часов перевербовать Колена-Попрыгунчика, но это было в Управлении, в моем кабинете, а сейчас и не в перевербовке дело, все сложнее, все иначе…

Джулиана настороженно замерла, наконец спросила:

– Ну?

– Не запрягла, – сказал я. – Лицом к стене и дрыхни. Тебе ясно? Ты меня правильно поняла?

– Хочешь сказать, что действительно будешь спать?

– Уверен, что удастся.

– Не страшно?

– Нет, – сказал я. Ох как мне было страшно! – Нет. Я вам докажу, что вы люди, сами не понимаете, так я вам докажу…

– Но ты понимаешь, что я могу не удержаться…

– Возможно, – сказал я. – Если ты все же не удержишься, это будет значить, что мы тысячу лет верили в миражи. В то, что человек – это Человек, что разум – это добро, и вдруг окажется, что все зря… Ладно, давай спать.

Настоящего здорового сна не получилось. Всплывали путаные обрывки кошмаров, нелепые споры с противником без лица и тела, я забывался, вскидывался, разбуженный рвущим ощущением падения в пропасть и смутной тревогой, таращился в темноту, слушал ровное дыхание Джулианы и вновь падал на подушки. Ближе к рассвету проснулся от тяжести и едва не заорал. Оказалось, Джулиана тесно прижалась ко мне, дышала в ухо, теплая, расслабившаяся, и эта сонная теплота, запах ее кожи, отдаляющая близость действовали на меня, как золотая полоска зари на приговоренного к смерти, – еще и потому бесило все это, что я начал было в чем-то разбираться, но важное, самое важное никак не давалось…

Глава пятая

Проснулся я раньше Джулианы, сварил кофе и дул его с каким-то остервенением. Потом собрал осколки стекла и выкинул их в мусоропровод, побросал туда же пустые бутылки, стер назеркальные письмена резвунчика Штенгера, попутно сверившись со своим отражением и убедившись, что распухшая губа меня нисколько не красит, смыл с рук засохшую кровь. Больше заниматься пока нечем. Самое время сесть и подумать, потому что наша работа заключается в том, чтобы думать.

Принято считать, что контрразведка – это: несущаяся по автостраде машина, пунктирная разметка, как трассирующая очередь, жесткое, собранное лицо человека за рулем, пистолет в отделении для перчаток, холодная ясность ситуации, расставлены все точки, визг тормозов на поворотах, успеть, домчаться, задержать… ночная улица в далеком городе на другом конце света, сдвоенное эхо тихих торопливых шагов, фонари в облачках мошкары, неоновое мерцание вывесок, рука в кармане плаща, черная тень, рванувшаяся навстречу из-за угла, тяжелое дыхание, возня…

Спору нет, так тоже бывает. Раз в год. Или реже. А гораздо чаще, все остальное время: набитая свежими окурками пепельница, закипает третий кофейник, рассветный сизый холодок за окном, на столе и под столом – куча скомканных листов, варианты, гипотезы, схемы, и свинцовая тяжесть в висках, и попытка связать между собой, соединить в единое целое горсточку коротких сообщений, фактов, отчетов, они противоречат друг другу, порой упрямо отрицают, взаимно зачеркивают друг друга, но ты знаешь, что все они относятся к одному делу, однако никак не можешь вывести стройную версию, а каждая минута промедления – преступление с твоей стороны, потому что ее использует враг, и становится ясно, что ты бездарь и тебя нужно немедленно гнать, невзирая на прошлые заслуги, лишив погон и орденов, а потом медленно синеет небо, и на востоке розовая ниточка восхода, светлая утренняя тишина похожа на юную невесту в белом платье, и чашки оставляют на разбросанных бумагах коричневые кольца, а сигареты кончились, разгадка перед глазами и непонятно, как ты раньше не додумался до таких простых вещей, и можно ехать в Управление. Контрразведка. А потом все сначала.