Призвание миротворца - Павел Александров

Марк испытал неприятный осадок, хоть и не подал виду. Фразу «с миротворцем этим» сотник произнёс с таким пренебрежением, что Марк мог похвалить себя за то, что скрыл своё истинное лицо.

— А где она сейчас? — спросил он с интересом, который уже не было смысла скрывать.

— А где ж ей быть, как не на защите своего края? Как миротворец тот свалил, говорят, она в родные края вернулась.

— Может, свижусь с нею, — вроде как ни о чём не спрашивая, произнёс Марк.

Сотник не ответил, но в груди у Марка заиграла ободряющая музыка: появилось хоть какое-то подтверждение, что он на правильном пути.

Сперва наперво широкоплечий Сурок сводил его в баню, расположенную здесь же в городских казармах. Вода в лохани была холодной, и Марк с удовольствием остудил тело после жаркого поединка. К тому же на левом плече ныл огромный ушиб от рукояти топора, а холодная вода унимала боль.

— Не сильно я тебя, а? — спросил Сурок, интересуясь, само собой, не здоровьем новобранца, а результатом своей ловкости.

«Ладно, пусть тешится», — устало подумал Марк, решив, что лучше терпеть хвастовство этого парня, чем его нездоровое соперничество.

— Где учился? — входя в новую роль, Марк задал типичный для наёмника вопрос.

— У лесорубов наших, — ответил Сурок, скаля два большущих передних зуба — не отсюда ли прозвище? — Я-то сам родом из Спящей. Ну, не с самой сельвы, а с Предлесий, Сонная Дубрава селение, слыхал, может? Рубили дубы, лес сплавляли, а как лесные войны начались, так наши за оружие взялись. Меня вот с малых лет обучали.

— Лесорубы так топорами не машут, — усмехнулся Марк, не сомневаясь в том, что рассказ Сурка — чистейшее враньё. Где-где, а в Сонной Дубраве ему довелось однажды побывать.

— А что делать оставалось, когда лесная нечисть на нас попёрла всей уймищей! Обучаться стали ратному делу, топоры боевые мастерить, учителей толковых из Лесного Воинства позвали…

— Послушай, Сурок, — Марк вылез из воды, обвернувшись огромным куском белой ткани, заменявшим здесь полотенце. — Я аделианин, мне врать не к лицу, хотя порой приходится. Но чтобы врать так отъявленно, это прости, даже трактирного рассказчика не стоит.

— Да я… — возмутился Сурок.

— Я был в тех самых Предлесьях, и даже в той самой Сонной Дубраве. Видел тамошних жителей, называющих себя аделианами. Это жалкий сброд, способный лишь плевать злобой в того, кто пытается им помочь. Люди там и рогатины против арпака не удержат. Не знаю зачем ты мне врёшь. Наверное, у тебя есть причины скрывать правду. У меня, поверь, они тоже имеются, и прозвище Подорлик я придумал себе час назад. Так что давай сохраним свои тайны, но не будем забивать один другому уши небылицами.

Сурок молча потупил взгляд: короткие и жёсткие чёрные волосы, высокий лоб и маленький приплюснутый нос и впрямь выдавали в нем простоватого деревенского парня, но вот губы, то и дело складывающиеся в острую хитроватую ухмылку, говорили, что этот парень далеко не так прост, каким хочет казаться.

— Договорились, Сурок? — протянул руку Марк.

— Договорились, Подорлик, — ответил тот, обхватив его руку до локтя.

Взамен своей старой протёртой рубахи и рыбацкого плаща Марк получил тёмно-зелёные холщовые штаны с кожаным поясом, такого же цвета льняную рубашку и коричневый стёганый жилет. Ноги теперь были обуты в жёсткие, но удобные сапоги. Затем Сурок отвёл его в оружейную, где снова как перед поединком оглядел его фигуру, прикидывая, какой меч придётся ему впору.

— Так, этот мечара тебе тяжеловат будет, этот короткий, эта железяка и подавно, этот вообще для каких-то карликов держат, — деловито перебирал оружейную стойку Сурок. — А вот этот… погоди-ка, погоди… да, в самый раз!

Обоюдоострый меч был в меру тяжёлым, с прямым лезвием длиной около двух локтей. Шершавая рукоять с гардой в форме крестовины и утяжелённым круглым набалдашником была удобна как для одной, так и для двух рук. «Почти как мой Логос, — подумал Марк, сделав пару взмахов, — только чуть короче и легче. И рукоять не греет руки тем неповторимым живительным теплом».

— К такому мечу и щит бы в пару не помешал, — деловито заметил Марк.

— На месте получишь, — бросил Сурок. — Дерево в Спящей сельве добротное, зачем его сюда везти? Соорудили там оружейные и клепают.

— А с кем хоть воевать идём?

— Да всё с теми же нелюдями. Солимы бесчинствуют. Говорят, на прошлой неделе опять посёлок лесной укоренили. Никто не выжил.

— Укоренили? Уничтожили, что ли?

— Говорят тебе, у-ко-ре-ни-ли, — по слогам проговорил Сурок.

— А кто такие эти солимы?

— Солимов не знаешь? Воинственное, очень воинственное племя. Головы режут — только успевай подхватывать, — ответил Сурок, видно, сам толком ничего не зная.

— Люди или даймоны? — уточнил Марк. Ему отнюдь не улыбалось воевать непонятно с кем.

— А Гадес их ведает! Нет, не люди, это точно. Люди бы хоть раз в переговоры вступили и дали знать, чего требуют. А эти только и знают, что губить и разрушать. Вот чародеи лесные, которые им помогают — те люди. Да только такие люди, что лучше уж с даймонами дело иметь. Недаром же Глашатаи Войны чародеев этих нелюдью называют.

Чародеи леса. Марк слышал об этом племени магов и об их знаменитой лесной магии. Впрочем, он и магию их видел в действии — колдунья Амарта, печально известная ненавистница миротворцев, была наполовину лесной чародейкой. Но вот называть их нелюдью, пожалуй, чересчур.

— А чародеи чего взъелись? Они же после Лесных Войн вроде как притихли.

— А тьма их знает! — Сурок упорно продолжал косить под простого деревенского детину. — Хадамарта это лапа и Тёмного Круга Амархтонского. Как мы помогли южанам Падший город взять, так теперь и мстит нам Хадамарт.

Войско наёмников собиралось поспешно, было ясно, что в Спящей сельве дела плохи. Обозные торопливо грузили на телеги поклажи с провизией, палатками, колчаны со стрелами и жбаны с маслом. В тесных казарменных помещениях новобранцы спали на жёстких лежаках, ворочались и недовольно ворчали. Их готовили к походной неприхотливости. Обедали и ужинали здесь же, во дворе только разбирали кашу или похлебку в железные миски. Завтраком никого не кормили, приучая к тому, что все важные вылазки будут совершаться утром.

Сотника наёмничьего войска звали Фест. В целом он производил впечатление человека сурового, но незлобивого.

— Старина Фест — свой человек. Вояка старой закалки, хоть и с придурью порой, — заметил Сурок шёпотом. — Любит самолично чистить свои сапоги, вкусно жрать и наставлять новобранцев. Причём частенько ухитряется делать все три дела одновременно.