Моя Чалдонка - Оскар Хавкин

— Во, во!

Тоня, не глядя на Чугунка, повела своим чуть длинноватым носом:

— А я, дядя Яша, тоже с Сеней знакома не первый день. Он для моих пионеров самый понятный будет. Скажите ему как парторг, и все!

— Да разве он устоит против тебя!

Сеня скрутил податливую линейку в кольцо:

— Яков Лукьяныч! Хотите, я еще двадцать, тридцать, сорок черпаков впихну в цепь! В три смены буду работать! Не отдавайте меня Тоне!

— Как не стыдно, Сеня! — говорила девушка. — Приехал человек издалека, университет окончил, оставил отца и мать, в чужое место попал, вот сегодня в учительской плакал… И ты не хочешь помочь!

— Кому не хочу помочь? Кто плакал?

Сеня был озадачен.

— Анна Никитична. Она же классный руководитель пятого «Б».

Сеня отпустил конец линейки, и, угрожающе прожужжав, она заколебалась у него в руке. Он снова сдвинул шляпу на нос:

— Это та самая, что тогда… с тобой… на воскреснике? Ну, такая из себя?

— Какая? — простодушно спросила Тоня.

— Ну, красивая… с голубыми глазами.

— Я не знала, что тебе нравятся голубые, — с тем же простодушием отвечала Тоня. — Да, она, между прочим, спрашивала про тебя.

— Тонечка! — погрозил линейкой Сеня. — Я не медведь, меня так просто не убьешь!

— Он уже согласен! — снова рассмеялась Карякина. — По шляпе вижу.

— Ты не беспокойся, Сеня, — невозмутимо сказала Тоня. — Я уже на педсовете тебя назвала. И в комитете комсомола насчет тебя говорила.

— Тебе, Тоня, генералом быть, — с унылым восхищением заметил Сеня, — и в лоб, и с флангов, и с тылу — всяко берешь! «Ай да Тоня, ай да Тоня, Антонина Дмитриевна!»

— Простите, дядя Яша, что помешала. Уж очень важно это. Побегу, Степушка у меня дома один… А тебя, Сеня, мать заждалась!

— Ох, а я-то, — заволновалась Карякина, — за работой совсем своих грачей забросила. Нинка там управляется, хозяюшка моя. Пойду-ка, хоть дров наколю. Все будто обговорили, Яков Лукьянович?

— Все, Любовь Васильевна, — согласился дядя Яша, — идите; я еще над технологией подумаю. Мой племяш вряд ли меня дома дожидается!

13

Володя Сухоребрий сидел за отцовским письменным столом. Стол старинный, полуподковой, занимает весь простенок от окна до окна и кажется Володе необъятным. Кроме трех верхних ящиков, еще по пять ящиков в тумбочках. За столом занимается вся семья, и у каждого свое время: у Володи — утро, у тети Веры — вечер, у отца — ночь. Иногда садятся за стол все, все погружены в свои занятия. И никто не ссорится. А стол такой большой, что если бы мама была жива, то и ей место нашлось бы…

Не надо отвлекаться! Надо наконец написать это трудное, но очень важное письмо. Володя смотрит на массивные, толстые книги, выстроенные шеренгой на столе, у стены. Это те, что должны быть у папы «под рукой»: с зелеными корешками — Мичурин, с коричневыми — Тимирязев… Он переводит взгляд на левую окраину стола. Здесь маленькие ящички, горшочки, блюдечки; в песке, сверху прикрытом опилками, — виноград; рядом запескована для пророста вишня. Володин отец — главный агроном подсобного хозяйства, тетя Вера — просто агроном, и дома у них сплошная агрономия. И только стальной брусок вошел сюда словно из другого мира, тот самый брусок, что оцарапал Веньку. Вот он лежит слева от Володи, сердитый, взлохмаченный, ежастый. Еще бы, когда он весь облеплен: там перо, там гвоздик, там бритвочка; а с одного боку целая стайка патефонных иголок — друг за дружкой, как в сказке про репку. Такой маленький, а сколько железной всячины притягивает! А если?..

Опять отвлекся, а время идет! Еще за уроки не брался.

Как же начать это необыкновенное письмо?

Володя достал чистую тетрадь в клетку, развернул ее на середине; позже он осторожно отогнет скобки, вытащит средний лист, и тетрадь не будет испорчена.

«Дорогой Алексей Яковлевич! — пишет он крупно и отчетливо и ставит большой восклицательный знак. — Я уже сделал уроки и скоро пойду помогать товарищу. У него…»

Володя подумал и переправил: «У нее».

«У нее много разных домашних дел — вы же знаете Нину Карякину: ребят в семье пятеро, а она старшая. Отец у Нины ушел на фронт вскоре после вас, а мать вместо него пошла работать на драгу, и бывает, что остается на вторую смену…»

Володя подумал: написать, как он во всем помогает Нине, или только про уроки? В том месяце капусту убирал на карякинском огороде, на тон неделе по дрова с Любовью Васильевной ездил, к празднику белить придет. Да нет, зачем об этом писать? Сведет Алексей Яковлевич черные густые брови: «Дело делайте, да не бахвальтесь». Ну о том, что Нине объясняет непонятные задачи, просто смешно писать.

Володя подумал и стал писать о другом:

«А занимаемся мы в том же угловом классе, и я сижу у первого окна — и на подоконнике остались чернильные отметины с прошлого года, когда я отмечал заход солнца, а вы тогда посмеялись. У нас новая учительница по арифметике — Анна Никитична, объясняет понятно, только часто задумывается и раз вместо тряпки стала стирать с доски носовым платком. А Дима Пуртов из старого пятого «А» теперь у нас и хвастался с Венькой, будто вы их хотели с собой на фронт взять…»

Может, нехорошо насчет Димы и Веньки? Но уж очень бы любопытно проверить! Так, о чем же еще?

«Папа, тетя Вера и я каждый вечер слушаем радио. У нас есть большая карта, и мы на ней все отмечаем. Тетя Вера предложила прикалывать флажки, но папа рассердился и сказал, что флажки тогда будем прикалывать, когда начнем отбирать города у фашистов, а пока будем подчеркивать простым карандашом и слегка, чтобы потом можно было стереть. А вчера, когда по радио сказали про Чернигов, что его немцы взяли, папа сначала подчеркнул, а потом сломал карандаш. Это потому, что папа в Чернигове учился на агронома…»

Володя подумал: может, и о папе и о тете Вере рассказать подробней? Но взглянул на часы в квадратной деревянной оправе, стоявшие на столе рядом с письменным прибором, и решил перейти к главному.

«А у меня, Алексей Яковлевич, есть план, как наверняка победить немцев, и даже чертеж. И не думайте, я никому не говорил, только вам пишу, а вы уж кому надо покажите…»

Володя бросил косой взгляд на брусок и продолжал:

«Надо по всему фронту расставить много-много намагниченных железных щитов, и чтобы каждый был с дом и непременно на колесах. И катить эти щиты впереди наших солдат. Тогда все фашистские пули никого не затронут, а будут утыкаться в щиты, и наши бойцы так погонят гадов, что они свои винтовки и пушки побросают… А магнитные щиты должны быть вот такие…»

Исписав три странички, Володя перечитал все сначала. Подумал и дописал:

«А чертеж вкладываю отдельно».

Теперь Володя достанет толстый сияющий лист бумаги, подаренный ему Тамарой Бобылковой, и перепишет письмо начисто. Но, вместо того, чтобы переписывать, Володя стал думать о Тамаре. Все же несправедливо к ней относятся ребята: «барынька», «скупая», «модница». Тамара все приглашала его в гости, вот он вчера и пришел. И Маша Хлуднева была; в фантики играли. Тамара показывала альбом с переводными картинками. Потом рисовали, и Тамара подарила Володе несколько листков глянцевитой бумаги с золоченой каймой: сложишь листки, и края их так золотом и загорятся. Тамара даже свой знаменитый карандаш предлагала: поворачиваешь грифель, и он пишет то зеленым, то синим, то красным. И ничего взамен не просила! А мать Тамарина, когда Володя рассказывал, как Нине тяжело живется, сказала: «Надо помочь». И Тамара сказала: «Надо». Нет, уж не такая она плохая, Тамара… Ох, опять про письмо забыл! И он взялся за перо.

Но переписать черновик ему не удалось. В кабинет вошла Вера Матвеевна. Она была нездорова: бледные, ссохшиеся тубы, круги под глазами. Володя поспешно закрыл тетрадь с письмом и сунул ее в стопу тетрадей, лежавших на столе. То, что он написал, никто не должен знать, даже самые близкие люди.

— Володя, — Вера Матвеевна положила горячую ладонь на Володину стриженую голову, — воспользуюсь болезнью — уберусь сегодня. Все некогда, некогда, вот и грязь кругом. Надо уже генеральную делать.

Это у тети Веры единственный, но очень въедливый недостаток: всегда и всюду наводить порядок и чистоту. Переставленные стулья — беспорядок. Две соринки на полу — грязь. Кроме «текущей уборки», у нее есть еще и «средние» и «генеральные». Когда генеральная, Володе и папе не житье.

— Я пойду к Нине, — говорит Володя, — там нам мешать не будут.

Он кладет стопу тетрадей в левый ящик стола, собирает необходимые вещи в сумку, незаметно кладет в карман брусок — вместе с иголками, перьями и гвоздями.

— Обедать приходи, смотри не забудь! — кричит ему вслед Вера Матвеевна. — С Ниной приходите!

— Ребята, — объявила на перемене Лиза Родионова. — Лариона Андреевича сегодня не будет.