Леди и война. Пепел моего сердца - Карина Демина

С ней не обязательно разговаривать вслух.

Вообще разговаривать не обязательно.

Глава 7

Итоги

Одни проглатывают обиду. Другие – обидчика.

Что я помню о пути?

Остановка. Берег. Зеленоватая галька, которой Майло набил опустевшие карманы. К слову, его появление никого не удивило. Люди пребывали в уверенности, что Майло присутствовал в карете изначально, чтобы наша светлость не заскучала.

И это спокойствие меня не удивило. Фрейлины, слуги, рыцари, Кайя… все, кому случалось встречаться с Майло, были убеждены, что точно знают, кто он и откуда появился. Магия? Майло назвал это врожденной способностью: в его мире важно уметь прятаться или притворяться своим.

На берегу мы пробыли недолго, сменив карету на плоскодонный барк, где нашу светлость приняли как дорогую гостью, и не следует обращать внимание на досадные мелочи, вроде решеток на окнах и запертой двери. Разве в этом проявляется истинное гостеприимство? Подали обед, но от запаха жареного мяса к горлу подкатила такая тошнота, что ночная ваза, пустая и чистая, пришлась весьма кстати.

Нервы, нервы… пора лечить.

И занять бы себя чем-нибудь, но нечем. Пытаясь унять тошноту, я расхаживала по каюте, трогая чужие вещи. Сундук. Книги. Кровать, прикрученную к полу. И стол тоже. Стул один, и его занял Сержант, пребывавший в странном полудремотном состоянии.

Юго чувствовал себя куда свободней.

Взломав замок на сундуке – моя совесть не мяукнула даже о том, что гости себя подобным образом не ведут, – он вытащил карты. Раскатывал на столе, придавливая углы книгами, астролябией и квадратной массивной чернильницей. Я не мешала. Карты были рисованы от руки, видно, что не единожды правлены.

Кривая линия побережья. Россыпь городов. Непропорционально широкие дороги и треугольники-горы на юге. Кажется, что на юге. За островами выглядывает из волн сказочный змей. А в левом верхнем углу карты улегся тигр… или кто-то на тигра похожий. Юго, водя пальцем по бумаге, читал названия городов. Вслух.

– Восточная граница, – произнес Сержант. – Территория Ллойда.

Что это нам дает? Разве что ощущение места в огромном мире.

Барк причалил к берегу. А я подумала, что островов на карте не менее сотни и нанесены, пожалуй, самые крупные. А этот… серая гранитная глыбина, заключенная в квадрат из стен. Крепость старая, судя по кладке, отживающая свой век. Стены ее поросли желтоватым мхом, а единственная башня частично осыпалась. В дыре гнездились птицы, и, возбужденные нашим появлением, они поднялись в воздух.

Птицы вились над крепостью и орали, громко, пронзительно, раздражающе.

Дорога брала начало от полугнилой пристани, поднималась к воротам, распахнутым настежь, и терялась в опустевшем дворе. В центре его возвышалось мертвое дерево, чьи могучие корни разворотили мостовую, давая шанс молодой, но хилой поросли. И тонкие стебли торчали, словно пики.

Виднелись вдали развалины хозяйственных построек, но к ним нам подойти не позволили.

Нашу светлость ждали в донжоне: мрачного вида куб с окнами-бойницами, открытым очагом, который давал света еще меньше, чем десяток факелов, закрепленных на стенах.

Что ж, тюрьма – она и должна выглядеть тюрьмой.

Но нет, нашу светлость повели на второй этаж.

В отличие от кареты или каюты эта комната явно обустраивалась наспех. Шкуры на полу и голые стены. Полуистлевший гобелен. Характерный запах брошенного помещения, не вонь, но… где-то рядом. Мебель древняя, продымленная – видимо, сушили над очагом, готовясь встречать нашу светлость. Но хотя бы матрац не сырой. И простыни чистые… правда, кровать одна.

Сержант сдвигает кушетку к двери. Подозреваю, ночью и вовсе проход перекроет, но так мне даже спокойнее. Юго обустраивается на подоконнике.

А я… я вот-вот разревусь.

– Съешь лучше конфетку. – Юго вытаскивает из кармана леденец на палочке. Сахарный петушок, точь-в-точь как тот, из моего детства. Петушков продавала старуха на станции. Мы всегда возвращались за полчаса до дизеля, и мне было скучно ждать, я ныла-ныла, что хочу есть и устала. Мама сдавалась и покупала у старухи конфету.

Жженый сахар и краситель. Что может быть вкуснее?

– Учись принимать обстоятельства такими, каковы они есть. – Юго взобрался на подоконник.

А каковы есть?

Сбежать из комнаты, возможно, выйдет.

Из крепости – тоже.

С острова?

Лодок у пристани я не заметила. Следовательно, вариант украсть и уплыть отпадает. Существует вероятность, что лодки прячут в каком-то другом месте, но это место сначала надо отыскать.

Юго без особого труда снял ставни, распахнул окно и выглянул наружу. Я тоже посмотрела.

Сумрачно. Высоко.

И внизу – море, вцепившееся в скалы.

– Побег лишен смысла. – Сержант наблюдал за нашими манипуляциями с явной насмешкой. Ну да, я тоже не видела себя спускающейся по простыням, точнее, простыне, да прямо на скалы. – Во-первых, время. Кормак и Дохерти договорятся раньше, чем мы доберемся до берега. Во-вторых, положение. Кормак достаточно умен, чтобы не причинять тебе вреда. А вот его люди – дело другое. Побег их разозлит. В лучшем случае тебя поймают и запрут в менее приспособленном для жизни месте. В худшем – произойдет несчастный случай. Я не могу допустить, чтобы с тобой произошел несчастный случай.

Мы с Юго переглянулись.

Итак, моя собственная охрана рискует оказаться надежнее той, которую оставил Кормак.

– И что нам делать?

Ответ известен мне самой: ничего.

– Ждать. – Сержант смежил веки, явно намереваясь уйти в спячку.

Ожидание затянулось на две недели.

К концу первой я возненавидела свою тюрьму, остров, Сержанта, который просыпался, лишь когда в комнате появлялись чужие. А еще сообразила, что утренняя тошнота появилась вовсе не от нервов.

Сложнее всего было вновь научиться дышать воздухом.

Потемневшая жидкость уходила из легких, которые не желали расправляться, а когда расправились, Кайя с трудом сдержал крик – дышать было больно.

Первые два вдоха.

На третьем почти отпустило.

И Кайя вспомнил о том, где находится.

– Я… жив? – Он стоял на корточках, еще не полностью ощущая собственное тело, какое-то неправильно легкое.

Жив.

Дышит.

Дыра в плече исчезла.

– Регенерация завершена. – На сей раз Оракул показался.

Он был именно таким, каким Кайя его помнил: одновременно и похожим на человека, и явно, резко иным. Его лицо, его повадки, его голос вызывали желание бежать.

Или атаковать.

Уничтожить это столь раздражающее существо.

– Неконтролируемый гормональный выброс при визуальном контакте является естественной реакцией измененных биологических объектов. Повышенная чувствительность психики к маркерам лицевой симметрии позволяет достигать нужного уровня контакта и управления.

То есть так на Оракула реагирует не только Кайя? Их всех заставили бояться. Естественная реакция.

– Система не обладает широким спектром воздействия на измененные биологические объекты. Объекты разумны. Объекты исполняют рекомендации системы. Система не вмешивается в действия объектов.

– Ясно. Спасибо. Скажи, – Кайя нащупал старые шрамы, которые остались на месте, – ты знаешь про мой блок? Его возможно снять?

– Вероятность гибели Кайя при условии внешнего вмешательства в ментальный рисунок с целью исправления – девяносто семь и девять десятых процента.

Два процента на удачу.

– А без помощи?

– Недостаточно данных для расчета.

Блок останется. И опасения подтвердились: ни Эдвард, ни Ллойд не помогут, если Кайя сам себя не спасет. Что ж, над этой проблемой он подумает позже.

– Мне бы вымыться…

Липкая жидкость застывала, пленка трескалась, шелушилась.

– Одежду и назад. – Кайя надеялся, что просит не очень много. По лицу Оракула нельзя было прочесть, оскорбляет ли его подобная неблагодарность. Хотя вряд ли он в принципе способен оскорбляться.

Он все-таки не живой.

– Системе удалось стабилизировать ветку. Энергетическое наполнение достаточно для одного перехода. Система предупреждает, что последующий переход будет возможен спустя тысячу сто двадцать семь часов.

– Учту.

Не было больше пузырей и живых пещер. Помещение, куда Оракул проводил Кайя, имело куда более привычный вид. Серые стены, блестящие, словно покрытые лаком. Гладкий пол – не каменный, но сделанный из какого-то ровного, теплого на ощупь материала. Светящийся потолок. Прозрачная кабина.

Из потолка кабины лилась вода, но не скапливалась в поддоне, куда-то уходила, а куда – Кайя не понял. Спрашивать постеснялся.

Дикарь.

Как есть дикарь, из тех, о которых Урфин рассказывал.

И как дикарь шарахнулся от собственного отражения, когда полупрозрачная стена кабины превратилась в зеркало. Не узнал себя же без рисунка.