Тайны Парижа - Понсон Террайль

– Нет! Нет! Я не хочу… я не хочу, чтобы сюда входили… Жермен, иди сам… иди!

Когда Жермен вышел, чтобы исполнить приказание барина, капитан взглянул на своих гостей глазами, полными слез, и сказал:

– Простите… но я так любил ее…

Майор и Дама в черной перчатке молча поклонились, как бы говоря: «О, мы понимаем, как вы страдаете, капитан…». Жермен вернулся с инструментами.

– Закрой дверь, чтобы никто не вошел, – пробормотал Гектор Лемблен упавшим голосом.

Жермен закрыл дверь и взглянул на майора.

– Что вы прикажете мне делать? – спросил он. Майор обернулся к Гектору.

– По указаниям письма генерала, – сказал он, – шкатулка находится под кроватью, в четырех футах от стены.

– Возможно, – пробормотал капитан, снова впавший в оцепенение и продолжавший растерянно смотреть на разорванные обои.

– Значит, придется отодвинуть кровать.

Майор сделал знак Жермену. Тот положил принесенные инструменты на стул и начал отодвигать кровать. Но одно полотнище обивки, покрывавшей стену, оторвалось, зацепив за ножку кровати, которую Жермен сильно дернул; на оголившемся месте обнажилась стена.

Вдруг капитан пронзительно вскрикнул, как осужденный на смерть, который видит возвышающейся перед ним эшафот, – это был крик убийцы, которому предъявили вещественные доказательства его преступления.

Трое присутствовавших в комнате увидели, как он вдруг пошатнулся, как бы пораженный насмерть, и упал навзничь на паркет.

Жермен подбежал, чтобы поднять его. Дама в черной перчатке также наклонилась над ним.

– Он умер? – спросил майор.

– Нет, – сказала она, поднимая голову, – он в обмороке.

– Еще одно волнение в таком роде, – прошептал граф Арлев, – и он умрет.

– Ах! – вздохнула Дама в черной перчатке, на губах у которой мелькнула одна из тех улыбок, от которой даже храбрый человек приходит в содрогание. – Это было бы еще слишком рано!

И в то время, как Жермен поднимал своего господина, чтобы унести его, молодая женщина устремила глаза на стену, обнаженную от обивки.

– Смотри! – сказала она.

Она протянула руку и показала графу Арлеву кровавое, наполовину стершееся пятно… след руки… это, конечно, была рука Марты…

– А! Понимаю… – сказал майор.

– Пусть теперь говорят, – прошептала Дама в черной перчатке медленно и серьезно, – что Бога нет.

Жермен отнес своего бесчувственного господина в его комнату, положил на кровать и, многозначительно взглянув на майора, следовавшего за ним, казалось, спросил, что тот прикажет ему делать.

– Доктора звать бесполезно, – ответил майор, – твой барин сам придет в себя.

– Жермен, – сказала Дама в черной перчатке, – войдите в комнату, где совершилось преступление, возьмите губку и смойте пятно.

– Слушаю, сударыня, – почтительно ответил лакей, что доказывало власть, приобретенную над ним женщиной, которую он видел в первый раз в своей жизни.

– Капитан не должен подозревать, – продолжала она, – что и мы видели это пятно; напротив, он должен думать, что ему сделалось дурно и что угрызение совести представило ему след преступления, который существует только в его воображении.

Жермен вышел. Молодая женщина села около бесчувственного капитана.

– Теперь, – сказала она, – нужно позаботиться об этом человеке; он должен жить, он должен полюбить меня…

– Ах, он уже достаточно страдает, – прошептал майор.

– Вы находите? – спросила Дама в черной перчатке. – А разве генерал де Рювиньи не страдал, умирая и мучаясь изменой своей жены? Разве, вы думаете, Марта умерла без ужасных мучений?

Майор опустил голову и промолчал.

– О! – продолжала она. – Мало одних угрызений совести, чтобы убить этого человека, но он должен умереть от роковой и безумной любви, которую Бог дал мне власть внушать людям, той любви, чувствуя приближение которой человек должен начертать себе, как было написано на дверях дантовского ада: «Оставь надежду всяк сюда входящий».

– Вы неумолимы… – прошептал граф Арлев, – неумолимы, как судьба.

– Ах, – ответила молодая женщина голосом, в котором слышались глухие рыдания, – вот уже пять лет, как день и ночь меня преследует, не давая ни минуты покоя, кровавая тень, взывающая ко мне о мести; вот уже пять лет, как в моем сердце живет образ умершего, который был моею единственной любовью.

XXXIV

Когда Гектор Лемблен очнулся после долгого обморока, он увидал себя на кровати, в комнате, которую занимал в прошлом году в замке Рювиньи в последние часы жизни своей жены. В комнате царил полумрак, так как она освещалась только одним фарфоровым ночником и последними лучами догоравшего камина.

Было три часа утра.

Капитан сначала не узнал этой комнаты, неясные контуры мебели которой представлялись его блуждавшему взору чем-то фантастическим.

– Где я? – был первый вопрос, с которым он мысленно обратился к себе.

Потом, понемногу привыкнув к полумраку, он понял, что находится в Рювиньи, в комнате, которая с незапамятных времен носила название «зеленой».

Но каким образом он очутился здесь? Ужасные волнения, пережитые Гектором Лембленом в продолжение нескольких часов, и обморок, последовавший за ними, перепутали все его мысли и лишили памяти. Он забыл причину, заставившую его уехать из Парижа, и вообразил, что никогда не покидал Рювиньи. В памяти его образовался пробел, пробел в целый год, и мысли его перенеслись к тому времени, когда он жил в старом нормандском замке вместе со своей женой Мартой де Шатенэ.

Марта, казалось ему, вовсе не умирала, так как он забыл все события, совершившиеся в течение истекшего года. Ему казалось, что он заснул накануне вечером после одной из длинных прогулок, которую он обыкновенно совершал вместе с нею по берегу моря. Но эта иллюзия длилась всего одно мгновенье, и воспоминания сначала медленно, затем с быстротой молнии начали следовать одно за другим. Он вспомнил, что Марта умерла… и мало-помалу все подробности загадочной драмы, которая была известна только Богу, Жермену и ему, встали в его мозгу вместе со страхом и угрызениями совести.

Однако он не мог объяснить себе, каким образом и зачем он очутился в зеленой комнате замка Рювиньи, откуда он выехал год назад вслед за бренными останками жены.

Но в то время, как он искал объяснения своему присутствию в замке, где воскресали его угрызения совестя, неумолимые и мучительные, как адское пламя, он увидал в углу, у камина, чью-то тень, смутно обрисовавшуюся при последней вспышке пламени; эта тень была силуэтом женщины… Тогда у него мелькнула мысль, что немые тени явились преследовать его… И этот раньше сильный ум почувствовал себя объятым ужасом… Ему казалось, что он видит свою жену, Марту де Шатенэ, вышедшую из могилы… И так как тень продолжала двигаться и медленно приближалась к его постели, то капитан Гектор Лемблен, когда-то бывший храбрецом на поле битвы, скептик и безжалостный в своей частной жизни, ужаснулся… Он приподнялся на кровати, испуганный, с холодным потом на лбу, со вставшими дыбом волосами и блуждающими глазами… Вытянув руки вперед, он хотел как бы оттолкнуть привидение и закричать… Но глухие звуки с трудом вылетали из его судорожно сжатого горла, и он мог только прошептать сдавленным голосом: