Гобелены грез - Роберта Джеллис

— Вперед! — крикнул Хью. — Развернитесь в линию и вперед!

Сам он тоже бросил Руфуса в галоп, направляя его в самый центр приближавшейся лавы. Оттуда донеслась чья-то команда, и Хью успел еще подумать: открывают фронт, чтобы ударить с флангов, но на маневры уже не было отпущено времени ни противнику, ни его людям. Хью иглой вонзился во вражеский строй, срубая мечом одно из копий и отбивая щитом второе. Это удалось ему только из-за того, что оба копья оказались скверно направленными — не потому, что вражеские всадники плохо знали свое дело, просто невозможно было действовать иначе: наклони они копья ниже, обязательно задели бы друг друга или же коней.

Хью, проскочив мимо этой пары, коршуном набросился на третьего, который не успел опустить копье, поскольку мчался слишком близко за передовой линией. Шотландец взвыл от боли и этим дал знать Хью, что его меч не разминулся с целью, но молодому рыцарю и в голову не пришло уточнять детали. Ему оставалось лишь уповать на то, что он вывел все-таки врага из строя, поскольку ловил уже следующее копье на свой щит. И у этого угол наклона оказался неверным, и Хью успел наклониться в седле, пропуская его над собой и с трепетом ожидая удара в приоткрывшийся бок. Расчет, однако, оказался верным: копье лишь болезненно царапнуло по боку, скользнуло по задней луке седла, и позади послышался громкий вопль, затем — по другую сторону — второй. Хью мрачно ухмыльнулся. Оборачиваться не имело смысла, и так понятно было, что случилось: копье, скользнув над ним, угодило в того шотландца, которого он уже успел ранить мечом; второй вопль вырвался из уст того, кто вместо врага отправил на тот свет соратника.

Парой секунд спустя ему стало уже не до ухмылок: копье, посланное справа, ударило изнутри в его щит, которым он пытался отбить другое копье, направленное слева. Альтернатива, которую пришлось решать в течение долей секунды, была простой и понятной до ужаса: то ли лишиться руки, то ли избавиться от щита. Последнее, само собою, означало, что его левый бок, лишенный защиты, будет изрублен в мелкие куски на протяжении нескольких последующих минут. Решение, однако, принял не кто иной, как Руфус, воспользовавшийся возможностью проявить инициативу. Конь, яростно заржав, изо всех сил ударил задними копытами, и копье вылетело из щита. В ту самую секунду, когда Хью почувствовал острую боль, молнией пронзившую его плечо, позади болезненно вскрикнул шотландец и громко всхрапнула лошадь. Не задохнись Хью в тот момент от боли, он, вероятно, поблагодарил бы вслух верного скакуна: удар его копыт, судя по всему, не только раздробил ногу всадника, но и переломал ребра его лошади.

Руфус тем временем вынес его в тыл неприятельской лаве. Повернув коня, Хью увидел, что вражеские всадники в большинстве своем уже сломали или бросили свои копья. Он увидел также, что на подмогу ему и его людям спешат всадники Пепереля, хотя там, в центре, бой еще продолжался. В этот момент Руфус взвился на дыбы, яростно фыркая и молотя передними копытами. Лошадь шотландца шарахнулась в сторону, подставляя всадника под удар клинка Хью. Рыцарь, взмахнув мечом, скривился от боли, и удар не достиг цели. Хью инстинктивно принял на щит контрудар противника — раненая рука отказывалась повиноваться — и рванул поводья, отворачивая коня в сторону. Он узнал герб соперника, и этого оказалось достаточно. Ранить или — Боже упаси! — убить Генри Хантингтона, принца Шотландского? Нет, что угодно, только не это! Все еще шипя от терзавшей его боли, он тем не менее невольно улыбнулся, когда услышал, какими словами поносит его вконец разозлившийся принц. Бедняге Генри невдомек, что ни один из рыцарей северных графств не станет с ним связываться, если узнает вовремя; сиятельному рыцарю придется изрядно попотеть, чтобы отыскать хоть кого-нибудь, кто согласится скрестить с ним меч.

Хью даже посочувствовал разочарованному в своих ожиданиях принцу, когда увидел, как мчится прочь от холма изрядно поредевшая стайка шотландских всадников. Он огляделся по сторонам и, недовольно морщась, окликнул сэра Люсиуса — убить или ранить принца значило навлечь ужасные беды на свою голову: король Дэвид никогда не простил бы этого и рано или поздно нашел бы возможность отомстить; иное дело — захватить его в плен, это могло оказаться весьма удачным ходом. Хью и на это, правда, не имел особой охоты, поэтому испытал скорее облегчение, чем разочарование, когда принца, еще до того, как сэр Люсиус успел отрезать ему путь отхода, окружили тесной свитой сородичи. Принц еще, правда, извергал некоторое время проклятия, неистово размахивая мечом, но свита настояла на своем, и он, пришпорив коня, поскакал вдогонку за отступавшей конницей. Принц Генри и его свита последними покидали поле боя, если не считать раненых, кое-как ковылявших или расползавшихся в стороны в поисках хоть какого-нибудь безопасного укрытия.

Возвращения шотландцев со всей определенностью, ждать не приходилось, и Хью направился к своему шатру, удивленно поглядывая в сторону солнца. Сражение началось на рассвете и, судя по положению светила на небосводе, длилось не более двух или трех часов. Неужели прошло так мало времени? Основываясь на усталость, сковывавшей члены, он поверил бы скорее тому, что речь идет об утре следующего дня. Хью тем не менее чувствовал, что в сердце его загорается надежда, которая наполняет мышцы новой энергией. Еще немного, и он сможет отправиться к Одрис. Сэр Вальтер разрешил взять людей и уехать, как только закончится битва, но он, Хью, не оставит лагерь, не справившись о судьбе покровителя.

Раздумывая над этим, Хью осознал вдруг, что давно уже слышит чей-то докучливый голос. Он опустил глаза и увидел Мореля, который чуть ли не на коленях умолял его спешиться.

— Вы с головы до ног в крови, милорд, — ныл, чуть не плача, слуга. — Я притащил вам лекаря. Позвольте ему заняться вашими ранами.

— Позже, — прохрипел пересохшим горлом рыцарь. — Какие там раны, едва царапины. Разыщи капитана латников сэра Вальтера, пусть накормит людей и устроит их отдохнуть. И смотри, чтоб никакого мародерства — шкуру с него спущу, если пустит людей на поле.

Хью с трудом удержался от улыбки, увидев, как досадливо скривились губы Мореля. Кое-кто из слуг, вне всякого сомнения, уже побывал на поле и убедился, что там нет ничего — даже из оружия, чем можно было бы поживиться. Хью обычно не имел ничего против того, чтобы латники после сражения вознаградили сами себя трофеями, но на этот раз он даже рад был тому, что им рассчитывать не на что: меньше станут ворчать и охотнее пустятся в путь, когда получат на то соответствующий приказ. Молодой рыцарь еще до сражения переговорил с капитаном, поручив ему позаботиться о припасах в дорогу, но уславливаться о сроках выступления тогда не имело смысла — прежде предстояло выжить, на что можно было только надеяться, но не рассчитывать.