Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего - Константин Романенко

На пути наступления советских частей почти не встречалось гражданского населения. Кругом царила паника. Напуганные средствами пропаганды и приказами германского командования, местные жители бросали дома, скот и продовольствие и бежали на запад, за Вислу; тысячи беженцев пытались добраться до Данцига. На дорогах образовались пробки, составы поездов были переполнены.

Наиболее успешно наступление войск 2-го Белорусского фронта складывалось с южной стороны Мазурских озер и в обход Летценского укрепрайона. 21 января Сталин приказал не позднее 4 февраля овладеть рубежом Эльбинг – Магдебург – нижнее течение Вислы до Торуни. Прорвав к 23 января оборонительную полосу Алленштейнского укрепрайона, войска двинулись к Эльбингу.

Войска Рокоссовского к 26 января преодолели полосу затопления у Мазурского канала и заняли ряд важных опорных пунктов Летценского укрепрайона. В этот же день части фронта подошли к заливу Фрише-Хоф и междуречью Пасленка и Ногат, перерезав все сухопутные коммуникации восточно-прусской группировки противника. Сообщение могло осуществляться лишь по косе Фрише-Нерунг либо по морю и воздуху. Когда Гитлеру 24 января доложили, что 4-я германская армия отступает, оставив озерный рубеж и крепость Летцен, он пришел в ярость. Его фронт трещал по швам.

29 января войска 3-го Белорусского фронта перерезали автостраду Кенигсберг – Эльбинг. В ходе первого этапа Восточно-Прусской операции германская группировка «Север» была расчленена на три изолированные части. В советский плен попало более 50 тыс. человек, еще больше немцы потеряли убитыми.

Глава 12 Победа

Он был человеком из стали, который превратил Россию в промышленную и военную державу, который отразил германское нашествие и который привел народы СССР к величайшей военной победе в российской истории…

Из доклада ЦРУ

Крымская (Ялтинская) конференция Сталина, Рузвельта, Черчилля прошла с 4 по 11 февраля 1945 года. Прибывшие в Крым делегации союзников были размещены во дворцах, уцелевших после поспешного отступления немцев. Франклину Делано Рузвельту предоставили Ливадийский, Уинстону Черчиллю – Воронцовский в Алупке, а советская делегация остановилась в Кореизе в Юсуповском дворце. В Подмосковье еще царила зима, а здесь, на побережье, согреваемом теплым дыханием моря, Сталин как бы вновь окунулся в атмосферу своей юности. Из-за болезни Рузвельта первое заседание и практически все рабочие проходили в Ливадийском дворце.

В день открытия конференции, 4 февраля, «Большая тройка» заслушала доклад начальника советского Генштаба генерала А.И. Антонова о перспективах боевых действий и положении советских войск; генерал Д.К. Маршалл сделал сообщение об итальянском и западном театре военных действий. Они не восхищали.

К этому дню армии союзников все еще топтались у «линии Зигфрида» и лишь в отдельных местах перешли границу Германии. Из доклада начальника штаба американской армии явствовало, что, хотя последствия немецкого наступления в Арденнах ликвидированы, потребуется значительное время для концентрации сил с целью продолжения активных боевых действий.

На следующий день главы делегаций рассмотрели вопрос о послевоенном устройстве Германии: западные союзники предложили расчленить ее на несколько мелких государств. Сталин возражал, но настаивал на репарациях. Он приложил максимум усилий, чтобы добиться решений, отвечавших интересам своей страны. План Сталина предусматривал, что репарации должны были взиматься не деньгами, а натурой, срок репараций установить на 10 лет.

«Германия, – указывал он, – должна производить натуральные платежи в виде фабрик, заводов, кораблей, танков и т.п. плюс ежегодные товарные поставки».

Приблизительный подсчет ущерба, нанесенного Германией Советскому Союзу, по оценкам экспертов, составил 2 триллиона 600 миллионов рублей. «Советский Союз, – отмечал Сталин, – понимает, что Германия не сможет покрыть такие астрономические цифры, и согласен ежегодно получать материальные поставки не менее чем на 10 миллиардов долларов…»

Осознавая, как никто другой, всю тяжесть потерь, понесенных страной в результате навязанной войны, Сталин придавал этому вопросу важное значение. Эта тема вызвала острые споры. Черчилль, не желавший быстрого восстановления СССР своего потенциала, высказал замечание: «Не придется ли союзникам, в конце концов, кормить немцев? Если хочешь ездить на лошади, ее надо кормить сеном и овсом».

Сталин парировал метафору премьера фразой: «Лошадь» не должна была бросаться на нас». Он указал, что Германия, тратившая перед войной «до шести миллиардов долларов в год», после ее окончания будет свободна от этих расходов.

Такой аргумент сразу разоружил Черчилля. Он даже воскликнул: «Да, это очень важное соображение!» И позже пошутил, что его сговорчивость при обсуждении вопроса о репарациях парламент «может не одобрить» и «даже выгнать» его. Удовлетворенный сговорчивостью британского премьер-министра, Сталин лаконично, но добродушно пояснил: «Победителей… – не выгоняют!» Стороны пришли к согласию и по настоянию Сталина работу комиссии по репарации и возмещению убытков решили организовать в Москве.

Ялтинская встреча проходила при безусловном лидерстве Сталина. Хотя несомненно, что под покровом дружественных слов, взаимных комплиментов и любезностей, под шелест официальных документов и под звон хрустальных бокалов с вином шла незримая для непосвященного взгляда, но серьезная борьба мнений и интересов. Все три участника встречи были политиками и государственными деятелями высочайшего класса, несомненными лидерами своих государств, и за их взаимной расположенностью стояли сухие и трезвые расчеты. Впрочем, мороз холодной войны, пришедший с Запада, еще не леденил Крымское совещание.

Сталин сделал все, чтобы добиться от своих партнеров доброй воли и желания преодолеть имевшиеся разногласия. Он, как всегда, действовал обдуманно и планомерно, покоряя своих коллег по «Большой тройке» аргументированностью, силой логики и полнотой информации. Он внимательно следил за ходом обсуждения.

«Не помню случая, – пишет участник встречи, а позже министр иностранных дел СССР А.А. Громыко, – чтобы Сталин прослушал или недостаточно точно понял какое-то существенное высказывание своих партнеров по конференции. Он на лету ловил смысл их слов. Его внимание, память, казалось, если употреблять сравнения сегодняшнего дня, как электронно-вычислительная машина, ничего не пропускали. Во время заседаний в Ливадийском дворце я, возможно, яснее, чем когда-либо раньше, понял, какими незаурядными качествами обладал этот человек».

Сталин не ограничивался рамками участия в обсуждениях рассматриваемых вопросов за круглым столом глав государств. Он уделял внимание и тому, чтобы все основные члены советской делегации были хорошо ориентированы в задачах и целях конференции.

Громыко пишет: «Несмотря на нехватку времени, Сталин все же находил возможность для работы внутри делегации, для бесед по крайней мере с теми людьми, которые по своему положению могли высказывать суждения по рассматриваемым проблемам и которым поручалось поддерживать контакты с членами американской и английской делегаций».

Для современника Сталина даже уже само пребывание рядом с ним, «тем более разговор с ним или даже присутствие при разговоре, возможность услышать его высказывания в узком кругу представлялось чем-то особым. Свидетель того, что говорил и делал Сталин, сознавал, что перед ним находится человек, от воли которого зависит многое в судьбе страны и народа, да и в судьбе мира».

Ему, человеку, прошедшему школу политической и государственной деятельности, не составляло труда находить убедительные аргументы. «Речам Сталина, – отмечает Громыко, – была присуща своеобразная манера. Он брал точностью в формулировании мыслей и, главное, нестандартностью мышления. Что касается зарубежных деятелей, то следует добавить, что Сталин их не особенно баловал своим вниманием. Уже только поэтому увидеть и услышать Сталина считалось у них крупным событием…

Обращало на себя внимание то, что Сталин не носил с собой никогда никаких папок с бумагами. Так он появлялся на всех заседаниях и на любых совещаниях, которые проводил. Так проходили и международные встречи – в ходе конференций в Тегеране, Ялте, Потсдаме. Не видел я никогда в его руках на таких заседаниях ни карандаша, ни ручки, он на виду не вел никаких записей.

Любые материалы у него, как правило, находились под рукой, в его кабинете… Приходил он на совещания или заседания международных конференций подготовленным. Когда делегация вместе с ним шла на заседание, то всегда знала, о чем он будет говорить. От Советского Союза почти всегда выступал только он. По внешним делам его главной опорой был В.М. Молотов. Если нужно, в определенный момент Сталин, склонившись над столом, советовался с кем-либо из членов делегации и потом высказывал свое мнение».