Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 2 - Александр Дюма

– О, назовите мне ваших преследователей, умоляю вас!

– Я ни на кого не жалуюсь, государь: я обвиняю только себя. Прощайте, государь! Разговаривая со мной таким образом, вы компрометируете себя.

– Берегитесь, Луиза! Своими словами вы приводите меня в отчаяние; берегитесь!

– Государь, умоляю вас, разрешите мне остаться в этом монастыре!

– Я отниму вас у самого бога.

– Но прежде, – вскричала бедняжка, – вырвите меня из рук ожесточенных врагов, покушающихся на мою жизнь, на мою честь. Если у вас достаточно силы для любви, найдите же в себе силы защитить меня. Ту, кого, по вашим словам, вы любите, оскорбляют, осыпают насмешками, выгоняют.

И кроткая девушка, в припадке горя начавшая жаловаться, с рыданиями ломала руки.

– Вас выгнали! – вскричал король. – Вот уже второй раз, как я слышу это слово.

– С позором, государь. Вы видите теперь, что у меня один только защитник – бог, одно утешение – молитва, один приют – монастырь.

– У вас будет мой дворец, мой двор. Не бойтесь, Луиза; те, кто вчера выгнал вас, завтра будут трепетать перед вами. Что я говорю: завтра – сегодня утром они уже почувствовали мою силу. Луиза, Луиза, вы будете жестоко отомщены. Кровавыми слезами заплатят обидчики за ваши слезы. Назовите мне их имена.

– Никогда! Ни за что!

– Как же я тогда накажу их?

– Государь, ваша рука оцепенеет, когда вы увидите, кого нужно наказать.

– О, вы меня не знаете! – перебил ее Людовик. – Я ни перед чем не остановлюсь. Я испепелю все королевство и прокляну собственную семью. Да, я отсеку даже эту руку, если она окажется настолько трусливой, что не в состоянии будет сокрушить врагов самого кроткого и милого создания в мире.

И действительно, произнося эти слова, Людовик с силой ударил кулаком по дубовой перегородке, которая глухо застонала.

Лавальер ужаснулась. В гневе этого всесильного юноши было нечто величавое и зловещее, как в ярости разбушевавшихся стихий. И Луиза, думавшая, что ничье горе не может сравниться с ее страданиями, была побеждена горем короля, выражавшимся в угрозах и гневе.

– Государь, – сказала она, – в последний раз умоляю вас, оставьте меня. Я уже обрела спокойствие в этом святом месте. Бог – защитник, перед которым рушится вся мелкая людская злоба. Государь, еще раз прошу, разрешите мне жить здесь.

– В таком случае, – воскликнул Людовик, – скажите откровенно, что вы никогда меня не любили, скажите, что мое унижение, мое раскаяние льстят вашей гордости, но мое горе не печалит вас. Скажите, что французский король для вас не возлюбленный, нежность которого могла бы дать вам счастье, а деспот, прихоть которого разбила ваше сердце. Не говорите, что вы стремитесь к богу: скажите, что вы бежите от короля. Нет, бог не сообщник непреклонных решений; бог допускает раскаяние, прощает, бог не противится любви.

Слыша эти слова, вливавшие огонь в ее жилы, Луиза отчаянно рыдала.

– Значит, вы не поняли? – сказала она.

– Чего?

– Что меня выгнали, что меня презирают и что я достойна презрения?

– Я окружу вас уважением, вы будете самой обожаемой женщиной при моем дворе, вам все будут завидовать.

– Докажите, что вы не разлюбили меня.

– Каким образом?

– Оставьте меня.

– Я докажу свою любовь, не расставаясь с вами.

– Но неужели, государь, вы думаете, что я допущу это? Неужели вы думаете, что я позволю вам объявить войну всей вашей семье? Неужели вы думаете, что я позволю вам оттолкнуть из-за меня мать, жену и сестру!

– А, наконец-то вы назвали ваших обидчиков! Клянусь всемогущим богом, я их накажу!

– Вот поэтому-то будущее и страшит меня. Поэтому я отказываюсь от всего. Поэтому я не хочу, чтобы вы мстили за меня. Довольно слез, горя, жалоб! Я никогда не причиню никому страданий, не буду виновницей ничьих слез. Довольно я сама наплакалась, довольно настрадалась!

– А мое горе, мои стенания, мои слезы для вас ничего не значат?

– Ради бога, государь, не говорите так! Мне необходимо мужество, чтобы принести эту жертву.

– Луиза, Луиза, умоляю тебя! Приказывай, распоряжайся, карай или милуй, только не покидай меня!

– Увы, государь, нам необходимо расстаться.

– Значит, ты меня не любишь?

– Бог видит, что люблю!

– Ложь, ложь!

– Если бы я не любила, государь, я бы не стала вас удерживать; я отомстила бы за нанесенные оскорбления торжеством над врагами, которое вы мне предлагаете. Но видите, я не хочу даже сладостного возмездия в виде вашей любви, любви, составляющей смысл моей жизни: ведь я хотела умереть, думая, что вы меня больше не любите.

– Да, да, теперь мне все понятно. Вы святая, вы заслуживаете всяческого уважения. Поэтому ни одна женщина в мире не будет так любима мной, как вы, Луиза; ни одна женщина не приобретет надо мной такой власти. Клянусь вам, я разбил бы вдребезги весь мир, если бы мир стал между мной и вами. Вы приказываете мне успокоиться, простить? Хорошо, я успокоюсь. Вы хотите кротости и благости? Я буду милостив и кроток. Приказывайте, я буду повиноваться…

– Боже мой! Имею ли я, бедная девушка, право продиктовать хоть полслова такому могущественному королю, как вы?

– Вы жизнь моя и душа моя! Разве не душа управляет телом?

– Значит, вы меня любите, дорогой государь?

– Всеми силами моей души. Я с улыбкой отдал бы за вас жизнь, стоит вам сказать только слово.

– Вы меня любите?

– Да, да!

– Значит, мне нечего больше желать в этом мире… Дайте вашу руку, государь, и мы простимся. Я испытала в этой жизни все счастье, которое мне было суждено.

– Нет, нет! Твоя жизнь только начинается. У твоего счастья не было вчера, у него есть сегодня, завтра и все грядущее! Прочь мысли о разлуке, прочь мрачное отчаяние: любовь – наш бог, она потребность наших душ. Ты будешь жить для меня, а я для тебя. – И, упав перед ней на колени, Людовик в порыве невыразимой радости и благодарности стал покрывать поцелуями ее ноги.

– Государь! Государь! Все это только сон.

– Почему сон?

– Потому что я не могу вернуться ко двору. Я изгнанница; как мне с вами видеться? Не лучше ли мне замуровать себя в монастыре и жить воспоминаниями о вашей любви, о последних порывах вашего сердца и вашем последнем признании? Повторяю вам, я уже испытала все определенные мне судьбой радости.

– Вы – изгнанница? – вскричал Людовик XIV. – Кто смеет изгонять, если я призываю?

– О, государь, есть сила, над которой не властны короли: свет и общественное мнение. Подумайте, разве король может любить изгнанную из дворца женщину, которую его мать запятнала подозрением, а сестра заклеймила наказанием? Такая женщина недостойна короля.

– Недостойна меня женщина, которая мне принадлежит?