Эйзенхауэр. Солдат и Президент - СТИВЕН АМБРОЗ

К концу второго дня Айк лежал спокойно, чувствовал себя лучше и уже стал поговаривать о том, что надо приступать к делам. Мейми постоянно была рядом с ним на восьмом этаже госпиталя, она старалась справиться с потрясением (за первые две недели она похудела на десять фунтов) и успокоить себя, отвлечь каким-нибудь делом. Она решила написать ответ на каждое из многих тысяч писем и открыток, которые поступали со всех концов страны. Джон признавался: "Я подумал, что она сошла с ума". Но позднее он убедился, насколько мудрым было ее решение найти для себя занятие. И она на самом деле справилась с поставленной задачей*13.

Инфаркт Президента, как и следовало ожидать, осложнил отношения между членами Администрации. В первые две недели его выздоровления никто не знал, сможет ли он выполнять функции президента в самое ближайшее время, не говоря уж о ближайшем будущем. Было широко распространено мнение, что, помимо других последствий, инфаркт исключал возможность баллотироваться на второй срок. Поэтому любой маневр в борьбе за власть в сентябре

1955 года был направлен не только на получение власти на будущий год, но и на следующие пять лет.

Никсон оказался в наиболее сложном положении. Практически все его действия могли быть оценены как ошибочные. Если он отстранится от получения власти, его посчитают неуверенным и неподготовленным; если попытается взять власть — будет выглядеть жестоким и невнимательным. И все же ему удалось найти промежуточную позицию, очень узкую. И в значительной мере ему помогло в этом отданное ранее Эйзенхауэром распоряжение, чтобы заседания Кабинета и Совета национальной безопасности проходили по утвержденному расписанию под председательством Никсона. 29 сентября Никсон провел заседание СНБ, а на следующий день заседание Кабинета. Он выпустил пресс-релиз, в котором указывалось, что "предметом обсуждения на этих заседаниях были вопросы, имевшие будничный характер". Он пригласил фоторепортеров, чтобы те убедились, какая гармония царит в отношениях между членами "семьи" Эйзенхауэра, и запечатлели высокую эффективность их совместной работы, позволяющей функционировать правительству "как обычно"*14.

Несмотря на видимость единства в Администрации, на самом деле за кулисами шла интенсивная борьба за власть. Ведущей фигурой на заседаниях был Даллес, а не Никсон, и Даллес настаивал на том, чтобы Шерман Адамс поехал в Денвер и был рядом с Президентом для обеспечения связи. Никсон поставил под вопрос правильность такого решения, он считал, что Адамс должен остаться в Вашингтоне, а в Денвер поедет он, Никсон. Однако возобладало мнение Даллеса, который также подчеркнул, что больше Президент свои полномочия передавать не будет.

От наиболее осведомленных репортеров в Вашингтоне истинную подоплеку событий невозможно было скрыть. Джеймс Рестон уже 26 сентября писал, что республиканцы, поддерживающие Эйзенхауэра, хотят сосредоточить контроль в руках Шермана Адамса, подальше от Никсона, поскольку они не собирались передавать партию Никсону, а стало быть, и выдвижение кандидатов на президентские выборы

1956 года. Даллес, Хэмфри, Адамс, Хэгерти и другие считали, что Никсон, позволив правому крылу в партии взять верх, проиграет на выборах Стивенсону (опрос общественного мнения службы Гэллопа в октябре показал, что по количеству голосов Никсон уступал Стивенсону, тогда как Уоррен опережал его). Ричард Ровер отмечал в "Нью-Йорк Таймс": Адамс "считает себя сторожем, назначенным Президентом, и делает все, что в его силах, чтобы влияние Никсона не превышало его реальный политический вес". Никсон между тем получил телеграмму от Стайла Бриджеса с советом: "Согласно Конституции Вы являетесь вторым по старшинству и должны принять руководство на себя. Не допустите, чтобы клика из Белого дома стала командовать"*15.

По мере того как борьба за власть усиливалась, Эйзенхауэр постепенно выздоравливал. Цвет его лица, аппетит и общее настроение быстро улучшались. Вынужденный отдых доставлял ему удовольствие. Врачи не разрешали ему читать газеты, но через несколько дней позволили Уитмен и Хэгерти рассказывать ему о новостях и отвечать на вопросы.

Время болезни Президента было как нельзя удачным. Случись инфаркт в любое другое время — в период военных опасностей в 1954 и в 1955 годах, когда твердая рука Эйзенхауэра была очень важна для сохранения мира, — вряд ли можно предположить, что произошло бы. Но осенью 1955 года на мировой арене было тихо, и в значительной степени благодаря "духу Женевы"; во время кризиса в связи с болезнью Президента русские благоразумно молчали и держались в тени. Если бы инфаркт случился позднее — в ходе избирательной кампании 1956 года, у Эйзенхауэра просто не было бы времени для выздоровления и обдумывания вариантов, и Никсона выдвинули бы кандидатом в президенты как второе лицо в партии. Эйзенхауэру повезло еще и в том, что во время приступа Конгресс был на каникулах, поэтому не велась работа над законопроектами, которые обычно Президент или подписывал, или налагал на них вето. Если и было в период холодной войны время, когда Соединенные Штаты могли в течение нескольких недель избегать негативных последствий из-за отсутствия функционирующего президента, то это была осень 1955 года.

Эйзенхауэр хотел повидаться с некоторыми из своих близких друзей, особенно со Слейтером. 3 ноября Слейтер вылетел в Денвер и на следующий день в госпитале Фицсимонс обнаружил Айка в комнате Мейми — он помогал ей подводить баланс расходов по чековой книжке. Айк хотел поговорить о своем выходе в отставку. Они подробно обсудили планы Эйзенхауэра по улучшению фермы в Геттисберге, а также преимущества ангусской породы скота. Айк сказал, что намерен вложить в ферму как можно больше денег сейчас, когда платит налог с больших сумм. Кроме того, ему хотелось бы улучшить почву на ферме.

25 октября Эйзенхауэр впервые с момента поступления в госпиталь отправился на прогулку. А 11 ноября он и Мейми вылетели в Вашингтон, и там, в аэропорту, более пяти тысяч человек приветствовали его. Эйзенхауэр подошел к микрофону и сказал несколько слов, затем они сразу же уехали в Геттисберг.

Это было идеальное место для восстановления сил. Особым украшением большого и комфортабельного дома в Геттисберге была застекленная терраса, где Эйзенхауэр в основном и проводил время. Через большие раздвижные двери можно было выйти, минуя портик с колоннами, прямо на площадку для игры в гольф, за которой был выгон для скота. Врачи разрешили Айку сколько угодно упражняться на площадке, но не советовали слишком перенапрягаться. Слейтер с женой навестили Эйзенхауэра, и Мейми устроила для них настоящую экскурсию по дому. Слейтеру дом понравился, он сказал, что "действительно очаровательным его делает восторг Мейми, с которым она воспринимает это место, ее гордость и радость, что наконец-то ей удалось создать первое собственное жилище".