Вирикониум - Майкл Джон Харрисон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так продолжалось до появления Великого Каира, которому надоело ждать с тележкой на улице. Карлик взбежал по лестнице и подошел к женщинам быстрым шагом человека, который способен мгновенно навести порядок в любой ситуации. Его одежда из бурой кожи напоминала военную форму, на поясе висело весьма занятное оружие — нож длиной около фута, с круглой лакированной ручкой, как у шила, и клинком не толще вязальной спицы. На запястье на ремешке покачивалась резиновая дубинка. На ногах красовались высокие шнурованные ботинки с окованными носами. Он прекрасно догадывался, какое впечатление это может произвести. Стиснув за спиной руки и выпятив грудь, он обвел женщин пристальным взглядом.
— Что происходит? — осведомился он. — У вас какие-то сложности с этими людьми?
— Нет, — пробормотал Эшлим. — Все в порядке.
Женщины поддержали его реплику ехидным смехом. Они разглядывали карлика смело и весьма откровенно.
Тем временем Эммет Буффо беспомощно сидел в углу и тяжело пыхтел, а одна из женщин, склонившись над ним, пыталась стянуть с него маску.
— Прекратить, — скомандовал Великий Каир и слегка шлепнул ее дубинкой по пухлому заду. Женщина залилась краской.
— Ах ты, маленький засранец, — произнесла она с легким удивлением, взъерошила ему волосы, поморщилась от запаха «Бальзама Альтаэн»… и сделала молниеносное движение локтем. Глядя, как коротышка корчится на полу, закрывая ладонью глаз, женщина добавила:
— В следующий раз будешь сначала думать, а потом делать. Договорились, дорогой?
— Мерзкая сука! — завопил карлик. Он вскочил с ловкостью акробата, которой от него никто не ожидал — когда неподвижность мгновенно сменяется движением — и сорвал с пояса свой странный клинок. Прежде чем кто-либо успел остановить его, он схватил женщину за волосы, толкнул, заставив упасть на колени, и с силой воткнул кинжал в ее открытый рот — раз и другой.
Несчастная лишь на миг выпучила глаза.
— Вот так, — произнес карлик.
Эшлим упал и сорвал с головы маску. Он слышал, как вокруг в ужасе голосят женщины. Эммет Буффо сидел на прежнем месте и шептал:
— Официальная полиция… Официальная полиция…
Карлик танцевал, раздавая удары женщинам, до которых мог дотянуться, пока не вогнал клинок в дверной косяк дюйма на три. Лезвие сломалось, тогда он взмахнул дубинкой на кожаной петле…
— Хватит! — закричал Эшлим. — Зачем вам это нужно?
Рыдая от ужаса и отвращения, он бросился вниз по лестнице, и выбежал на улицу, где с тяжелых животов туч уже падали первые капли дождя, обрызгивая пыльные каштаны и превращая смесь известкового крошева с опавшими листьями в подобие замазки. Буффо выполз следом, смущенный и окровавленный. Его тряпки наполовину размотались, жуткая маска съехала набок. Видя, что их никто не преследует, они привалились к тележке.
— Вот проклятые бабы, — выдохнул астроном. — Они способны сорвать любой план.
Эшлим безмолвно уставился на него, потом зашагал прочь.
Хлынул дождь.
— Как насчет тележки? — окликнул его Буффо. — Эй, Эшлим!
Крики и вопли, которые продолжали доноситься из дома, очень скоро привлекли внимание карантинной полиции. Буффо заметил полицейских издалека. Сперва он удивленно таращился на них, потом схватил тележку и покатил ее по рю Серполе, пока одно из колес не отлетело. Тележка свернула на обочину и завалилась набок. Буффо в ужасе оглянулся, словно заблудился, и размашистым галопом устремился в проход между двумя строениями, где стремительно сгущалась темнота, взывая:
— Эшлим! Эшлим!
Двое полицейских одновременно вошли в дом. Вскоре там стало тихо.
Толстая Мэм Эттейла, гадалка, как раз направлялась в сторону рынка. Платье из желтого хлопка промокло насквозь и облепило ее мощную грудь и толстые ляжки, глаза спокойно взирали на окружающий мир, в объятьях она сжимала содержимое целой зеленной лавки. Она вошла в парадную. Вскоре оттуда снова донеслись вопли: гадалка обнаружила на лестнице Одсли Кинг. Захлопали двери, потом в мастерской Одсли Кинг загорелся свет. Послышался топот ног, люди бегали по лестницам с этажа на этаж. Эшлим, который прятался от Буффо в сырой подворотне, дождался, пока все стихло, и пошел домой, промокший до нитки.
Позже он разглядывал себя в зеркале над умывальником. Печальный божок с пухлыми губами смотрел на него, торжественно выпучив глаза, рыхлая ржавчина осыпалась в раковину. Эшлим боялся, что маска слезет только вместе с кожей, но в конце концов оказалось, что снять ее очень легко.
Карта третья
Город
Вам придется иметь дело с влиятельными людьми, лишенными чувства прекрасного. Их вкусы разительно отличаются от ваших и могут привести вас в ужас. Будьте осторожны, если за этой картой следует «Малыш».
Ведь и ангелы часто не ведают,
С кем они — с мертвыми или живыми…
Так мне показалось.
P.M. Рильке. «Дуинские элегии»
После этих событий жизнь стала тихой, размеренной и не вызывала ничего, кроме раздражения.
Каждое утро Эшлим просыпался с чувством вины. Работая над очередной картиной или прибирая дом, он внезапно вспоминал эту позорную историю. Тогда на него волной накатывали стыд и отвращение. Он не мог отказать клиентам, когда они приходили позировать, но вздрагивал всякий раз, услышав стук в дверь. Это могла быть карантинная полиция или — что еще хуже — полное презрения послание от Одсли Кинг, доставленное мстительной гадалкой. Но из чумной зоны не было никаких вестей.
«Об Эммете Буффо тоже ни слуху, ни духу, — пишет он в своем дневнике. И продолжает: — Но с какой стати я должен его разыскивать? Мне вообще не стоило с ним связываться».
Возможно, он несправедлив.
В том же отрывке Эшлим напоминает себе:
«От Рака и его клики лучше держаться подальше. Как я теперь смогу смотреть им в глаза, выслушивать их насмешки и инсинуации?»
Если разобраться, никаких сложностей не было. Забавно, но перепалка на Террасе Упавших Листьев только упрочила положение Эшлима в Высоком Городе. Слухи о неудавшейся попытке спасти Одсли Кинг — к тому времени, как они просочились из Мюннеда в бистро «Калифорниум» и кафе «Люпольд», все детали приобрели некоторую размытость, что было весьма кстати, — просто вознесли Эшлима на новую романтическую высоту. Он стал пользоваться спросом в салонах. Маркиза Л. и ее новый романист пригласили его к себе. Впервые в жизни ему пришлось отказать заказчикам. Портреты, которые он закончил к этому времени, отличались куда более милосердным отношением к натуре,
