Люди сороковых годов - Алексей Писемский

- Ну, смотри же; я на страшно тяжелый шаг для тебя решилась, ты, может быть, и не воображаешь, как для меня это трудно и мучительно...

- Но неужели же, Мари, душить в себе всякое чувство - лучше? - шептал Вихров.

- Почти что лучше! - отвечала она.

Вихрову, наконец, все еще слабому после болезни, от озерной сырости сделалось немного и холодновато.

- Однако не пора ли и домой, - я начинаю чувствовать дрожь, проговорил он.

- Хорошо! - отвечала Мари.

Она, кажется, не помнила, где она и что с ней происходит.

- Домой! - крикнул Вихров Симонову.

- Мало что-то нынче рыбы! - произнес тот.

- Мало, - подтвердил и лодочник.

- А сколько камушков в воде, - сказал Женичка, еще раз заглянув в воду, и вскоре затем все вышли на берег и, прежним порядком усевшись в экипаж, возвратились домой.

Там их в зале ожидал самовар. Мари поспешила сесть около него. Она была бледна, как полотно. Вихров сел около нее. Женя принялся болтать и с жадностью есть с чаем сухари, а потом зазевал.

- Я, мамаша, спать хочу, - попросил он уже сам.

- Хорошо, - отвечала Мари с каким-то трепетом в голосе. - Пойдем, я велю тебя уложить, - прибавила она и пошла за ребенком.

- Мари, вы еще вернетесь?.. Я спать не хочу! - крикнул ей Вихров.

- Пожалуй... вернусь... - говорила, как бы не торопясь и раздумывая, Мари.

- Я в кабинете буду вас ожидать, - продолжал Вихров.

- Хорошо, - отвечала опять неторопливо Мари и через несколько времени какой-то робкой походкой прошла в кабинет.

IX

ОТЪЕЗД МАРИ И СУДЬБА ИВАНА

Точно по огню для Вихрова пробежали эти два-три месяца, которые он провел потом в Воздвиженском с Мари: он с восторгом смотрел на нее, когда они поутру сходились чай пить; с восторгом видел, как она, точно настоящая хозяйка, за обедом разливала горячее; с восторгом и подолгу взглядывал на нее, играя с ней по вечерам в карты. Самое лицо ее казалось ему окруженным каким-то блестящим ореолом. Мари, в свою очередь, кажется, точно то же самое чувствовала в отношении его. Как величайшую тягость, они оба вспоминали, что им еще надо съездить к Живиным и отплатить им визит, потому что Юлия Ардальоновна, бывши в Воздвиженском, прямо объяснила, что насколько она была у Вихрова, настолько и у m-me Эйсмонд.

В одно утро, наконец, Вихров и Мари поехали к ним вдвоем в коляске. Герой мой и тут, глядя на Мари, утопал в восторге - и она с какой-то неудержимой любовью глядела на него.

Юлия Ардальоновна обрадовалась приезду m-me Эйсмонд, потому что он удовлетворил ее самолюбие. Что же касается до самого Живина, то он пришел в несказанный восторг, увидев у себя в доме Вихрова.

- Ты ведь у меня, у женатого, еще в первый раз, посмотри мое помещение, - сказал он и повел приятеля показывать ему довольно нарядно убранную половину их.

- Что ж, и отлично! Ты, значит, теперь у пристани.

- Да, слава богу, - отвечал Живин почти набожным тоном. - А ты у этой барыни - не у пристани? - прибавил он не совсем смело и с усмешкой.

- О, вздор какой! - произнес с неудовольствием Вихров и поспешил возвратиться в гостиную к дамам.

Ему уж и скучно стало без Мари и опять захотелось смотреть на нее. Мари тоже, хоть на мгновение, но беспрестанно взглядывала на ту дверь, в которую он ушел. Вихров, войдя в гостиную, будто случайно сел около Мари - и она сейчас же поблагодарила его за то взором, хоть и разговаривала в это время очень внимательно с Юлией. От той, конечно, не скрылись все эти переглядывания - и досада невольно закралась в ее душу; ее, главное, удивляло - что могло так пленить Вихрова в Мари. Она в ней только и видела одно достоинство, что та одевалась прекрасно; но это чисто зависело от модистки, а не от каких-нибудь личных достоинств женщины. Под влиянием этих почти невольных ощущений ей захотелось немножко посмеяться над Вихровым.

- Вы, Павел Михайлович, - отнеслась она к нему, - решительно не стареетесь: прежде вы были какой-то хандрющий, скучающий, а теперь, напротив, как будто бы одушевлены чем-то.

Вихров посмотрел на нее сердито: он думал, что она хочет выдать тайну его, и обозлился на нее.

- А вы так, наоборот, стареетесь очень, - проговорил он.

- Почему же вы это заключаете? - спросила Юлия, покраснев в лице.

- Потому что болтушкой становитесь, - сказал он.

- Ах, как это хорошо, какой милый комплимент я от вас получила! воскликнула, в свою очередь, обозлившаяся Юлия.

Гости потом еще весьма недолгое время просидели у Живиных; сначала Мари взглянула на Вихрова, тот понял ее - и они сейчас же поднялись. При прощании, когда Живин говорил Вихрову, что он на днях же будет в Воздвиженском, Юлия молчала как рыба.

- Я до того, кажется, теперь дошла, - начала Мари, когда они поехали, что решительно никого не могу видеть из посторонних.

- Да и я тоже, - подхватил Вихров, - и бог знает, когда любовь сильней властвует человеком: в лета ли его юности, или в возрасте, клонящемся уже к старости, - вряд ли не в последнем случае.

- Ты думаешь? - спросила Мари.

- Более чем думаю, уверен в том, - подхватил Вихров.

- Дай-то бог! - сказала Мари.

Дома мои влюбленные обыкновенно после ужина, когда весь дом укладывался спать, выходили сидеть на балкон. Ночи все это время были теплые до духоты. Вихров обыкновенно брал с собой сигару и усаживался на мягком диване, а Мари помещалась около него и, по большей частя, склоняла к нему на плечо свою голову. Разговоры в этих случаях происходили между ними самые задушевнейшие. Вихров откровенно рассказал Мари всю историю своей любви к Фатеевой, рассказал и об своих отношениях к Груше.

- Зачем же эти отношения существовали, если, по твоим словам, ты в это время любил другую женщину? - спросила Мари с некоторым укором.

- Но разве иначе могло быть?.. Могло быть иначе?.. - спрашивал, в свою очередь, Вихров.

- Да, но ты только сильно уж очень поражен был смертью этой девочки.

- Очень естественно: это не то, что обыкновенная смерть случилась, а вдруг как бы громом она меня поразила.

- А если бы этой смерти не последовало, и перед вами очутилось бы две женщины, - вам бы неловко было! - заметила не без лукавства Мари.

- Очень бы; но что ж делать? С сердцем не совладаешь!.. Нельзя же было чисто для чувственных отношений побороть в себе нравственную привязанность.

Мари на это с удовольствием улыбнулась ему.

- А что, скажи, кроме меня и мужа, ты никого не любила? - спросил ее однажды Вихров.

- Господи боже мой, - как тебе не грех и делать мне подобный вопрос? Если бы я кого-нибудь любила, я бы его и любила! - отвечала Мари несколько даже обиженным голосом.

- А мужа ты давно разлюбила? - продолжал Вихров.

- Разумеется, не со вчерашнего дня, - сказала с грустною усмешкою Мари.

- Мне, признаюсь, - как ты там ни объясняй, что он был кавказский герой, - всегда казалось и будет казаться непонятным, за что ты в него влюбилась.

- Очень просто, тогда военные были в моде; на меня - девочку - это и подействовало; кроме того, все говорили, что у него сердце прекрасное.

- Все это совершенно справедливо, но ведь он глуп ужасно.

- Нет, он не то, что глуп, но он не образован настоящим образом, - а этого до свадьбы я никак не могла заметить, потому что он держал себя всегда сдержанно, прекрасно танцевал, говорил по-французски; потом-то уж поняла, что этого мало - и у нас что вышло: то, что он любил и чему симпатизировал, это еще я понимала, но он уже мне никогда и ни в чем не сочувствовал, - и я не знаю, сколько я способов изобретала, чтобы помирить как-нибудь наши взгляды. Но, чтобы заставить его смотреть на вещи, как я смотрела, его просто надобно было учить; а чтобы я смотрела по его, мне нужно было... хвастливо даже сказать... поглупеть, опошлеть, разучиться всему, чему меня учили - и, видит бог, я тысячу раз проклинала это образование, которое дали мне... Зачем оно мне?.. Оно изломало только мою жизнь!

- А скажите, ангел мой, зачем вы тогда вдруг так неожиданно уехали из Москвы за границу? - спросил Вихров.

- От тебя бежала, - отвечала Мари, - и что я там вынесла - ужас! Ничто не занимает, все противно - и одна только мысль, что я тебя никогда больше не увижу, постоянно грызет; наконец не выдержала - и тоже в один день собралась и вернулась в Петербург и стала разыскивать тебя: посылала в адресный стол, писала, чтобы то же сделали и в Москве; только вдруг приезжает Абреев и рассказал о тебе: он каким-то ангелом-благовестником показался мне... Я сейчас же написала к тебе...

- А я к вам!..

- А ты ко мне, да еще и с сочинением своим, которое окончательно помутило мне голову.

- Однако вы на мое последнее и решительное письмо довольно долго не изволили отвечать.

- Легко ли мне было отвечать на него?.. Я недели две была как сумасшедшая; отказаться от этого счастья - не хватило у меня сил; идти же на него - надобно было забыть, что я жена живого мужа, мать детей. Женщинам, хоть сколько-нибудь понимающим свой долг, не легко на подобный поступок решиться!.. Нужно очень любить человека и очень ему верить, для кого это делаешь...