Мария Федоровна - Юлия Кудрина

В письме своей сестре Мария Федоровна вскоре пожалуется, что она «сделалась совсем старухой от горя, волнений и тревог» и что никто ее «теперь не узнает — кожа на лице съежилась, и все оно покрылось морщинами». Но это было не совсем так. Ее характер и сила воли поражали окружавших ее людей, и все они старались брать с нее пример.

В Крыму в это время собралось несколько сотен офицеров Русской армии, пробравшихся туда для спасения вдовствующей императрицы и членов императорской семьи. Князь Юсупов вспоминал: «Решив присоединиться к Белой армии, мои шурья Андрей, Федор, Никита и я сам обратился с просьбой о зачислении к командующему… генералу Деникину. Он ответил, что по соображениям политического характера присутствие членов и родных семьи Романовых в рядах Белой армии нежелательно. Этот отказ нас глубоко разочаровал. Нас сжигало желание участвовать в этой неравной борьбе офицеров-патриотов против разрушительных сил, охвативших страну».

В декабрьские дни 1918 года, несмотря на неутешительные сообщения с фронтов, Мария Федоровна по-прежнему отказывается покидать Россию. Она продолжает надеяться на лучший исход и продолжает ждать своих сыновей и внуков…

«Ты, наверное, поймешь, как жалко мне покидать страну. В особенности теперь, когда после прихода союзников и нашей вновь созданной армии в Крыму положение действительно улучшилось, — писала она сестре 24 декабря из Харакса. — Ведь в прошлом году в отношении нас творился настоящий революционный произвол и насилие. Тогда действительно существовала опасность, но теперь все изменилось. И именно здесь, в Крыму, самое безопасное место, так говорят все, кто сюда приезжает. <…> Мне стоило больших усилий не ответить сразу и согласиться на твое любезное приглашение и исполнить твое желание видеть меня рядом с собой, но ты должна понять мои чувства — целый год мы терпели издевательства и унижения, и как же мне теперь, когда обстановка спокойная, оставить страну, ведь кто знает, может быть, я сюда больше никогда не вернусь. Никому неведомо, как сильны мои терзания. Но мне кажется, я поступлю правильно, если останусь здесь и буду держаться до последнего. Я уверена, ты поступила бы точно так же, окажись ты на моем месте. В любом случае я глубоко благодарна тебе, моя обожаемая Аликс, за твою любовь и желание видеть меня у себя».

Как показало дальнейшее развитие событий, Мария Федоровна очень заблуждалась и скоро почувствовала это сама.

«Как я писала тебе в последний раз, — сообщала она сестре Александре 10 декабря, — Добровольческая армия выросла в числе — многие уже прибыли, и ожидается дальнейшее пополнение, только вот складывается такое впечатление, что они прибывают сюда именно для того, чтобы легче было улизнуть отсюда [за границу], и это доставляет мне страшные мучения.

Сандро (великий князь Александр Михайлович. — Ю. К.) уже целый год думает только о том, как бы побыстрее уехать отсюда, что совершенно выше моего понимания, выходит, нет у него ни малейшего чувства патриотизма — в его-то годы».

В последнюю неделю декабря великий князь Александр Михайлович в сопровождении своего сына Андрея и его жены (урожденной Руфало) покинули Крым на борту британского эсминца. В последующее время они находились во Франции — в Марселе и Париже.

3 декабря императрица получила письмо от генерала А. М. Драгомирова — помощника главнокомандующего Добровольческой армией и председателя Особого совещания при штабе Деникина. Мария Федоровна очень уважала генерала и называла его человеком «беспримерной доброты, на которого всегда можно было положиться». Это был ответ на письмо императрицы, направленное ею ранее Драгомирову, в котором она прямо ставила вопрос: не смущает ли руководство армии ее пребывание в Крыму и может ли она получить какие-либо гарантии защиты своего положения в будущем. Ответ А. М. Драгомирова очень расстроил императрицу: в нем говорилось, что Марии Федоровне лучше уехать, возможно, в Англию. Для императрицы это было тяжелым ударом.

Приближались рождественские дни 1918 года — второе Рождество, которое Мария Федоровна встречала в своем крымском изгнании. Внуки — Ростислав и Василий нарядили в комнате бабушки елку, а к чаю пришли Ольга Александровна с Тихоном и Ксения Александровна с Дмитрием. Мария Федоровна получила от старшей дочери в качестве рождественского подарка кофейник и писчую бумагу. Императрица невольно вспоминала Рождество в Гатчине в те времена, когда был жив ее муж. Как было празднично и весело, когда собиралась вся большая семья и все дарили друг другу рождественские подарки. Подарков было много самых разных, больших и маленьких. И все дети, родственники, знакомые, слуги и их дети — все получали свои подарки. Смеялись и радовались от души. А теперь ей самой нечего подарить своим близким.

В эти дни Ольга сообщила Марии Федоровне о своем скором отъезде из Крыма.

Рождественские праздники были нерадостными. И хотя Ростислав и Василий с увлечением занимались скромными елочными украшениями, а маленький Тихон забавлял всех своей беготней по дому, веселое настроение детей лишь отчасти скрашивало общее настроение взрослых и на душе у всех было тоскливо.

На следующий день к императрице приехали двое английских офицеров, доставивших ей телеграмму от любимой сестры Аликс и массу газет. Писем, однако, опять не было.

30 декабря, уже накануне нового, 1919 года, было особенно темно и холодно. Из дома Мария Федоровна так и не вышла — писала письма родным в Данию и Англию. Во второй половине дня неожиданно появился офицер лейб-гвардии Е. И. В. конвоя А. А. Грамотин. Он был в крымском отряде охраны императорской семьи и вместе с офицером П. Булыгиным должен был отправиться в Сибирь для сбора сведений о Ники и его семье.

Накануне нового года с Кавказа прибыл с визитом полковник Д. С. Шереметев, сын графа С. Д. Шереметева, занимавшего в 1917 году должность флигель-адъютанта императора Николая II. Он поведал Марии Федоровне о всех тех ужасах, которых пришлось пережить его семье. Его жену Ирину Илларионовну Шереметеву, графиню, урожденную Воронцову-Дашкову, вместе с детьми собирались расстрелять, но им удалось бежать.

В 4 часа 31 декабря отслужили церковную службу. Присутствовали обе дочери — Ольга и Ксения и все внуки, за исключением больного Василия. На следующий день должен был состояться отъезд Ольги с семьей из Крыма.

1 (14) января 1919 года императрица записала в своем дневнике:

«Ольга покинет меня сегодня и, наверное, навсегда. Они будут так далеко, что я даже не смогу получать телеграммы или письма, исключая переданные с оказией, но оказии ведь так редки! Она пришла с милым маленьким мальчиком Тихоном и осталась на завтрак, так же как и Ксения. Милый малыш сразу же уселся за стол и откушал с нами. Тут же после завтрака пришли попрощаться он (Куликовский) и Комов. Я видела, как мимо прошел проклятый пароход, который увезет их. Я была весьма суха с ним (Куликовским), поскольку именно он причинил мне такое тяжелое горе. Просто попрощалась с ним так же, как с милым моим малышом и Комовым. Ольга еще побыла у меня — до двух часов пополудни, когда мне пришлось оторвать от сердца мою любимую Беби! Какая же это жестокость, просто-напросто грех, ведь он отнял ее у меня, да еще в такое время! Господи, спаси и сохрани ее!.. В результате всей этой нервотрепки после столь жестокой сцены прощания снова чувствовала себя нездоровой…»