Воспоминания современников об А. П. Чехове - Антон Чехов

— Был у Надсона! — сказал он. — Грустно, знаете! Человека читают как никого, может быть чуть не каждый год — новое издание требуется, а поставить в его память хоть крошечный бюст здесь, в Ялте, — никому и в голову не приходит. Свиньи мы, знаете!

Это чеховское «свиньи мы, знаете ли!» мне всегда вспоминается, когда придет в голову мысль о том, как нами почтена память самого Чехова…

Рим, 1915 г.

M. A. ЧЛЕНОВ — A. П. ЧЕХОВ И КУЛЬТУРА

О Чехове писали уже много, но во всех этих воспоминаниях мало оттенено то, что является, по моему мнению, главной, преобладающей чертой личности этого человека, так резко отличавшей его от многих других, а именно его необыкновенная, исключительная культурность, которая зависит не только от образования, но и от чего-то другого, коренящегося в самой природе человека. Эта удивительная культурность Чехова особенно поразительна, когда вспомнишь, что ведь он, в сущности, по происхождению крестьянин. «Мне было очень трудно выбиваться, — говорил мне не раз Чехов. — Ведь я — крестьянин, мой дед был крепостным. А возьмите Левитана! Какая у него в прошлом богатая, старая культура, и насколько ему было легче, чем мне».

Из каких элементов слагалась культурная личность Чехова? О научном закале Чехова я говорил уже в своих прежних воспоминаниях о нем. Мне редко приходилось встречать человека, который бы с таким глубоким, прямо беспредельным уважением относился к науке и так верил бы в ее значение для нравственного оздоровления и благоденствия человечества. «К беллетристам, относящимся к науке отрицательно, — говорит он в своей автобиографии, — я не принадлежу, и к тем, которые до всего доходят своим умом, не хотел бы принадлежать». Несмотря на свое писательство, он очень любил прежде всего свою науку — медицину, которой считал себя, как писатель, многим обязанным и которой не переставал интересоваться до последних дней своей жизни. Он аккуратно выписывал медицинские журналы, следил за всеми открытиями в области медицины, мечтал в Ялте приехать в Москву «поговорить о Мечникове», пытался положить начало в Москве научному институту для усовершенствования врачей. Но не только медицина, а и все другие стороны человеческого духа не оставались ему чужды; радий, театр, живопись, земледельческие науки, огромные океанские пароходы, все новости техники не менее интересовали его…

……………………………………

Я познакомился с А. П. Чеховым в 1897 году, когда он ушел уже давно из «Нового времени», работал исключительно в лучших, прогрессивных журналах и когда его общественное и политическое миросозерцание сложилось окончательно. От этого первого знакомства, когда он, отдавая кому-то книгу о французской революции одного духовного лица, заметил: «Что значит революция! Она захватывает даже духовенство», — и кончая последним свиданием с ним, когда больной, стоящий уже на пороге могилы, он забывал все время о себе и горячо рассуждал о надвигающейся революции, я сохранил воспоминание о нем, как о необыкновенно чутком общественном и политическом деятеле с твердыми и ясными взглядами, от которых он никогда не отступал. Это, к сожалению, было мало знакомо публике, потому что Чехов, по свойственной ему необычайной скромности, не выступал никогда с заявлением о своих политических взглядах, и даже его известное письмо в Академию наук с отказом от звания академика по поводу исключения г. Горького (а многие ли совершили такой гражданский подвиг?) было опубликовано г. Куприным лишь после смерти Чехова. Политическое воспитание Чехова складывалось вообще очень неблагоприятно. Брошенный силой обстоятельств и материальными условиями в среду юмористических журналов и мелких газет с их невысоким политическим уровнем и при этом в первые годы самой мрачной реакции, он, конечно, мог найти здесь мало почвы для политического воспитания. Малоблагоприятную для этого обстановку он мог найти, конечно, и в «Новом времени», куда перешел затем и где довольно долго работал, но, к счастью, и «Новое время» не коснулось его прекрасной души, и он ушел оттуда таким же чистым, каким и вошел в него. Но это сотрудничество в «Новом времени» Чехову долго не могли простить. Теперь, однако, можно сказать, что и критика и публика совершенно неясно и неверно представляли себе характер этих отношений Чехова к «Новому времени». Насколько я выяснил себе, Чехов резко разделял «Новое время» и А. С. Суворина, с которым действительно был в близких отношениях; с «Новым временем» у Чехова было мало общего и тогда, когда он в нем работал, а в более позднее время — решительно ничего общего; для этого стоит только взять хотя бы отношение Чехова к еврейскому вопросу, где растлевающее влияние «Нового времени» сказывалось особенно сильно, и я не говорю уже о таких произведениях Чехова, как «Скрипка Ротшильда», об его глубокой, тесной дружбе с Левитаном и другими евреями, об его частых хлопотах за евреев, об его отношении к процессу Дрейфуса, во время которого он писал г. Батюшкову, что «„Новое время“ просто отвратительно», но мне достаточно вспомнить, какое потрясающее впечатление произвели на Чехова кишиневские ужасы и как много дружеских и утешающих писем посылал он в это время…

Но с А. С. Сувориным Чехов был действительно в близких отношениях, и для этого было много основательных причин; что бы там ни говорили, но все же именно г. Суворин первый извлек Чехова из мелких газет и вывел его на широкую литературную дорогу, да и вообще Чехов был многим обязан г. Суворину. В конце 80-х годов он, однако, ушел из «Нового времени» и начал печататься в «толстых» журналах, а из газет — в «Русских ведомостях». Его политическое развитие шло наряду с жизнью, и вместе с нею Чехов все более и более левел и в последние годы уже с необычайной для него страстностью, не перенося никаких возражений (в этих случаях он почему-то говорил: «Вы — совершенный Аверкиев»), доказывал, что мы — «накануне революции».

А. СЕРЕБРОВ (ТИХОНОВ) — О ЧЕХОВЕ

В уральских владениях Саввы Морозова готовились к приезду хозяина.

Управляющий именьем — «дядя Костя», расторопный толстяк, похожий на мистера Пикквика, хотя он был всего-навсего морозовским приказчиком, вторую неделю метался из одного края обширного именья в другой, не разбирая ни дня, ни ночи.

Хлопот было по горло.

В одном углу именья охотники стреляли дичь, в другом — рыбаки ловили в горной речке нежных харьюзов, чтобы было чем кормить Морозова.

Домой, во Всеволодо-Вильвенский завод, дядя Костя приезжал только отсыпаться — усталый, опухший от комаров, весь зашлепанный таежной грязью, не исключая даже круглых очков в серебряной оправе, которые еле держались на кончике его крохотного, кнопочкой, носа.