Месть троллей - Кристоф Хардебуш

Все присоединились к тосту, Флорес промолчала, потихоньку попивая вино. «Мне жаль, Нати, но это все еще не моя борьба».

— За Нати! — снова раздался крик, и на этот раз Флорес присоединилась к остальным.

Потом Стен, слегка пошатываясь, перешел к ней и сел рядом.

— У тебя талант к речам, которого у меня нет, — прошептал он ей на ухо. — Он был хорошим другом.

С вымученной улыбкой он поднял деревянный кубок, и Флорес стукнула по его кубку своим… Они отпили немного вина.

— Ты помнишь, как Нати называл это пойло? — смеясь спросила она.

Стен усмехнулся:

— Кошачьей мочой. Потому что оно такое же на вкус, а утром похмелье!

— Точно! — весело засмеялась она, вспомнив их последнюю попойку с Натиоле в Теремии. — Ему нравилось сладкое вино с юга.

— Это не мешало ему пить все, до чего он мог дотянуться, — заметил Стен. — Однажды мы перехватили грузовую баржу, которая пришла с востока, наверное из Турдуя. Там были четыре большие пузатые бочки, полные крепкого вина из Керсакии.

— Керсакии? — наморщив лоб, спросила Флорес. — Это не в Дирии?

— Точно! Мы проделали дыры в бочках. Они, кстати, предназначались для Цорпада, — рассказывал Стен дальше и захихикал. — Но перед этим мы наполнили свои мешки этим вином. А потом приехали всадники, и нам нужно было спрятаться в лесу. У нас не было ничего, кроме этого вина. Позор, нас тогда чуть не поймали, так как мы слишком рано напились.

— Но вы ушли, — заметила Флорес, вино уже ударило ей в голову, и мысли стали тяжелыми, как и язык.

— Да. Нати сбил одного стрелой с коня, и потом они отстали. После этого он называл вино прицельной жидкостью и говорил, что с вином из империи выстрел всегда более точный.

Они вместе посмеялись над шутками старого друга. Стен тоже много выпил. Вскоре он потребовал музыки, и потом, под грохот трехструнной фидели и ведра, служившего барабаном, они стали напевать старые мелодии. Они спели о горах и долинах их родины, о дремучих лесах и бурлящих водах, о заколдованных прудах и магических пещерах. Висиния исполнила балладу о Раду Святом и его борьбе за единство влахаков, которая тронула даже Флорес. Потом последовала пара грубых застольных песенок, которые наверняка понравились бы Натиоле и под которые некоторые стали танцевать, припрыгивая, по кругу. Даже Флорес почувствовала подергивание в ногах, Но она была еще достаточно трезвой и воздержалась от танцев. Но не Стен, который вместе с Костином пустился в дикий пляс. Под конец оба влахака, смеясь, завалились возле стола, опрокинув две глиняные кружки, наполовину наполненные вином. К этому моменту большинство были уже настолько пьяны, что едва ли могли следить за происходящим, и только Висиния, которая выпила меньше остальных, смеялась при виде Стена и Костина, которые пытались понять, где чьи конечности, и подняться на ноги. Спотыкаясь, поднялась Флорес и выкрикнула тост:

— За Нати!

— За Нати, Флорес, и за его друзей!

— Да. Он точно был бы горд, увидев, как Стен танцует, — пошутила Висиния.

— Непременно, — смеясь, подтвердила Флорес. — Это особенное зрелище. Он такой опытный воин, и я спрашиваю себя, почему он так плохо танцует.

— Отсутствие практики. И пара кубков вина…

— Вообще-то он умеет танцевать, нас учили в детстве. Но в его состоянии ему лучше сидеть.

— Я никогда не видела, чтобы он танцевал, — тихо сказала Висиния. — Видела только, как он сражается.

— Такова его жизнь, — заявила Флорес. — У него никогда не остается времени.

— Для чего?

— Для жизни, Висиния. С тех пор как он научился держать оружие, он носится по Влахкису и машет мечом. За твою сестру, за влахаков, за свободу, за черт его знает что.

— Твои слова звучат горько, — тихо сказала Висиния и посмотрела на Флорес, которая в этот момент выпила большой глоток вина, но затем отставила кубок с отвращением.

— Эта штука ужасна на вкус, — констатировала наемница и посмотрела на Стена, который вместе с Костином смеялся над какой-то шуткой, которую она пропустила.

— Когда ты уходишь? — неожиданно поинтересовалась Висиния.

Флорес быстро собралась с мыслями и ответила:

— Завтра. Меня здесь больше ничего не держит. Или война придет сюда, или вы двинетесь ей навстречу.

— Скорее всего, мы попытаемся отсидеться за стенами и пережить атаку.

— Это ему не понравится, — пошутила Флорес, кивнув в сторону брата.

— Наверное, нет. Но это единственно возможный способ. Куда направишься?

— Не знаю. На восток. Или вообще прочь отсюда. Прочь из страны, в которой каждая пядь земли пропитана кровью.

— Ты хочешь покинуть родину? Друзей, семью? — ошеломленно спросила Висиния.

— А кто из присутствующих здесь выживет в ваших битвах? — горько спросила Флорес. — Каждый второй? Каждый третий? Стен? Костин? Ты? И что мне делать? Ждать и хоронить мертвых?

— Борись с нами, — почти с мольбой ответила Висиния. — Нам нужны такие, как ты.

— И как Нати? — холодно спросила Флорес.

— Он боролся за свои убеждения.

— Да, так оно и было. Благодарен ли ему народ? Сколько влахаков будет бороться против Цорпада? Сколько спрячется и будет выжидать? Кто выйдет победителем?

— Люди боятся, Флорес.

— Оставь меня в покое, Висиния. Я приняла решение. Я похоронила Нати. Меня не будет здесь, когда кто-то будет рыть могилы для вас.

— Ты боишься, — подытожила Висиния и удивленно посмотрела на Флорес. — Ты боишься потерять друзей. Поэтому ты покидаешь их, чтобы не видеть их смерть. Чтобы боль…

— Я сказала, оставь меня! — яростно крикнула Флорес и, покачиваясь, встала. — Что ты знаешь? Мои родители…

Не в состоянии продолжать, она отвернулась и вышла из комнаты. «Здесь чертовски душно», — подумала она, вытирая со лба пот. В поисках свежего воздуха она побежала по коридорам мимо стен, которые были увешаны дорогими гобеленами, и наконец отыскала дверь, которая вела во внутренний двор. Там она смогла глубоко вздохнуть. «Она не понимает меня, — подумала Флорес, — и никогда не понимала».

Ночи стали холоднее, тонкая одежда не защищала Флорес. Над ней в ясном небе сверкали тысячи звезд, и большая, яркая луна освещала маленький сад с несколькими деревьями и кустами. До нее доносились пьяные песни прощального вечера, но в остальном крепость в Дезе была погружена в тишину. Уже давно перевалило за полночь. Во время пения, пьянства и разговоров Флорес утратила чувство времени. Но желание петь и пить уже прошло, и она пожалела о том, что предоставила свою комнату для праздника. «Ничего, я найду где-нибудь себе кровать, — подумала она и обхватила себя руками. — А завтра я встану на рассвете, и все останется в прошлом».