Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея - Берд Кай

Через несколько дней Оппенгеймеры поездом отправили Питера и Тони к старым друзьям по Лос-Аламосу, семейству Хемпельман. Весь период слушания дети проведут в Рочестере, штат Нью-Йорк. Незадолго до отъезда из Вашингтона Роберт и Китти получили письмо от старого друга Виктора Вайскопфа, который, узнав о их невзгодах, выразил поддержку и ободрение: «Ты должен знать: я и все те, кто чувствует то же самое, что и я, отчетливо понимают: ты ведешь нашу общую борьбу. Почему-то Судьба возложила на твои плечи самую тяжкую долю в этой борьбе. <…> Кто еще в этой стране способен лучше выразить дух и философию всего того, ради чего мы живем. Вспомни о нас, если ощутишь упадок духа. <…> Я прошу тебя оставаться таким, каким ты всегда был, и тогда все закончится хорошо».

Славная мысль.

Глава тридцать пятая. «Боюсь, что все это — чистый идиотизм»

Процедура извращена с самого начала.

Аллан Эккер, адвокат группы защиты

Льюису Строссу не терпелось начать разбирательство побыстрее. С одной стороны, он реально опасался, что «подсудимый» сбежит из страны. Надеясь, что паспорт Оппенгеймера изымут, Стросс предупредил министерство юстиции: «Было бы прискорбно, если под давлением обвинений КАЭ он решит перебежать на другую сторону». Кроме того, Стросс не хотел, чтобы в его планы вмешался сенатор Маккарти. 6 апреля, отвечая на критику телекомментатора Си-би-эс Эдварда Р. Мерроу, Маккарти заявил, что американский проект создания водородной бомбы преднамеренно саботировался. Существовала реальная опасность, что импульсивный сенатор публично выложит все, что ему было известно о деле Оппенгеймера.

Поэтому, когда комиссия наконец впервые собралась на заседание 12 апреля 1954 года в корпусе Т-3, обветшалой двухэтажной времянке, построенной во время войны в торговой зоне неподалеку от памятника Вашингтону на перекрестке 16-й улицы и Конститьюшн-авеню, Стросс испытал большое облегчение. В здании располагался офис директора КАЭ по научным исследованиям, но для такого случая комнату № 2022 превратили в импровизированный судебный зал. В одном конце длинного темного прямоугольного помещения за большим столом из красного дерева сидели председатель комиссии Гордон Грей и двое его коллег Уорд Эванс и Томас Морган. На столе громоздились стопки черных папок с секретными материалами ФБР. Один из помощников Гаррисона, Аллан Эккер, запомнил, насколько адвокаты Оппенгеймера были поражены, увидев эти тома на столе перед членами комиссии. «Это был главный шок дня, — вспоминал Эккер, — и вдобавок юридический шок, ведь классический принцип судебной процедуры — это “чистый лист”. Перед судьей не должно быть ничего, кроме открыто представленных улик с тем, чтобы подсудимый мог ответить на доводы обвинения. <…> Они заранее изучили [эти тома] и знали их содержимое. Нам же копии не предоставили. У нас не было возможности опротестовать документы, которых мы не видели. <…> Я еще подумал: процедура извращена с самого начала».

Противоборствующие группы юристов сидели друг напротив друга за двумя длинными столами, образующими букву «Т». С одной стороны — юристы КАЭ Роджер Робб и Карл Артур Роландер, заместитель начальника службы безопасности КАЭ. Им противостояла группа защитников Оппенгеймера — Ллойд Гаррисон, Герберт Маркс, Сэмюэл Дж. Силверман и Аллан Б. Эккер. У подножия буквы «Т» стоял одиночный деревянный стул — место, с которого обвиняемый или свидетель отвечали на вопросы судей. Когда Оппенгеймер не давал показания, он сидел на кожаном диване у стены за стулом свидетеля. За месяц Оппенгеймер проведет на свидетельском стуле двадцать семь часов. Еще больше времени он томился на диване — то куря одну за одной сигареты, то наполняя помещение ароматом табака из ореховой трубки.

В первое же утро Оппенгеймер с адвокатами прибыли с почти часовым опозданием. За несколько дней до этого с Китти приключился один из типичных инцидентов. На этот раз она упала с лестницы, и на ногу наложили гипс. Медленно ковыляя на костылях, Китти подошла к кожаному дивану, где сидела рядом с мужем в ожидании начала заседания. Роберт выглядел подавленно, как человек, почти смирившийся со своей судьбой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

«Мы выглядели довольно жалко, — вспоминал Гаррисон. — Ее внешность не добавляла происходящему изящества». Комиссия была «явно раздражена» проволочкой. Гаррисон извинился за опоздание. Туманно сославшись на то, что пресса, возможно, уже пронюхала о разбирательстве, он объяснил задержку попыткой «заткнуть прорехи».

Грей потратил все утро на зачитывание «обвинительного акта» КАЭ и ответа Оппенгеймера. В течение следующих трех с половиной недель Грей неоднократно повторял, что процедура является «дознанием», а не судебным процессом. Однако содержавшее обвинения письмо КАЭ невозможно было истолковать иначе, как элемент судебного процесса над Оппенгеймером. Мнимые преступления ученого включали в себя вступление во множество организаций-вывесок Коммунистической партии, «интимную связь» с известной коммунисткой доктором Джин Тэтлок, связь с такими «известными» коммунистами, как доктор Томас Аддис, Кеннет Мэй, Стив Нельсон и Айзек Фолкоф, ответственность за прием на работу над проектом создания атомной бомбы известных коммунистов Джозефа У. Вайнберга, Дэвида Бома, Росси Ломаница (бывших аспирантов Оппенгеймера) и Дэвида Хокинса, ежемесячное перечисление 150 долларов организации Коммунистической партии в Сан-Франциско и, возможно, самый роковой поступок — запоздалое предоставление информации о разговоре с Хоконом Шевалье в начале 1943 года насчет предложения Джорджа Элтентона о передаче информации из лаборатории радиации советскому консульству в Сан-Франциско.

В своем ответном письме Оппенгеймер признал факт дружбы с Тэтлок, Аддисом и другими левыми активистами, в то же время решительно заявив, что в их отношениях не было ничего противозаконного. «Мне нравилось новое ощущение товарищества» — так он охарактеризовал эти связи. Он открыто признал, что в 1930-х годах был попутчиком коммунистов и вносил деньги на различные инициативы Компартии. Роберт отрицал, что когда-либо говорил, будто «состоял, возможно, в каждой организации-вывеске Компартии Западного побережья», как это утверждалось в обвинительном письме КАЭ. Цитата, заявил он, не соответствовала истине, но если он что-то такое и говорил, «то сказанное было наполовину шуткой, преувеличением». (В действительности эти слова принадлежат полковнику Джону Лансдейлу. Они были частью заданного Оппенгеймеру в 1943 году вопроса: «Вы, вероятно, состояли в каждой организации прикрытия на побережье?» В то время Роберт ответил: «Близко к тому».) Он опроверг причастность к принятию на работу в лабораторию радиации Эрнестом Лоуренсом своих бывших учеников. Касательно дела Шевалье Роберт признал, что Шевалье рассказывал ему о предложении Элтентона: «Я высказался категорически против, потому что предложение показалось мне совершенно неуместным. На этом разговор закончился. Ничего в нашей длительной дружбе не наводит меня на мысль, что Шевалье мог действительно пытаться получить такую информацию. И я уверен, что он понятия не имел о характере моей работы». Оппенгеймер также признал, что об этом разговоре следовало доложить раньше. При этом он подчеркнул, что первым сообщил об Элтентоне офицеру-контрразведчику, и выразил сомнение, что эта история вообще стала бы известна, «если бы не он».

В целом ответы Оппенгеймера выглядели правдоподобно. Обвинения сводились к поступкам, которые были не такой уж редкостью для либералов и сторонников «Нового курса» 1930-х годов, — поддержке расового равноправия, защите прав потребителей, профсоюзной деятельности и свободы слова. Однако в списке КАЭ значилось еще одно обвинение, опровергнуть которое было почти так же трудно, как историю с Шевалье. Оно утверждало: «В период 1942–1945 годов различные официальные лица Коммунистической партии, в том числе координатор отделения работников умственного труда партийной организации округа Аламида, штат Калифорния, Бернадетт Дойл, доктор Ханна Питерс, секретарь партийной организации округа Аламида Стив Нельсон, Дэвид Эделсон, Пол Пински, Джек Мэнли и Катрина Сэндоу делали высказывания, указывающие на то, что вы были в это время действительным членом партии, что вашу фамилию было решено удалить из списка партийной рассылки и нигде больше не упоминать, что в этот период вы обсуждали атомную бомбу с членами партии и что за несколько лет до 1945 года вы рассказывали Стиву Нельсону о проекте сухопутных войск по созданию атомной бомбы».