Клокочущая пустота - Александр Казанцев

Новый кюре, заблаговременно присланный помощником старого, истовый католик, мечтающий о епископской митре, шумно служил на кладбище последнюю для старого кюре церковную службу.

Мальчики-служки в белых одеяниях старательно помогали ему.

Толпящиеся крестьяне кланялись и утирали слезы.

Сирано и Лебре стояли в стороне, мысленно вспоминая те клятвы, которые принимал при их вступлении в тайное общество доброносцев Вершитель Добра, великий среди тайно знавших его и любимый простым деревенским людом, не подозревавшим, кем он был в действительности.

Прямо с кладбища Сирано поехал к матери.

Он надеялся, что заботы о родных заслонят зародившуюся в нем страсть к загадочной Лауре.

Но он ошибся.

Ни материнские слезы при виде живого, вернувшегося сына, о котором она и думать боялась, ни радость подростка при виде блистательного, как ему казалось, старшего брата в «богатом камзоле» со шпагой на боку не могли затмить колдовского образа Лауры-пламя.

Поэтому, пообещав, что он скоро переедет к матери, оставив службу у герцога д'Ашперона, Сирано опять помчался в замок в надежде, что его ждет приглашение к баронессе Лауре де Тассили.

Но Лаура не давала о себе вестей.

Глава пятая. СЕРДЦА ЖАР

В чем счастье любви? Страсть? Взаимность?

Нет! Счастье любви…

Шли дни за днями, а Сирано не покидал герцога д'Ашперона, не переезжал к матери, тщетно ожидая зова Лауры.

Разгульная жизнь вельмож Фронды продолжалась. По-прежнему бражничали они на пирах, обжираясь и распутничая, по-прежнему никто из них не заботился о простолюдинах и крестьянах, с которых прежде всего драли подати и Мазарини «для короля», и церковь для папы, владетельные сеньоры для себя, а теперь еще и Фронда «во имя служения королю», все одинаково нуждаясь в средствах.

Процветали и великосветские салоны Фронды. Сирано получал приглашения на званые вечера и к герцогине де Шеврез, и к принцессе Монпансье, но всякий раз находил предлог отказаться, хотя, быть может, мог там встретить Лауру.

Но нет! Он гордо желал увидеть ее в знакомом особняке, непременно одну, как она сама предложила ему волнующим шепотом у графини де Ла Морлиер.

Однако вестей от баронессы де Тассили все не было!

Сирано не находил себе места, но гордость не позволяла ему искать салонной встречи с Лаурой.

Ноде, часто навещая его, только покачивал головой.

По его настоянию Сирано задумал трагедию «Смерть Агриппы», поставить которую на сцене пообещал помочь деньгами герцог д'Ашперон. Без помощи мецената об успехе и мечтать не приходилось, хотя сцена в ту пору, когда и газет-то не было, служила всенародным рупором, и пьесы играли повсюду, порой без актеров, своими силами, и во дворцах, и в замках, даже в деревенских сараях. Недаром сам Ришелье сочинял в политических целях свои комедии.

Сирано де Бержерак знал об удачах модных тогда Корнеля и былого своего друга по занятиям с Гассенди Жана Поклена, взявшего себе сценическое имя Мольера. Беспечно уверенный в себе, Бержерак намеревался не уступить им в сценическом искусстве, хотя имел за плечами лишь юношескую комедию «Проученный педант» и скандальную славу ее провала, вызванного гневом церкви. Остерегаясь теперь этого, он выбрал события столетней давности, рассчитывая при показе их бичевать невежество современной церкви, бесконечно далекой от истинной науки, ибо попы не способны ее понять!

Трагедия обещала быть крайне острой, но Сирано надеялся приобрести после ее постановки славу не меньшую, чем принесла ему острая шпага, ржавеющая теперь в ножнах.

Задумывался он и об осмеянии современного ему зла и нашел себе единомышленника в лице того же Мольера, с которым и поделился наброском едко-шутливых сцен, названных им «Проделки Скапена". Былых друзей вновь объединило общее неприятие пороков современности и смелость их осуждения.

Но все эти замыслы Сирано потускнели, едва герцог передал ему письменное приглашение на твердой глянцевой бумаге с виньетками: «Баронесса Лаура де Тассили обращается с покорнейшей просьбой к герцогу д'Ашперону, поэту Сирано де Бержераку и писателю Ноде почтить своим посещением ее особняк в Сен-Жерменском предместье во второй вторник августа текущего года за два часа до захода солнца, заранее извинив за скромность предлагаемого вечера».

Это означало пышный ужин и всяческие развлечения.

Сирано уже ни о чем не мог думать и снова отложил поездку к матери, которая горячо ждала сына, не понимая причин его задержки.

Да и сам Сирано не мог объяснить собственных действий, он просто не в состоянии был поступить иначе.

С самого утра долгожданного вторника он занялся туалетом, чего с ним никогда не случалось, начав с великолепных своих волос, уложив их спадающими кудрями на плечи, подстриг усики, начисто выбрил подбородок и долго разглядывал в зеркало лоб над переносицей, пытаясь вспомнить, прикладывали ли к нему индейцы свои снадобья, пока он болел, и не потому ли такая гладкая у него там кожа.

Потом стал примерять нарядные костюмы, которыми снабдил герцог своего поэта; затем, предвидя возможное желание баронессы, старательно переписал на лучшей бумаге сочиненный им еще после их первой встречи сонет, который, как он считал, передавал всю глубину и пылкость его чувств.

Взволнованно расхаживая по комнате, Сирано не мог дождаться Ноде, чтобы вместе с ним отправиться к герцогу, давшему согласие ехать к баронессе, сделав исключение ради любимого поэта, поскольку других приглашений не принимал.

И вот к назначенному времени карета, запряженная четверкой вороных коней попарно цугом, подкатила под свод главного подъезда замка.

Седовласый герцог был одет скромнее всех. Если Сирано выглядел молодым щеголем, то Ноде снова утопал в своих брюссельских кружевах, весело поблескивая глазами-бусинками.

— Обожаю званые вечера у прелестных дам, ваша светлость, — оправдывался он перед критически оглядевшим его величественным герцогом. — Мужчина, право же, должен хотя бы выглядеть пышно, если лишен павлиньего хвоста.

Карета тронулась к Сен-Жерменскому предместью.

Все время пути три доброносца молчали.

Кто ведает, о чем думали герцог, новый Вершитель Добра тайного общества, и писатель Ноде, мечтавший описать историю освобождения Кампанеллы, но у Сирано де Бержерака в душе бушевали противоречивые чувства.

Радость предстоящей встречи омрачалась угрызениями совести. Он проклинал себя, стараясь разобраться в самом себе.

Что он за человек, потомок «богов» или «соляриев», ученик Демония Сократа, казалось бы, способный на подвижничество?