Сталин. Тайный «Сценарий» начала войны - Яков Верховский

Провал сталинского «Ответного удара»

ОТВЕТНЫЙ УДАР, на который Сталин возлагал так много надежд и который должен был служить началом победного наступления Красной армии, потерпел страшную катастрофу.

Предоставляя право нанесения ПЕРВОГО УДАРА противнику, противостоящая сторона всегда идет на риск. ПЕРВЫЙ УДАР — это всегда «больно»!

И все же, стратегия ОТВЕТНОГО УДАРА, даже вне зависимости от «политических дивидендов», может привести и к чисто военной победе. Один из крупнейших военных историков XX в. сэр Бассил Лиддел-Гарт, говоря о преимуществах выбора стратегии ОТВЕТНОГО УДАРА, в качестве метафоры приводит высказывания двух знаменитых боксеров — английского Деймса Мейса, по прозвищу «Масе», и американского Чарльза Маккоя, по прозвищу «Кид». Исходя из своего огромного опыта, чемпион мира в тяжелом весе, «Масе» советовал молодым боксерам «для достижения победы дать возможность противнику броситься и ударить первым». А известный своим коварством «Кид» рекомендовал: «сдерживая нападающего противника одной рукой, другой нанести удар».

Тактику многоопытного боксера «Кида», применявшего в бою коварные провокационные приемы, часто применял не менее опытный в политике и не менее коварный Сталин. Но нанесенный сталинской рукой ОТВЕТНЫЙ УДАР провалился.

И можно, конечно, ссылаться на то, что в июне 1941 г. германская армия уже имела более чем двухгодичный опыт ведения войны и значительный опыт танковой войны. Можно ссылаться на то, что гитлеровские генералы были профессионалами, что гитлеровские солдаты были хорошо обучены, дисциплинированны и прекрасно вооружены. Можно ссылаться на то, что связь у немцев работала отлично, что действия немецких воинских частей были скоординированы. Можно, конечно, говорить о том, что неудача ОТВЕТНОГО УДАРА была обусловлена тем, что Сталин в 1937 г. обезглавил Красную армию, а скороспелые сталинские генералы не имели ни серьезной академической подготовки, ни достаточного опыта. Можно говорить о том, что танки новых конструкций начали поступать в войска только в последние месяцы, и молодые танкисты еще не успели их освоить. Можно говорить, что для пехоты не хватало транспорта, что не было горючего, что не было даже достаточно боеприпасов. Всего и не перечислишь!

И, конечно же, все эти факторы должны были повлиять и повлияли на действия Красной армии на всех фронтах и, в частности, повлияли и на эффективность ОТВЕТНОГО УДАРА, оказавшегося в таких условиях запоздавшим и слишком слабым. Как известно, подготовка к ОТВЕТНОМУ УДАРУ началась через 24 часа после «внезапного» нападения, после поступления в войска ДИРЕКТИВЫ № 3. К этому времени гитлеровские танковые армады уже успели вклиниться вглубь советской территории, и большая часть советских механизированных корпусов уже была вовлечена в жестокие разрозненные бои с противником. А те, которые еще не вступили в бой, были дислоцированы на значительном расстоянии от границы и выходили в район сосредоточения с опозданием и по частям.

Так что главной причиной трагического провала сталинского ОТВЕТНОГО УДАРА, скорее всего, послужило слишком хорошо срежиссированное «внезапное» нападение Германии, дислокация советских войск и знаменитая серия из трех директив, давших Гитлеру возможность беспрепятственно продолжать начатую им агрессию.

ОТВЕТНЫЙ УДАР не принес Сталину немедленной легкой победы над Германией. Но, вместе с тем, катастрофа, произошедшая в первые дни войны на всех фронтах, принесла ему политическую победу, ставшую залогом его дальнейшей исторической военной победы.

Профессор Борис Шапошников в книге «Мозг армии» приводит высказывание одного из известных лидеров итальянского либерализма Франческо Саверио Нитти: «Война и сражение — суть две разные вещи. Сражение — факт исключительно военного характера. Война же — главным образом политический акт. Война не решается одними военными действиями».

После начала операции «Барбаросса» прошли сутки. 23 июня 1941. Вашингтон

Полноправный член «Большой тройки»

Утром, 23 июня 1941 г., когда подготовка ответного удара только начиналась, ничто еще не предвещало той страшной катастрофы, очевидность которой стала ясна неделю спустя. Это утро было окрашено странной, какой-то необычной эйфорией, даже каким-то ликованием.

В неравном бою гибли советские солдаты, кровью гражданского населения — женщин, детей, стариков — уже была залита советская земля на глубину сорока и более километров, а мир ликовал.

Ликовали враги Советской России — союзники Германии, предвкушая победу гитлеровского блицкрига, ликовали почитатели Гитлера в различных странах, крича о том, что их «предсказания» сбылись. Ликовали и будущие союзники России, надеясь, что нападение Германии на эту огромную страну облегчит им борьбу с агрессором.

Поздним вечером, 22 июня 1941 г., после своего исторического выступления на Би-Би-Си, Уинстон Черчилль связался по телефону с Франклином Рузвельтом и напомнил ему его «обещание». Это «обещание» передал Черчиллю посол Уайнант 21 июня 1941 г., перед самым «внезапным» нападением Германии на Россию.

Президент выполняет «обещание»

У Черчилля не было никаких письменных подтверждений «обещания» Рузвельта. Джон Уайнант, прилетевший в тот день в Лондон, просто сказал ему: «Президент обещал, что если немцы нападут на Россию, он немедленно поддержит любое заявление, которое может сделать премьер-министр, приветствуя Россию, как союзника…»

И Рузвельт, действительно, выполнил свое «обещание». Он публично поддержал Черчилля, а, заодно, и Сталина. Правда, он сделал это в гораздо менее эмоциональной форме, чем Черчилль, для которого, несмотря на его сочувственную речь, нападение Германии на Россию, фактически, означало спасение Англии.

Президенту Рузвельту приходилось считаться с изоляционистскими настроениями в народе и с американскими нацистами, которые стали еще более наглыми в предвкушении победы гитлеровского блицкрига.

Учитывая эти обстоятельства, президент не выступил лично в поддержку жертвы агрессии, а поручил это сделать Сэмнеру Уэллесу, который не мог быть заподозрен в симпатиях к России. В своем хорошо «сбалансированном» выступлении перед журналистами Уэллес заявил:

«Для Соединенных Штатов Америки принципы и доктрины коммунистической диктатуры столь же нетерпимы и чужды, как принципы и доктрины нацистской диктатуры… Но…

Непосредственный вопрос, который стоит сейчас перед американским народом, это — может ли быть успешно приостановлен и ликвидирован план всеобщего завоевания ради жестокого и грубого порабощения всех народов, который Гитлер отчаянно пытается осуществить? Этот вопрос в настоящее время непосредственно затрагивает нашу национальную оборону и безопасность Нового Света, в котором мы живем. Поэтому, по мнению правительства США, любая оборона от гитлеризма, любое объединение сил против него, из какого бы источника эти силы ни исходили, призваны ускорить неизбежное падение теперешних германских лидеров и способствовать нашей собственной обороне и безопасности».

Каждое слово этого заявления Уэллеса было обговорено в Белом доме, и президент собственноручно приписал к нему заключительную фразу:

«Гитлеровские армии — сегодня главная опасность для Американского континента».

После того как с помощью заявления Уэллеса, был брошен «пробный шар» общественному мнению, президент посчитал возможным уже более открыто выступить в поддержку России. 24 июня 1941 г. на пресс-конференции в Белом доме Рузвельт прямо заявил, что Соединенные Штаты окажут помощь России в ее борьбе против Гитлера. Правда, в чем конкретно эта помощь будет выражаться, он не сказал, и самый главный вопрос о ленд-лизе остался открытым. Когда настойчивые журналисты попытались напрямую спросить о возможности распространения Билля на Россию, Рузвельт уклонился от ответа и отделался шуткой: «Спросите-ка меня лучше, сколько лет Энн?»

Несмотря на осторожность президента, бурная реакция изоляционистов не заставила себя ждать. В газете «Нью-Йорк Тайме» появилось заявление сенатора и будущего президента США, Гарри Труме-на: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если будет выигрывать Россия, то нам следует помогать Германии. И, таким образом, пусть они убивают как можно больше, хотя я не хочу победы Гитлера ни при каких обстоятельствах».

Уважаемому сенатору Трумену вторил целый хор его коллег.

Сенатор Кларк: «Речь идет всего-навсего о грызне собак… Нам нужно заниматься своими делами».

Сенатор Джонсон: «Бог мой! Неужели мы падем так низко, что будем выбирать между двумя разбойниками ?»