Не померкнет никогда - Николай Крылов

— Какие выводы делает разведотдел о намерениях противника? — спросил я.

— Считаем, что противник начал подготовку к весеннему наступлению на Севастополь.

— А на Керченском полуострове?

— Там, насколько мне известно, готовится наше наступление, — уклончиво ответил Потапов.

"Готовиться-то, очевидно, готовится, — думалось мне, — да очень уж долго. Если сейчас дело в грунте, в дорогах, то они ведь подсыхают и для немцев".

Когда меня навестил командарм, я высказал эти свои опасения ему. И сразу почувствовал, что коснулся больного места.

— Ох уж это керченское сидение! — с горечью произнес Иван Ефимович и возбужденно заходил по комнате. — Нам приказано оборонять Севастополь, прочно оборонять, и мы это делаем. А им было приказано наступать!.. На армейской конференции снайперов, которую мы тут без вас проводили, адмирал Октябрьский объявил во всеуслышание: "Освобождение Крыма возложено на войска Крымского фронта, действующие на керченском направлении". Да и так каждому понятно, для чего они там высаживались, накапливали силы. Где ни заговоришь с людьми по душам — первый вопрос: "Не скажете, товарищ командующий, почему наши на Керченском полуострове остановились?" Вот поедете в войска — и вас спросят!

От севастопольского плацдарма до Ак-Монайских позиций- каких-нибудь 160–170 километров, а порой возникало ощущение, будто Крымский фронт где-то очень далеко. С ним нельзя было связаться ни по телефону, ни по прямому телеграфному проводу. Штаб фронта не имел в Севастополе своих представителей. И если обстановку на востоке Крыма мы плохо знали в январе, то такое же положение я застал и на исходе марта.

Но через день или два после того как я вышел из госпиталя, прибыл из Керчи через Новороссийск дивизионный комиссар Иван Филиппович Чухнов. Еще десять дней назад он находился на Ленинградском фронте. Оттуда был вызван в Керчь к Л. 3. Мехлису и получил назначение в Приморскую армию первым членом Военного совета, которого у нас после Одессы не было.

Пробыв под Керчью недолго, Чухнов тем не менее вынес впечатление, что войск и техники там много и подготовка к наступлению идет. Мехлис на прощание обещал ему вместе встретить Первое мая в Симферополе…

Напутствуя нового члена Военного совета нашей армии, Л. 3. Мехлис и командующий фронтом Д. Т. Козлов подтвердили прежние задачи приморцев: стойко оборонять Севастополь, сковывать силы противника, не давая уводить их к Керчи, и в то же время быть готовыми к наступлению. Если же враг начнет отходить преследовать его. Они почему-то беспокоились, как бы мы этот момент не упустили… Командующий фронтом передал устное указание: держать дивизию, а лучше — две, в резерве для будущих наступательных действий.

— А как ведут себя на керченском направлении немцы? — спросил я Чухнова.

— На фронте сейчас ничего особенного, кажется, не происходит, — сказал он. — А на город изо дня в день сильные налеты. Я сам, едва прилетев, попал под бомбежку. В Севастополе в этом смысле как будто потише…

Иван Филиппович рассказал немного про Москву, где останавливался проездом: улицы столицы в снегу, в учреждениях и гостинице холодно, бывают воздушные тревоги, но разрушений совсем незаметно, в городе кипит жизнь, народ бодрый, подвижный — это ему особенно бросилось в глаза после Ленинграда. Он и о Севастополе говорил: "У вас тоже блокада, и Большая земля дальше, да люди-то, сразу видно, не голодные!"

Что пережил за ту зиму Ленинград, на юге еще не вполне представляли. А в Севастополе и после недавнего сокращения норм рабочие получали по шестьсот граммов хлеба, служащие — по четыреста.

Дивизионный комиссар Чухнов мне понравился: спокойный, вдумчивый, держится просто. Как и наш Кузнецов, он могучего сложения, хотя и ниже ростом. А характером более живой. И в отличие от Кузнецова, остававшегося по натуре и привычкам человеком глубоко штатским, — кадровый военный. До того как стал политработником, окончил Военно-химическую академию. (В конце войны генерал И. Ф. Чухнов, вернувшись к прежней своей специальности, возглавлял Главное военно-химическое управление Красной Армии.)

В такой должности, на какую его назначили к нам, Иван Филиппович уже бывал. Скоро нового члена Военного совета узнали во всех боевых частях. А бригадный комиссар Кузнецов смог всецело сосредоточиться на более близком ему тыловом хозяйстве.

Каждый день у меня бывали, чтобы что-то обсудить, чем-нибудь поделиться, Рыжи, Ковтун, Глотов. Командарм, выслушав на КП вернувшихся из частей направленцев — Безгинова, Шевцова, Харлашкина (все три боевых капитана стали майорами), отсылал их повторить доклады мне. А они умели подмечать такие детали обстановки, что я будто своими глазами видел пока не доступный мне передний край.

И казалось, прибывает сил от одного того, что снова вижу своих сослуживцев в полевом снаряжении, а не в больничных халатах, в которые им приходилось облачаться, навещая меня в госпитале.

Форма, как всегда, особенно ладно, красиво сидела на статном Харлашкине. Но лицо этого бесшабашного храбреца уже не озарялось белозубой улыбкой. Меня предупредили, что у Константина Ивановича большое горе: в тылу, в эвакуации, погибла жена…

В город, где это случилось, командировали сержанта из выздоравливающих раненых с письмом к местным властям. Генерал Петров просил их позаботиться о детях командира-севастопольца. Отпустить сейчас в далекую Среднюю Азию самого Харлашкина командарм не мог. Константин Иванович понимал это. Он оставался подтянутым, собранным, делал все, как прежде. Только угасла его улыбка, никто больше не слышал его шуток.

* * *

Штаб армии готовил перегруппировку войск в целях обеспечения более устойчивой обороны и для создания резервов.

Боевой приказ о перегруппировке, датированный 30 марта, был подписан и мною. На этом настоял Иван Ефимович Петров, хотя я, собственно, еще лишь знакомился, да и то пока заочно, с состоянием фронта, с происшедшими там переменами. Но в этот день уже побывал на армейском КП, не без труда спустившись в подземный каземат. Очутиться снова в своей тесной "каюте", окунуться в привычную атмосферу напряженно работающего штаба было великой радостью.

Приказ имел значение не только организационное. Он ориентировал командиров на то, что оборона Севастополя — базы Черноморского флота остается главной задачей Приморской армии. Командиры предупреждались, что противник, блокирующий город, усиливает и пополняет свои части и возможен переход его в наступление.

"Я решил, — говорилось затем в приказе командарма, — оборонять подступы к Севастополю на занимаемых позициях". И это означало: сейчас надо думать не о расширении плацдарма, не о выходе на Качу, а прежде всего о том, как сделать неприступными для врага те рубежи, на которых приморцы фактически стоят.