Кровавая любовь. История девушки, убившей семью ради мужчины вдвое старше нее - Кларк Говард
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не могу в это поверить, – сказала Патрисия. – И эти люди будут решать, выпускать ли Фрэнка Делуку снова на улицу? Они ни черта не знают об этом деле!
– В какой-то момент, – сказал я ей, – после того, как Делука признался в том, что стрелял, Энн Тейлор спросила его, были ли жертвы мертвы, когда он уходил. Его ответ снова был частично невнятным. Он сказал: «Ну… они… они все еще дышали, когда Патти… э-э…» – далее его слова снова неразборчивы, пока он не произносит: «Э… коронер сказал, что ранения могли бы быть смертельными». Обратите внимание, – сказал я, – насколько все тщательно сформулировано. Коронер не говорил, что огнестрельные ранения могли бы быть смертельными, он говорил, что они были смертельными. Делука намекает, что, возможно, его выстрелы их не убили. Как я сказал, в тюрьме Фрэнк поумнел. Он наконец понял, что единственный способ выйти – это в чем-то признаться. Итак, он пытается посеять семена сомнения в том, что выстрелы были смертельны, а потом он признается в том, что стрелял – и только в том, что стрелял.
– Думаю, это делает жестокой убийцей меня, – спокойно сказала Патрисия.
– Возможно, если вы этого не отрицаете.
– Я не могу этого отрицать, – сказала она очень тихим голосом. – Я не знаю, сделала я это или нет.
Патрисия тяжело вздохнула, по телефону вздох был едва слышен.
– Я всегда знала, что первые два выстрела произвела не я, потому что слышала их снизу. И когда Фрэнк показал мне моих родителей, думаю, я подсознательно приписала каждому из них по одной пуле. Только позже я узнала, что были произведены еще четыре выстрела. Для меня огромное облегчение знать, что я в них не стреляла. Я не думаю, что я стреляла, но я никогда не знала наверняка. Что до остального – я надеюсь, что я никогда не узнаю.
– Вы боитесь узнать?
– Я в ужасе, – призналась она.
Я еще немного рассказал ей о том, что было на магнитофонных лентах: Делука хвалит бывшую жену, Мэрилин, как «хорошую женщину», тот факт, что две его дочери уже вышли замуж, что Фрэнк-младший – так же, как он сам, – учится на фармацевта, что Делука скоро станет дедушкой, и если его освободят условно-досрочно, он будет жить с отцом или братом Биллом и искать работу управляющего розничной аптекой. Напоследок Энн Тейлор сказала: «С этим у вас не должно быть слишком много проблем». Заявление, учитывая все, что было прежде, невероятное.
– Как вы думаете, он выйдет? – спросила наконец Патрисия.
– Он движется в правильном направлении, – сказал я. – Ему стыдно, он кается, он подпал под обаяние и руководство подельницы. Кроме того, за ним многочисленная семья, а советы по условно-досрочному освобождению это любят. В то время как вы – сирота.
– О, чертовски смешно, – ледяным тоном сказала она.
– Я не хотел смешить, я просто имел в виду, что в вашей семье вас все бросили. Ваши немногочисленные подруги, кроме бывших заключенных Дуайт, на десять или больше лет старше вас. Сестра Берк умерла. Сестра Трэкслер и ваша крестная старше вас лет на двадцать пять. Годы идут, и к моменту вашего возможного освобождения единственной из оставшихся в живых знакомых, которая сможет вам помочь в свободном мире, скорее всего, будет Пегги, но поскольку она ваш адвокат, а также ваша подруга, в глазах совета по условно-досрочному освобождению она большого веса не имеет.
– А вы? – спросила Патрисия.
– Я тут ради книги, – напомнил ей я. – Вы это знали с самого начала. Когда книга будет закончена, я перейду к другой.
– Нечто вроде сутенера, – сказала она. – Бросаете одну шлюху ради другой.
– Да, нечто вроде.
Аналогия интересная. С ней мне было нелегко поспорить.
– Мне все равно, – сказала Патрисия. В ее голос вернулась знакомая твердость. – Если они снова выпустят Делуку на улицу, я выходить не хочу. Я останусь здесь до самой смерти.
– Все может так и обернуться, – сказал ей я.
Когда я навещал Патрисию в последний раз, она сказала:
– Думаю, что вам не стоит возвращаться снова.
– Хорошо.
Мы стояли в холле со стороны тюрьмы, ожидая, когда откроются электронные двери и я смогу пройти через главную комнату для свиданий и выйти из учреждения.
– Эти наши разговоры становятся слишком тяжкими для меня, – сказала она. – У меня проблемы со сном. Ничего личного.
– Вам не нужно ничего объяснять, – сказал я ей. – Это всегда было вашим решением.
– Я никогда не собиралась рассказывать вам так много, – сказала она. – Я собиралась только рассказать вам о насилии надо мной, когда я была маленькой девочкой, о насилии в детстве. Я чувствовала, что ради сестры Берк обязана рассказать о нем, чтобы вся ее работа не пропала зря. Но все остальное… я никогда не хотела заходить так далеко.
Она иронично покачала головой.
– У вас есть подход к людям. С вами легко разговаривать.
– Когда-нибудь вы, вероятно, будете рады, что поступили именно так, – сказал я. Но прозвучало не очень убедительно.
Мы пожали друг другу руки.
– Берегите себя, – сказал я.
– Конечно, – со слабой улыбкой ответила она. – Вы тоже.
* * *
Изредка Патрисия все еще мне звонит, поздно вечером, когда ей захочется. Но об убийствах мы больше не говорим. Однажды она позвонила, когда несколько недель болела, она похудела, и тюремные медики не могли понять причину. Сначала поставили диагноз: грипп, потом нервы. Оказалось, что это инфекция внутреннего уха, и в следующий раз, когда я услышал ее голос, все прошло.
Ее жизнь в Дуайт, в свое время дававшая ей такой позитивный настрой, ухудшилась вследствие не зависящих ни от кого обстоятельств. Спад начался со смертью сестры Берк. Затем подошло к концу образование Патрисии, она не могла его продолжать после получения степени бакалавра, поскольку магистерских программ осужденным Иллинойс не предлагает. Несколько месяцев спустя она узнала, что учительница, чьей помощницей оно была восемь лет, уходит на пенсию, и встал вопрос, сможет ли она продолжать заниматься с «хулиганками Коломбо». Затем, как
