Курс русской истории - Василий Ключевский

Я перечислил далеко не все землевладельческие операции монастырей: это дело специального исследования. В нашей исторической литературе есть такое исследование, изданное слишком 40лет тому назад и доселе сохраняющее большую научную цену, - это сочинение Вл. Милютина О недвижимых имуществах духовенства в России; оно говорит о монастырях в ряду других церковных учреждений Я веду речь только о монастырских вотчинах. Сказанного мною, думаю, достаточно, чтобы заметить, какое направление принимала жизнь старых пустынных общежительных монастырей к половине XVI в. Из трудовых земледельческих общин, питавшихся своими трудами, где каждый брат работал на всех и все духовно поддерживали каждого из своей братии, многие из этих монастырей, если не большинство, разрослись в крупные землевладельческие общества со сложным хозяйством и привилегированным хозяйственным управлением, с многообразными житейскими суетами, поземельными тяжбами и запутанными мирскими отношениями. Окруженное монастырскими слободами, слободками и селами, братство такого монастыря представляло из себя черноризческое барство, на которое работали сотни и тысячи крестьянских рук, а оно властно правило своими многочисленными слугами, служками и крестьянами и потом молилось о всем мире, и особенно о мирянах-вкладчиках своего монастыря. В больших монастырях, как Троицкий. Сергиев, Иосифов Волоколамский, было много родовитых постриженников из князей, бояр и дворян, которые и под монашеской рясой сохраняли воспитанные в миру чувства и привычки людей правящего класса. Неправильно понятая идея церковной молитвы за усопших повела к непомерному земельному обогащению монастырей и поставила их в безысходный круг противоречий. Уже в начале XVI в., во времена Иосифа Волоцкого, как писал он сам, во всех монастырях было земли много оттого, что князья и бояре давали им села на вечное поминание. Общества отшельников, убегавших от мира, мир превратил в привилегированные наемные молельни о мирских грехах и ломился в мирные обители со своими заказами. Это было главное противоречие, обострившее все остальные. Инок, полагавший в основу своего подвига смирение и послушание, «еже не имети никоея же своея воля», видел себя членом корпорации, властвовавшей над многочисленным населением монастырских земель. Большие монастыри были очень богатые общества, каждый член которых, однако, давал обет нищеты, отрекаясь от всякой собственности. Единственное оправдание монастырского землевладения было указано церковным правилом: «церковное богатство - нищих богатство». Мир, т. е. общество и государство, щедро наделяя монастыри вотчинами, этим возлагал на них обязанность устроить общественную благотворительность. Строители монастырей, наиболее чтимые в Древней Руси, глубоко проникнуты были сознанием святости этого иноческого долга перед миром приносившим иночеству такие жертвы: они шли навстречу народным нуждам, не отказывали просящим, в неурожайные годы кормили голодающих. Так поступал Кирилло-Белозерский монастырь при своем основателе и его ближайших преемниках: во время одного голода в монастыре кормилось ежедневно до нового урожая более 600 человек. Преп. Иосиф, исчисляя княгине Голениной расходы своего монастыря, писал, что на нищих и странников у него ежегодно расходится деньгами по 150 рублей (около 9 тысяч), иногда и больше, да хлебом по 3 тысячи четвертей, что у него в трапезе каждый день кормится 600 - 700 душ. Житие его рассказывает, что во время голода к воротам монастыря подступило из окрестных сел до 7 тысяч народа, прося хлеба. Другие побросали перед монастырем своих голодных детей, а сами разошлись. Иосиф приказал келарю ребят подобрать и содержать в монастырской странноприимнице, а взрослым раздавать хлеб. Через несколько дней келарь доложил: ржи нет, и братию кормить нечем. Иосиф велел казначею купить ржи. Тот возразил: денег нет. Игумен приказал занимать деньги и покупать рожь, а братскую трапезу сократить до крайней скудости. Братия зароптала: «Как это можно прокормить столько народа! Только нас переморит, а людей не прокормит». Но про подвиг Иосифа узнали окрестные землевладельцы, также удельные московские князья и сам великий князь Василий и щедрыми вспоможениями выручили игумена. Многие монастыри скоро забывали нищелюбивый завет своих основателей, и их благотворительная деятельность не развилась в устойчивые учреждения, а случайные, неупорядоченные подаяния монастырских богомольцев создали при больших монастырях особый класс профессиональных нищих. Богадельни были при немногих монастырях, и когда царь на Стоглавом соборе возбудил вопрос о беспризорных нищих, убогих и увечных, отцы собора дали совет собрать таких в богадельни и содержать на счет царской казны и на приношения христолюбцев, но об участии церковных учреждений в их содержании умолчали. Куда же девали богатые монастыри свои деньги, обильно приливавшие к ним от вкладчиков и из обширных вотчин? Обличители XVI в. настойчиво повторяют, что монастыри вопреки церковным правилам дисконтировали - отдавали деньги в рост, особенно в ссуду своим крестьянам. Вассиан Косой изображает их суровыми заимодавцами, которые налагали «лихву на лихву», проценты на проценты, у несостоятельного должника-крестьянина отнимали корову или лошадь, а самого с женой и детьми сгоняли со своей земли или судебным порядком доводили до конечного разорения. Это обвинение в «заимоданиях многолихвенных убогим человеком» было отчасти поддержано и на Стоглавом соборе. Царь спрашивал: «Церковную и монастырскую казну в рост дают - угодно ли это богу?» Отцы собора отвечали постановлением: архиереям и монастырям деньги и хлеб давать крестьянам своих сел без роста, чтобы крестьяне за ними жили, от них не бегали и села их не пустовали бы. Так, частию по вине земельного богатства монастыри начинали превращаться из убежищ нищей братии в ссудолихвенные конторы.

Ни в чем так наглядно и резко не проявлялось противоречие вотчинно-монастырского быта монашескому обету, как в монастырских кормах. Это было целое учреждение, покоившееся на вековом обычае и даже на договорном основании. Значительный земельный вклад по душе обыкновенно соединялся с условием, чтобы монастырь, т. е. его правление, ежегодно устроял братии корм в память того, по чьей душе делался вклад, иногда два корма, в день ангела и в день памяти, кончины вкладчика. Значит, корм входил в состав церковного поминовения. Иногда вотчину отказывали в монастырь, с тем чтобы оброка она не платила, а только доставляла в монастырь столовые припасы и деньги на поминки по вкладчике. Различали кормы большие, средние и малые; все они были расценены, подобно записи, в разные синодики. Из одной грамоты 1637 г. видим, что большой ежегодный корм в Троицком Сергиевом монастыре стоил 50 рублей (не менее 500 рублей). Кроме заупокойных ежегодных были еще случайные кормы молебенные, когда знатные богомольцы приезжали в обитель отслужить молебен за здравие, по обету, данному по какому-либо случаю, или просто из усердия к угоднику и при этом учредить братию, т. е. хорошо покормить ее и подать ей денежную милостыню. Богатые люди для таких кормов привозили в монастырь свои припасы. Да человек маломощный и не был в состоянии устроить такое учреждение. Один молодой придворный великого князя Василия Темного по обету думал учредить многочисленную братию Троицкого Сергиева монастыря. Но потом им овладело раздумье: если он исполнит свой обет, то совсем разорится, не останется у него и половины его состояния. К кормовым монастырским дням надобно еще прибавить праздники господские, богородичные и «великих святых», которых числилось в году до 40, когда братия также получала усиленный стол. Корм тем и отличался от вседневного, будничного продовольствия братии, что улучшалось качество пищи и увеличивалось количество «еств», блюд: вместо черного хлеба подавали белый пшеничный, еств было за обедом не 2 или 3, а 4, «ели дважды днем с рыбою», пили квас медвяной или сыченый, а не «простой братский» и т. п. В монастырях велись особые кормовые книги, где перечислялись дни кормов заупокойных и праздничных, иногда с описанием состава усиленного стола и с указанием, по каком вкладчике полагается заупокойный корм в известное число. По одной кормовой книге Иосифова Волоколамского монастыря первой половины XVI в. значится 51 день в году с заупокойными кормами. В рукописной кормовой книге Соловецкого монастыря, относящейся ко времени царя Алексея, кормовых заупокойных и праздничных дней значится 191, больше половины года. Вообще столовый обиход в землевладельческих монастырях был разработан особенно тщательно. В уставах о трапезах Троицкого Сергиева и Тихвинского монастырей конца XVI в. сделана подробная поденная роспись на весь год, что есть и пить монахам за обедом и ужином; здесь обозначено до 36 разных еств, горячих и холодных, мучных, рыбных и других, из напитков - квасы, меды, пиво сыченое, вино.