Чаша и Крест - Вера Семенова

— Говорят, что герцог Мануэль готовит очередное грандиозное празднество, и на этот раз старейшины не слишком ему возражают.

— Да, я слышал. Неофициально праздник посвящен счастливому спасению его возлюбленного Люка. Он действительно был так сильно ранен?

— Он сначала даже сам не заметил этой царапины, — Рандалин пожала плечами. — А Мануэль, говорят, упал в обморок.

Мы вежливо поулыбались друг другу, развивая удачную во всех отношениях тему "наш герцог и его чудачества".

— Вам уже прислали приглашение?

— Да, очень красиво изготовлено.

— Все ли воины Креста собираются идти?

Я начал слегка раздражаться. Может, оттого, что провел два часа на палящем солнце.

— Рандалин, — сказал я чуть более резко, чем следовало по тону нашей беседы, — если вас интересует, пойдет ли Гвендор, то почему бы не спросить об этом прямо?

Рандалин сжала губы, но вдруг ее глаза метнулись по палубе, и лицо настолько изменилось, что я невольно обернулся и проследил за ее взглядом. Гвендор в длинном плаще, но не белом парадном, а простом темном, вышел из каюты и теперь спускался по канатному трапу, держась одной рукой. Заметив нас, он на секунду остановился, но Рандалин умышленно расположилась так, что единственная улица из гавани в город вела мимо нас, и обойти было просто невозможно. На секунду по лицу Гвендора было заметно, что победителю круаханской эскадры когда-то было гораздо проще прыгать в море у берегов Эмайны с пятидесятиметровой высоты. Но это только на секунду — он спокойно прошел мимо, подчеркнуто невозмутимо поклонившись, но не произнеся ни слова.

— Знаешь, Торстейн, — задумчиво произнесла Рандалин, устало опуская плечи и на мгновение становясь прежней, — все-таки я правильно его стукнула. Только мало. Надо было еще.

Я не нашелся что ответить. Обсуждать предложения Понтиуса и эксцентричные поступки Мануэля было намного проще.

— Как ты думаешь, — продолжала она таким же погасшим голосом, — он так никогда меня и не простит?

Тут я наконец не выдержал.

— Послушайте! — воскликнул я, от горячности прижимая к груди обе руки. — Когда же вы оба разберетесь наконец в своих отношениях и оставите меня в покое? Я хочу жить спокойно! Я хочу писать хроники! А о каком вдохновении может идти речь, когда тебя каждый день с двух сторон изводят вопросами, об истинном смысле которых ты должен сам догадываться? Сначала Гвендор все утро ходил за мной и допытывался, все ли благополучно у наших союзников. Я простой летописец, и мне тяжело догадаться, что когда тебя спрашивают, почему у Джулиана такое расстроенное выражение лица, то на самом деле хотят узнать, как поживает Рандалин. Да еще Жерар всех по очереди заставляет дежурить по ночам у его каюты. Говорит "на всякий случай" с таким трагическим выражением, словно на корабле покойник.

Рандалин наклонилась вперед, оперлась подбородком на руки и ловила каждое мое слово с таким жадным выражением в глазах, что я остановился не скоро.

— Он действительно хочет узнать, как мои дела?

— Так же, как вы хотите узнать о нем.

На ее лице постепенно начинала расцветать неуверенная, но почти прежняя улыбка, которую я только один день видел на ее губах — тогда, в круаханском театре и за столиком в портовом кафе.

— Торстейн, — сказала Рандалин, положив руку на мой рукав, — если вы приложите все усилия и добьетесь, чтобы он все-таки пришел на прием у Мануэля, вы можете потребовать от меня все, что угодно.

— Рэнди, — я еле слышно вздохнул, — вы слишком опрометчивы. Откуда вы знаете, что именно я от вас потребую?

— А что?

Она смотрела на меня широко распахнутыми чистыми серыми глазами без какой-либо тени подозрения. Я опять вздохнул. За всю свою жизнь я не встречал женщины, более далекой от какого-либо кокетства.

— Хорошо, я готов произнести свое требование уже сейчас — на будущее.

— Ну, давайте, — поторопила она меня, поднимаясь.

— Помиритесь, пожалуйста, с Гвендором, Иначе нам в Ордене никогда не видать спокойной жизни.

Где-то в середине пира Люк неожиданно поднялся. Все так шумели от внезапно накатившего облегчения, выпитого вина и странности ощущения, что сидевшие напротив люди в белых или зеленых плащах теперь считаются если не друзьями, то союзниками, что на маленького поэта обратили внимание далеко не сразу. Тем более что он сидел не на почетном помосте, где располагались столы герцога, его приближенных и старейшин, а сбоку, где помещалась Рандалин и ее самые близкие чашники. Поэтому им, чтобы его поддержать, пришлось долгое время стучать ногами об пол и кубками об стол.

Но когда все наконец отвлеклись, Люку было гарантировано самое пристальное внимание — более тысячи пар глаз, радостно горящих, веселых или чуть ироничных, уставились на него, вскочившего на стул с бокалом в руках. Только одни темные глаза не отрываясь смотрели в тарелку. Гвендор так и не надел белого плаща, ограничившись парадной магистерской цепью. Он сохранял на лице выражение безупречной вежливости, явно про себя отсчитывая минуты, когда можно будет встать и уйти. Минут накопилось уже довольно много, поэтому он выглядел чуть менее напряженно, чем в начале пиршества, предвкушая скорое освобождение.

— Господа! — воскликнут Люк. — Я хочу провозгласить тост за тех, кто смог одолеть свою судьбу. За тех, кому были предсказаны всевозможные несчастья, кого преследовали постоянные удары рока, но кто не сдавался наперекор всему, кто всегда шел вперед, кто всегда оставался верен единственному смыслу своей жизни. Раньше мне всегда казалось, что легенда о победивших судьбу — это просто красивая сказка. Но теперь я вижу ее перед своими глазами.

— Очень трогательно! — закричал Жерар со своего места, не выдержав, что внимание толпы столько времени уже отдано другому. — Я даже прослезился! Но все это можно выразить гораздо короче и проще.

Люк, нимало не обидевшись, весело смотрел на него.

— За Гвендора!

— За Гвендора! — подхватили наши воины, по одному поднимаясь.

— И за Рандалин! — крикнул кто-то, по-моему Джулиан, с другого конца стола.

— За Гвендора и Рандалин! — согласился Люк и высоко поднял свой бокал, так что пламя свечей преломилось в нем ярко-фиолетовыми огнями.

— За Гвендора и Рандалин! — мы кричали уже все, нестройно, но совершенно искренне.

При первых криках Гвендор вскочил на ноги, как подброшенный. Здоровая рука так сильно сжала цепь на груди, что пальцы побелели.

Рандалин тоже поднялась. Она была в бархатном фиолетовом платье, не таком вызывающем, как в тот раз в театре, но оно тоже ей очень шло. Она смотрела прямо на наш стол, чуть приподняв уголки губ, и не собиралась опускать взгляд.