Сколько стоит человек. Повесть о пережитом в 12 тетрадях и 6 томах. - Евфросиния Керсновская

…Я шла по зоне, погруженной в темноту. В свинарник я в ту ночь не вернулась. Не пропустили бы через вахту. Я пошла в женский барак лордов, куда меня перевели из шалмана Феньки Бородаевой, после того как я «заделалась ветеринаром». Мое место было на верхнем этаже вагонки, наискосок от Эрны Карловны.

— Ну как? — спросила она.

— Все хорошо, — ответила я тоже шепотом и, подумав немного, добавила: — Просто очень хорошо!

Разговаривать мне не хотелось. Я смотрела в окно на красную звезду Альдебаран, «цыганскую звезду», или это был Марс, бог войны — разобрать было нельзя. Я лежала и думала: что ждет нас всех — Веру Леонидовну, Митю, меня? «Грядущие годы таятся во мгле…» [5] Так было всегда, но в нашем положении — особенно. Даже «завтра» — загадка.

«Судьба играет человеком»

«Судьба играет человеком», а если заключенным, то не только судьба. Куда чаще произвол, притом жестокий.

Как-то на рассвете я услышала на вахте нашей свинофермы знакомый голос, в котором звучало отчаяние:

— Фхося!

Я узнала Веру Леонидовну. Она рвалась ко мне, пытаясь что-то сказать, но ее оттащили, и я смогла только разобрать:

— Нас отправляют неизвестно куда! Говорят, в Мариинск…

После мне передали, как обстояло дело.

Мамок не предупреждали, так как некоторые из них могли поубивать своих детей. Пришли и просто: айда, выходите! Вера Леонидовна смогла выскочить и крикнуть мне, что их отправляют. Другие и этого не смогли. У большинства отцы их детей были где-то здесь, чаще всего — в оцеплении строительных объектов. Матери надеялись, особенно если сроки были невелики, выйти на волю с ребенком и соединиться с отцом, образовать семью, ведь о чем же еще может мечтать женщина… Никто не хотел расставаться со своей мечтой, но кто считается с мечтой заключенных?

В Мариинских лагерях были детские дома для сирот. Туда устраивали детей заключенных, а также и детей репрессированных — членов семьи. Матерей рассылали кого куда. Теоретически, отбыв срок, они имели право получить своих детей. На практике же матери не хотели брать ребенка, не имея уверенности, что это их ребенок. Несчастные дети! Несчастные и матери. У одних отняли прошлое, у других — будущее. У всех — человеческие права…

Судьба играет человеком, а он и не догадывается, строит проекты, что-то создает, из кожи вон лезет…

Враг номер один — честный труженик

Саша Добужинский был хороший начальник: то, что он мог, выполнял на совесть, а в то, чего не понимал, носа не совал. В людях он разбирался. Убедившись, что я честный труженик, работающий с полной отдачей, он мне вполне доверял, к моим советам прислушивался и помогал осуществлять задуманный мною план: использовать имеющиеся ресурсы для достижения наилучших результатов.

Окна были застеклены, и в помещении стало светло, особенно после того как все деревянные части были вымыты, выскоблены и побелены. Сделали столовую, в которой могли кормиться одновременно 60-100 голов, в зависимости от величины. Была выделена родилка — теплое помещение рядом со свиной кухней. Там была электрическая лампочка и рядом кран. Когда помещение не использовалось по назначению, то оно превращалось в душевую, в которой я и Ленка купали свиней из шланга и мыли их щетками, так что они были белыми, как вата.

Снаружи, между юго-западной и юго-восточной стенами, был сделан прогулочный дворик. Он был всеми встречен «в рога»:

— Как так? У свиней ревматизм, им нужно тепло, а их на мороз выгонять?

Даже Саша заколебался. Но я настаивала, и Саша со своими сомнениями для перестраховки пошел к начальнику. Тот его спросил:

— Все мероприятия были полезны?

— Пока да.

— Значит, Керсновская дело знает. Пусть действует. Тоже — пока.

Дворик застлали соломой, свиней выгоняли группами, в зависимости от состояния их ног, и заставляли их ходить, не разрешая ложиться. В первые дни все сбегались смотреть на «свиной манеж», с сомнением покачивали головами и ждали повальных заболеваний и падежа. Но прошла неделя, две, и свиньи перестали хромать и стали, бодро похрюкивая, бегать, гоняться друг за другом, поддавая рылом под брюхо.

Я была рада, а Саша просто расцвел. Свиньи были здоровы. И — вовремя: начался опорос. Вот когда у меня прибавилось работы! От свиней я не отходила ни на шаг: принимала роды, присматривала за развитием слабых поросят. Таких было немало, ведь свиньи в период беременности болели.

Однажды я случайно наблюдала поразительную картину. Легла я как-то спать прямо в клетке, рядом со свиньей, что должна была вот-вот опороситься. Среди ночи я проснулась от непривычного для слуха топота. Осторожно высунув голову, я глянула через ограду и обмерла от удивления. Вахтер Николай — «инвалид», который ходил, хромая и опираясь на палочку, — лихо отплясывал что-то вроде трепака. Рядом с ним Петро, тот самый, кто является в цех чинить шапки, прыгая на костылях, так как после перелома позвоночника обе ноги у него парализованы, — пританцовывал довольно неуклюже, размахивая в воздухе своими костылями! Я даже ущипнула себя, чтобы убедиться, что не сплю. Ну и ну, вот это ловкач! Дней через десять при актировке безнадежных хроников его освободили. Я усмехнулась и нисколько не удивилась, когда один из моих бывших сослуживцев рассказывал, что, лишь только поезд тронулся, Петро выбросил в окошко оба костыля и показал конвоирам кукиш. Si non e vero, e ben trovato[6].

Нужно отдать должное Саше — он был очень энергичным начальником. Я ему подсказала, что овес, который нам отпускали, выгодней ободрать на крупорушке, и он добился для поросят овсяной крупы. Стали нам давать по три литра обрата и по ведру сыворотки для молодняка.

Может быть, это была одна из причин, меня погубивших, но все молоко до последней капли шло для слабых поросят от тех маток, у которых было мало молока или вовсе не было. Весь персонал был возмущен. И на воле люди молока не видят, а тут я даю молоко — поросятам! Три литра — это по пол-литра на каждого из нас. Как это было бы здорово!

— Да, — отвечала я, — но поросята бы подохли. Вы же видели, к чему привела недобросовестная работа? Мы бы попили молочка, а когда свиньи стали бы подыхать, ферму бы закрыли и вы пошли бы на стройку кирпичи таскать и в мороз и в непогоду. А так вы в тепле и не голодны. Пусть хлеба мало, но жмыха сколько угодно, и овсяная каша есть. То мерзлая картофелина, то мучные сметки из пекарни. Здесь вы сыты и в тепле. Цените это и не губите поросят!

С этого и началось крушение моей ветеринарной карьеры.