«Робот-зазнайка» и другие фантастические истории - Генри Каттнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы засыпаете, доктор Расп, – приказал доктор Скотт твердым, уверенным голосом.
– Вы эстивируете, доктор Скотт, – велел доктор Расп.
– Вы спите.
– Вы эстивируете.
– Спите!
– Эстивируйте!
– Ой-ой-ой! – возопил Тимоти Хутен, вскакивая на ноги в полной уверенности, что вот-вот произойдет нечто ужасное.
Прямо по центру кабинета доктора Скотта, окутанное дрожащим воздухом, стояло, пошатываясь, шестиногое, похожее на насекомое существо. Фасеточные глаза доктора Распа с изумлением и недоверием сначала обозрели окно и высившуюся за ним громаду Эмпайр-стейт-билдинг, затем переместились на нелепую двуногую фигуру Тимоти Хутена.
Пространственно-временной континуум мерцал и переливался. Доктор Скотт растерянно таращился на неизвестно откуда взявшееся чудовище, которое, чуть согнув все свои шесть ног, пялило на него фасеточные глазищи. Некая невероятная догадка мелькнула в его сознании, но он тут же отогнал ее, рассеянно бормоча себе под нос:
– Галлюцинация, конечно. Ну разумеется. Само собой. Что ж еще…
Он повернулся, надеясь, что зрелище собственного офиса вернет ему душевное спокойствие, но вместо этого взгляд его упал на небесную щель и открывающийся оттуда вид. Он никогда прежде не видел Кватт-Вункери, однако чудовищное подозрение начало закрадываться в его душу.
Соглядатай
На стене был экран, на экране – статичная картинка, в которую всматривался социолог-криминалист, а на картинке – две застывшие фигуры: один человек бил другого в сердце антикварным скальпелем. В свое время такими оперировали пациентов в больнице Джонса Хопкинса – а позже, как известно, изобрели ультрамикротом.
– Самое мудреное дело на моей памяти, – заметил социолог. – Я даже удивлюсь, если Сэм Клей не отвертится от обвинения в убийстве.
Техник повозился с рычажком воспроизведения, отмотал запись назад, и люди на экране ожили. Один (Сэм Клей) схватил со столешницы скальпель (должно быть, тот выполнял функцию ножа для бумаг) и вонзил его второму в сердце. Человек осел на пол. Клей отпрянул – очевидно, в ужасе. Затем упал на колени рядом с конвульсирующим телом, исступленно восклицая: «Я не хотел!» Убитый же выдал барабанную дробь каблуками по ковру и замер.
– Последние секунды – просто загляденье, – сказал техник.
– Что ж, надо провести предварительное исследование, – вздохнул социолог, а затем устроился в диктокресле и положил пальцы на клавиатуру. – Сомневаюсь, что найдутся хоть какие-то улики. В любом случае с анализом можно не спешить. Где сейчас Клей?
– Адвокат вытащил его на основании хабеас менс – неприкосновенности души.
– Так и знал, что нам его не удержать. Но попробовать стоило. Сам посуди: если бы мы сняли проекцию сознания, то узнали бы правду. Ну да ладно. Значит, пойдем в обход – как обычно. Будь добр, запусти трейсер. Пока не прогоним все в хронологическом порядке, не разберемся. Но надо же с чего-то начинать. По старинке, по-блэкстоновски, – добавил социолог, глядя на экран, где труп ожил и вскочил на ноги, а Клей извлек у него из груди скальпель без единого пятнышка крови. – Да, старый добрый Уильям Блэкстон… – задумчиво пробормотал социолог. – С другой стороны, я предпочел бы жить в эпоху Джорджа Джеффриса, когда убийство расценивалось как убийство.
Телепатия так и не получила серьезного развития. Не потому ли, что новая наука оказалась всемогущей и ее возможности ограничили под давлением естественного права? Конечно нет. Телепатия – всего лишь способ заглянуть в прошлое, и не дальше чем на пятьдесят лет, так что телепат не увидит ни лучников при Азенкуре, ни гомункулов Бэкона. Зато сумеет снять с материи «отпечатки» световых и звуковых волн, расшифровать их, исследовать и воспроизвести картинку того или иного события. В конце концов, если какой-нибудь бедолага угодил под взрыв атомной бомбы, в бетон впечатывается его тень – а это уже кое-что. К тому же, кроме этой тени, ничего не остается.
Итак, у человечества появилась возможность читать прошлое как раскрытую книгу, но это не решило всех проблем. Поколение за поколением люди сглаживали острые углы и распутывали клубок противоречий, пока наконец не достигли шаткого равновесия между ветвями власти. С тех самых пор, как Каин восстал против Авеля, человек решительно отстаивал свое право на убийство. «Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли», – не уставали цитировать Книгу Бытия идеалисты, но эти слова никого не остановили: лоббисты и группы влияния отвечали цитатами из Великой хартии вольностей, отчаянно защищая право на частную жизнь.
Прелюбопытнейшим результатом этих разногласий стал следующий вывод: убийство надлежит считать уголовно наказуемым деянием лишь в том случае, если доказана его умышленность. Разумеется, умерщвление человека в припадке ярости считали по меньшей мере неприличным и за него полагалось номинальное наказание (к примеру, тюремное заключение), но на практике такой подход не работал из-за обилия доступных линий защиты. Аффект, неправомерная провокация, самозащита, непредумышленное убийство, убийство второй степени, третьей, четвертой и так далее. Прокурор обязан был доказать, что преступление спланировано заранее; лишь в этом случае жюри могло признать обвиняемого виновным. Чтобы исключить предвзятость суда, присяжным требовалось отказаться от иммунитета и дать согласие на проекцию сознания. Что касается подсудимых, те от иммунитета не отказывались.
Дом человека уже не считался его крепостью: при любой необходимости Соглядатай мог войти куда угодно и снять слепок прошлого. Этот прибор не способен был интерпретировать информацию или читать мысли; он мог лишь смотреть и слушать. Следовательно, последний бастион частной жизни защищали изо всех сил. Никакой «сыворотки правды», психоанализа в состоянии гипноза, логических ловушек и допросов с пристрастием.
Если обвинение, изучив предыдущие действия подсудимого, сумеет доказать злой умысел – прекрасно. В ином случае Сэм Клей увильнет от телепатической проверки.
На первый взгляд все выглядело так, будто Эндрю Вандерман в ходе ссоры схватил шипастую плеть, свитую из шкуры электрического ската, и хлестнул Клея по лицу. Любой, кому доводилось получать ожог от физалии, поймет, что Клей может заявить о последующем состоянии аффекта и самозащите, не говоря уже о неправомерной провокации, – и, по всей вероятности, будет оправдан.
На Аляске существует весьма занятная секта флагеллантов; во время ритуалов они пользуются подобными плетьми, и никто, кроме бичующихся, не умеет сносить такую боль. Самобичевателям она даже нравится: перед обрядом они принимают наркотик, трансформирующий боль в удовольствие. Но Сэм Клей не принимал такого наркотика, и, что вполне естественно, он стал защищаться
