Черный тюльпан (др. изд.) - Александр Дюма

К полудню со всеми церемониями было покончено, а к четырем часам, успев предстать перед советом регентства, который из-за кори, свирепствовавшей, как мы говорили, в Тюильри, заседал в Старом Лувре, Дюбуа вернулся домой уже в облачении архиепископа. В кабинете его ждала Фийон. Будучи одновременно агентом тайной полиции и хозяйкой веселого заведения, эта дама имела в любой час доступ к Дюбуа. Даже в этот торжественный день Фийон не посмели не впустить, так как она заявила, что у нее есть сообщение чрезвычайной важности.

— О, черт возьми, вот это встреча! — воскликнул Дюбуа, увидев свою старую знакомую.

— Черт возьми, куманек, — ответила Фийон, — если ты настолько неблагодарен, что забываешь старых друзей, то я не так глупа, чтобы забывать своих, особенно когда они идут

— Послушай, — сказал Дюбуа, снимая свое облачение, — ты и теперь, когда я стал архиепископом, намерена по-прежнему называть меня кумом?

— Еще бы! Теперь-то уж только кумом, и никак иначе. Я даже готова попросить у регента, когда с ним увижусь, сделать меня настоятельницей какого-нибудь женского монастыря, единственно, чтобы не отстать от тебя.

— А этот распутник по-прежнему посещает твое заведение?

— Увы, теперь уже не ради меня, куманек. Пролетели счастливые деньки. Но я надеюсь, что они вернутся и что на судьбе моего заведения сразу скажется твое повышение.

— Бедная моя кума! — сказал Дюбуа, наклоняясь, чтобы фийон отстегнула ему крючок на мантии. — Ты же сама понимаешь, что теперь положение изменилось и я больше не могу навещать тебя, как прежде.

— Что-то ты больно загордился. Ведь Филипп ко мне приходит по-прежнему.

— Филлип всего лишь регент Франции, а я архиепископ. Понимаешь? Мне нужна любовница, имеющая дом, куда я мог бы приходить, не опасаясь скандала, например госпожа де Тансен.

— Да, да, та, что обманывает тебя с Ришелье?

— А кто тебе сказал, что она наоборот, не обманывает Ришелье со мной?

— Матушки мои! Она, случайно, не совмещает ли несколько должностей, служа разом и любви, и полиции?

— Может быть. Да, кстати о полиции, — сказал Дюбуа, продолжая раздеваться. — Знаешь ли ты, что твои агенты ни черта не делают последние три-четыре месяца и что, если так будет продолжаться, мне придется прекратить тебе выплату жалованья?

— Ах ты, подлец! Вот как ты обращается со своими старыми друзьями! Ладно же, я пришла к тебе с важным сообщением, а теперь ничего не скажу.

— С сообщением? О чем?

— То-то, о чем! Ну-ка, отними у меня жалованье!

— Уж не об Испании идет ли речь? — спросил новоиспеченный архиепископ, нахмурив брови, так как инстинктивно чувствовал, что опасность грозит оттуда.

— Речь идет, кум, всего-навсего об одной девице, с которой я хотела тебя познакомить. Но раз ты становишься отшельником, прощай.

И Фийон направилась к двери.

— Ну ладно, будет, иди сюда, — сказал Дюбуа и направился к своему секретеру.

И старые друзья, вполне достойные друг друга, остановились и, встретившись глазами, расхохотались.

— Вот так-то лучше, — сказала Фийон. — Я вижу: еще не все потеряно; с тобой все-таки можно иметь дело. А ну-ка, кум, отомкни свой секретер и поделись со мной его содержимым, а я открою рот и поделюсь с тобой кое-какими сведениями.

Дюбуа вынул сверток, в котором было сто луидоров, и показал его Фийон.

— И чем же набита эта колбаска? — спросила она. — Ну? Только не ври; впрочем, я все равно для верности после тебя пересчитаю.

— Тут две тысячи четыреста ливров; неплохие денежки, мне кажется.

— Да, для аббата; но не для архиепископа.

— Ах ты, негодяйка, — сказал Дюбуа, — разве ты не знаешь, до какой степени наше казначейство обременено долгами!

— Ну и что? Почему тебя это беспокоит, шут ты этакий? Ведь Ло наделает вам еще миллионов!

— Хочешь вместо этого свертка десять тысяч ливров акциями миссисипской компании?

— Спасибо, любовь моя, я предпочитаю сто луи, давай их. Что поделать, я добрая женщина, а ты когда-нибудь станешь щедрее.

— Ну хорошо. Так что же ты хотела мне сказать? Я слушаю.

— Прежде всего, куманек, ты должен мне обещать одну вещь.

— Какую же?

— Поскольку дело касается одного моего старого друга, ты должен обещать, что с ним ничего дурного не случится.

— Но если твой старый друг — негодяй, заслуживающий виселицы, какого черта тебе надо его спасать от наказания?

— Это уж мое дело. У меня свои принципы.

— Отстань! Я ничего не могу тебе обещать.

— Что ж, тогда прощай, кум. Возьми свои сто луидоров.

— О, да ты, я вижу, стала недотрогой.

— Вовсе нет, но у меня есть свои обязательства перед этим человеком. Он вывел меня в люди.

— Тогда ему есть чем похвастаться. Он оказал обществу неоценимую услугу.

— Я тоже так думаю. И ему не придется об этом жалеть, поскольку я ничего тебе не скажу, если ты мне не обещаешь сохранить ему жизнь.

— Ну ладно, мы его не казним. Я даю тебе слово. Теперь ты довольна?

— Какое слово?

— Слово честного человека.

— Кум, ты хочешь меня обмануть?

— Ну, знаешь, ты мне надоела.

— Ах, надоела? Отлично! Тогда прощай.

— Я велю, кума, арестовать тебя.

— Думаешь, я испугалась?

— Я велю отвести тебя в тюрьму.

— Плевать я хотела на твою тюрьму!

— Я тебя там сгною.

— Не успеешь — сам раньше сдохнешь.

— Ну, послушай, что же ты в конце концов хочешь?

— Я хочу знать, что капитану не угрожает смерть.

— Хорошо.

— Ты даешь слово?

— Слово архиепископа.

— Не годится.

— Слово аббата.

— Не годится.

— Слово Дюбуа.

— Идет! Так вот, прежде всего я должна тебе сказать, что мой капитан прокутил больше, чем любой другой в королевстве.

— Черт возьми! Конкуренция здесь немалая.

— И тем не менее пальма первенства принадлежит ему.

— Продолжай.

— Так вот, нужно тебе сказать, что мой капитан стал в последнее время богат, как Крёз.

— Должно быть, обокрал какого-нибудь генерального откупщика.

— На это он не способен. Убить — это пожалуйста, но обокрасть… За кого ты его принимаешь?

— Так откуда же, по-твоему, у него взялись деньги?

— Ты разбираешься в монетах?

— Конечно.

— Это что за монеты, по-твоему?

— Ого, испанские дублоны!