Реализм и номинализм в русской философии языка - Владимир Викторович Колесов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Имя – стихия разумного общения живых существ в свете смысла и умной гармонии, откровение таинственных ликов и светлое познание живых энергий бытия» (там же: 138),
«само имя есть не больше как познанная природа, или жизнь, данная в разуме» (там же: 186).
Например, у Платона имя есть понятый смысл, и
«я не понимаю, как можно говорить и мыслить о бытии помимо слова, имени и помимо мысли. То, что необходимо конструируется в мысли-слове как неизбежный результат его саморазвития, то и есть само бытие» (там же: 182).
Имя соединяет сущность вещи с самой вещью, поскольку
«сущность явлена в имени как энергема имени, как смысловая изваянность выражения» (там же: 50),
т.е. как образ сущности.
«В слове и вообще нет ничего в сущности, кроме фиксируемой в нем предметной сущности. Предметная сущность слова является единственной скрепой и основой всех бесконечных судеб и вариаций в значении слова. Предметная сущность и есть подлинное осмысливание всей стихии слова» (там же: 41).
Другими словами, понятными лингвисту, «слово» есть категория (не единица, а категория), соответствующая денотату (предметному значению, экстенсионалу), тогда как «имя» более конкретно выражает десигнат (собственно значение, интенсионал).
Слово и имя аналитически разведены в том же самом, свойственном диалектике реализма, разведении сущности надвое, что и истина – правда, ум и разум, действительность и реальность, и т.д. Вот почему в другой, столь же ранней своей работе («Вещь и имя»), Лосев определенно говорил, что
«имя есть, очевидно, лишь одна из модификаций идеи» (Лосев 1993: 849),
но одновременно
«имя-вещь есть сама вещь» (там же: 810),
поскольку сущность вещи проявляется именно в качествах этой вещи (там же: 851), а это, как мы знаем, и есть десигнат. Более того,
«имя вещи есть смысловое семя вещи <…> ʽсмысловой зародышʼ вещи» (там же: 832)
предстает как «возможность зарождения в потенции». Всё это уже точнее выражает мысль о концепте, так как имя в ранних работах Лосев толкует с позиций разделяемого им имеславия.
Действительно,
«имя, в самом общем смысле этого слова, есть явление вещи, проявление вещи <…> и самораскрытие вещи» (там же: 848).
Именно
«вещь содержит в себе в качестве одного из неотъемлемых своих свойств свое имя – вот тот пустяк, о признании, о честном признании которого мы только и заботимся…» (там же).
Этот «пустяк» совсем не пустячный; соотношение вещи и имени связано со смыслом, и вот основное определение Лосева:
«Вещь имеет смысл. Смысл оформляется в определенное понятие. Понятие оформляется в выражение. Выражение делается словом.
Только тут мы подходим впервые к подлинно словесной природе имени и покидаем отвлеченные смысловые его моменты» (там же: 831).
Вот
«когда смысл превращается в смысловой заряд, в выразительный взрыв, в понимательный фермент, в преисполненный жизненных сил зародыш, тогда образуется слово. Слово – энергия мысли и осмысляющая сила. Слово – активный напор понимания, динамика выразительного охвата. Слово – не статично, не спокойно, не устойчиво. Оно всегда в движении, в энергии, в порождении, в мыслительной активности» (там же: 831 – 832).
Столь же метафорически Лосев описывает двуобращенность слова как языкового знака – на идею (вертикаль) и на вещь (горизонталь):
«Знание мыслит само себя извнутри. На стадии ощущения слово было знанием себя без мысли об этом знании. На стадии мышления слово есть знание себя и знание факта этого знания, т.е. самосознание» (Лосев 1990: 60).
Одно и то же слово одновременно выражает и явление, и явление сущности (т.е. феномен), ибо
«или явление есть явление сущности, т.е. явление всегда предполагает неявляемую сущность, или нет никакого явления вообще» (там же: 519 – 520).
В исследовании можно идти от явления, например, от этимона слова, но можно исходить и из самой сущности, которая у Лосева именуется эйдосом-идеей. В первом случае
«этимон есть абстракция, взятая из живого слова, и он общ всем формам данного слова именно как абстракция» (там же: 32).
Это – инвариант всех co-значений слова, но именно значений, а не предметных значений.
«Тут имя, как и каждое слово, выражаясь популярно, содержит в себе более или менее яркий образ (например „тоска“ – от слова „тискать“, „тиски“; „печаль“ – от „печь“ и т.д.) и определенное значение, объединяя их в одно неделимое целое. Это и значит, что слово есть символ, или, что то же, понимание…» (Лосев 1993: 879 – 880).
Второй путь глубже, он охватывает все возможные типы значений в слове, в своей совокупности составляя смысл – явленность сущности-Логоса.
«Проанализировать слово до конца значит вскрыть всю систему категорий, которой работает человеческий ум, во всей их тесной срощенности и раздельном функционировании. Вот почему всякое знание и всякая наука есть не что иное, как знание и наука не только в словах, но и о словах. Выше слова нет на земле вещи более осмысленной. Дойти до слова и значит дойти до смысла» (Лосев 1990: 135).
Поскольку же
«человеческое слово не есть только умное слово. Оно пересыпано блестками ноэзиса и размыто чувственным мэоном» (там же: 141),
то феноменологическая диалектика может ухватить оба конца разбежавшихся от имени-слова явлений: явления сущности и явления вещи.
«А между тем тайна слова заключается именно в общении с предметом и в общении с другими людьми. Слово есть выхождение из узких рамок замкнутой индивидуальности. Оно – мост между „субъектом“ и „объектом“» (там же: 38).
«Несмотря на всё многообразие изменений, слово заранее точно предопределяет границы всех своих возможных изменений» (там же: 34).
«Именем и именами пронизана вся культура сверху донизу, всё человеческое бытие, вся человеческая жизнь <…> Из недоведомых бездн сущности-в-себе, из выше-мысленной основы всего сущего рождается смысл, рождается слово, истекает имя, во всём своем тождестве с этим самым самим и во всём своем неизбывном различии…» (Лосев 1993: 880).
В работе «Античный космос и современная наука» (1923, опубликована в 1927) Лосев соединяет все свои категории в их взаимном действии, раскрывая механизм диалектических переходов от одного начала к другому (смысл → слово → имя…). В своем учении об имени Лосев не приемлет ни сенсуализма (для которого имя есть только знак, чувственно воспринимаемый),
