Беспощадный. Не русские идут - Василий Головачев

В этом месте действительно из пола вырастала кривая неровная дуга, соединяясь со стеной, и образовывала нечто вроде толстой ручки.

– Как ты разглядел эту штуковину в темноте?

– Не знаю, разглядел.

– Ну, ты орёл! – Наталья быстро обвязала «ручку» верёвкой, подёргала. – Вроде бы держит. Спускайся, я подстрахую.

– Сначала ты.

– Спускайся, Слава, не ершись.

– А ты не командуй, – упрямо заявил он. – Спускайся, я за тобой.

Наталья помедлила, пытаясь поймать взгляд Кожухина, однако больше спорить не стала. Взялась за бечеву, начала сползать в колодец, пока не упёрлась ногами в ближайший бугорок. Скрылась из глаз.

Вскоре снизу вылетел её гулкий голос, сопровождаемый звонким цвиньканьем эха:

– Я на месте, начинай. Учти, бечева режет руки.

– Ничего, не сорвусь, – пробормотал он. – А если сорвусь, у меня есть смягчающее обстоятельство: меня не спрашивали, родить или не родить.

Шутка помогла сосредоточиться.

Он подёргал верёвку, которая только сейчас стала казаться слишком тонкой и ненадёжной, впивалась в ладони, скользила, и осторожно придвинулся к краю пролома. Свесился, не глядя вниз, начал спускаться. Это было тяжело и не так просто, как казалось вначале, тем не менее Мирослав заставил себя не отвлекаться и сумел добраться до дна колодца за рекордные несколько минут.

Его подхватили сильные руки.

– Отпускай верёвку.

Скрюченные пальцы не хотели распрямляться, пришлось их уговаривать.

– Молодец, – погладила его по тыльной стороне ладони Наталья. – Без практики спускаться таким манером непросто.

– Готов брать уроки, – выдохнул он.

– Возможно, всем нам ещё придётся учиться скалолазанию.

– Отдохнули, спелеологи? – осведомился Данилин. – Тогда следуйте за мной. Погасите свет.

Наталья выключила фонарь.

Сначала Мирославу показалось, что наступила полная темнота. Затем эта темнота стала расступаться, сереть, в стенах помещения проявились паутинки тусклого серебряного свечения, а где-то в невообразимой дали засветился, как монета на дне колодца, мерцающий диск.

– Где мы? – прошептал Мирослав.

– В тоннеле. Точнее, это соединяющий штрек, стены его оплавлены. А там, впереди, виден выход в другой тоннель, возможно, главный.

– Кстати, заметьте, дышится здесь нормально, – проговорила Наталья. – Очевидно, вентиляция продолжает работать.

– Сыростью пахнет.

– Здесь долго стояла вода.

– Куда же она делась?

– Растеклась по системе пещер и тоннелей. Вопрос в другом: почему она вылезла из пещер в виде Опухолей.

– Почему? – наивно спросил Мирослав.

Наталья рассмеялась.

– Этот вопрос надо задать тем, кто сотворил Опухоли.

– Не отставайте, – бросил Данилин, устремляясь к зыбкому диску света, – смотрите под ноги.

– Фонарь включить можно?

– Пока рано, неизвестно, что ждёт нас впереди.

Зашагали по коридору, квадратному в сечении, явно вырубленному или действительно проплавленному в горных породах, если судить по возникающим бликам. Пол коридора был мокрым и скользким, поэтому двигались осторожно, стараясь не создавать большого шума. Каждый шаг порождал цокающее эхо, отчего казалось, что по коридору бежит стадо коз.

Сравнение, пришедшее в голову, развеселило. Мирослав догнал Данилина.

– Извини, я не верил, что система тоннелей существует в реальности. – По коридору метнулись лающие отголоски эха, и геофизик невольно понизил голос: – Наталья утверждает, что этим тоннелям десятки тысяч лет. Как же они сохранились, ежели по Земле каждый год прокатывается больше двух сотен землетрясений?

– Сохранились, как видишь – рассеянно сказал Данилин, занятый анализом угроз и опасностей.

Мирослав подождал продолжения.

– Может быть, строители знали секреты демпфирования колебаний?

– Может быть.

– Не мешай ему, – дёрнула Наталья геофизика за рукав.

Мирослав споткнулся, засеменил, с трудом удержался на ногах, умолк.

Так они прошагали около сотни метров, приближаясь к светящемуся кружочку (душа ждала, что коридор вот-вот оборвётся на склоне сопки и ходоки окажутся на поверхности земли), пока Данилин не остановился:

– Побудьте здесь.

– Почему? – возразил Мирослав. – Лучше идти вместе.

– Магнитное поле усилилось.

– Ты чувствуешь магнитное поле? – недоверчиво посмотрел на спутника геофизик.

Данилин вдруг исчез. Возник тенью в десяти шагах, бесшумный и бесплотный, снова исчез.

Мирослав сглотнул:

– Как он это делает?!

– Тише, – шепнула Наталья.

– Я и так тихо. Что он унюхал?

– Впереди пещера… и какие-то непонятные вещи.

Мирослав прислушался к шуршащей тишине подземелья, и ему тоже показалось, что коридор в сотне метров от них переходит в зал, полный пересекающихся перегородок сложной геометрической формы.

– Какой-то лабиринт…

– Помолчи!

Издалека прилетел тихий скрежет, стук осыпающихся камней.

Оба замерли.

Длинный металлический стон.

Наталья вздрогнула.

– Андрей!

– Идите сюда, смелее, – раздался голос Данилина.

Они побежали вперёд с колотящимися о рёбра сердцами.

Двадцать метров, пятьдесят, сто, ещё немного.

Освещённый изнутри прямоугольный проём, какие-то изогнутые полосы по бокам, небольшой уклон – и оба вынеслись на край обрыва с каменной перегородкой балюстрады, разглядывая открывшуюся взору пещеру со светящимися, как слой рыбьей икры, стенами.

Форму пещеры описать было невозможно, она и в самом деле напоминала необычный лабиринт с пересекавшимися стенами и колоннами. Но главный эстетический эффект крылся не в геометрии пещеры, а в центральном звёздчатом ядре, хорошо видимом с высоты обрыва, куда сходились ходы лабиринты, – ажурный, явно технологического исполнения помост, на котором стояли две матово-стеклянные с виду полусферы, живо напомнившие Мирославу Опухоль.

– И здесь они?! – удивился геофизик.

– Энлоиды, – будничным тоном проговорил Данилин, появляясь из-за ближайшего каменного выступа. – Нам повезло, это великолепно сохранившийся терминал пограничной заставы.

– Какой терминал?!

– Потом объясню. Нам повезло дважды: вода разрядила все охранные устройства терминала, иначе мы бы сюда не дошли. Спускаемся, здесь есть лестница.

Данилин скрылся за скалой.

– Не отставай, – подтолкнула Наталья Мирослава, и они двинулись за проводником, одинаково ошеломлённые открытием.

Москва. РуНО

Заботники

Весть об исчезновении Данилина Родарев получил от Белогора.

Голос пресветлого князя был сух и лишён эмоций, но Всеслав Антонович понял, что князь обеспокоен.

– Молчит?

– Вторые сутки, – сказал Белогор.

– Пошли кого-нибудь из обережников.

– Твои все заняты?

– Тарасов тоже замолчал и молчит вторые сутки. Гордей Миронович приступил к работе, я не стал бы его отвлекать.

– Нужен хороший чрезвычайник.

– Понял, подумаю.

– В двенадцать будь у меня.

– Хорошо, буду.

В кабинет вошёл худощавый, хорошо сложенный парень с открытым, но твёрдым лицом. У него были тёмно-синие глаза и светлые, почти соломенного цвета волосы. Это был Ратибор, сын Всеслава Антоновича, заканчивающий в настоящее время Академию Генштаба.

– Что случилось?

– Проблемы.

– Секретные?

Князь помял лицо ладонями, вздохнул.

– Нужен опер на Чукотку.

– Могу слетать, до конца июля я свободен.

– Твоя кандидатура пока не одобрена Сходом.

– Но ты же знаешь, что я готов.

– Знаю. – Родарев побарабанил пальцами по столу. – Собирайся, поедем к ВВ.

Ратибор молча вышел. Он редко высказывал недовольство решениями отца, а если и высказывал, то в крайне деликатной форме. Всеслав Антонович мог быть доволен сыном, избравшим путь заботника Рода и практически готовым к посвящению в обережники. Сработала система воспитания, заложенная в основы школ славянских общин, и атмосфера, царившая в семье Родаревых, при которой любое возмущение или повышение голоса указывало на неправоту говорившего, на его слабость.

Князь безумно любил свою жену Нину, посвятившую себя восстановлению истинной истории праславянства, но Ратибора воспитывал сам, доверяя жене лишь общие для семьи этические проблемы. Не помешали этому процессу ни сдвиги в служебном положении, ни кризисные ситуации, ни проблемы РуНО, где он возглавил наиболее активные структуры СОС и ППП, ответственные не только за выживание Ордена в условиях тотальной психологической войны, которую вели с ним агенты влияния, внедрённые Синедрионом во все общественные организации и властные институты, но и за выживание русского Рода, и за развитие государства в целом. Сын вырос таким, каким хотел воспитать его отец, ставший первым князем Русского национального ордена: убеждённым сторонником сохранения и возрождения традиций Рода, умным политиком, умелым бойцом и деликатно-интеллигентным человеком, чуравшимся любого матерного слова.