Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Значение петушиного крика как неразложимого хронотопного знака закреплено в выражении «изъ Кыева дорискаше до куръ Тмутороканя» [1477] в «Слове о полку Игореве», то есть до тех пор, пока запоют петухи в далеком пока от воинов городе Тьмутаракани (существует и другая трактовка этой фразы, не имеющая отношения к петухам). Известно, что Есенин ценил образность «Слова…» наравне с притчевой метафоричностью Библии.

Петух в народной культуре

В разных русских диалектах обозначение петуха неодинаково, причем «пучки лексем» образуют два полюса – пéвень и кóчет, что является лексическим признаком отнесения местного говора к северному и южному наречиям соответственно. В географически сравнительно близкой от родины Есенина деревне Деулино Рязанского р-на и области петуха называли «кочетóк», «кочетóчек»; узор старинной вышивки крестом в виде черно-красных петухов именовали «кочетки»; о поведении человека, держащегося гордо, с независимым видом, говорили, что он выступает «кочетком»; молодой побег сосны или метелка щавеля также именовались «кочеток». [1478] В пригородных селениях Сапожковского у. в конце XIX века один из вышитых узоров прозывался «кочеты»: на девичьих рубахах «рисунки на их вышивках пестреют звездами, кочетами, ветряными мельницами и разными фантастическими птицами». [1479] В с. Вослебы Скопинского у. особый девичий головной убор называли «петух». [1480] В с. Павелец Скопинского у. в 1920 г. девушки в праздник повязывали «платок “петушком”, на лбу узенькая лента». [1481] В Сараевском р-не выбивающуюся из гладко причесанных волос и приподнятую прядку называли «петух». [1482] На профессиональном певческом жаргоне выражение «пустить петуха» обозначает неправильно взятую (как правило, излишне высокую) ноту. [1483]

В Константинове бытует фамилия Кочетковы – об этом рассказывает местная жительница: «Вы не были на кладбище там? Маму положили мы туда к Есениным, она от Есениных. (…)…А так она вышла замуж за Кочетковых. Моя девичья фамилия Кочеткова». [1484] Другая уроженка, В. С. Гришина, 1891 г. р., сообщила журналисту А. Д. Панфилову о происхождении этой фамилии: «Звали у нас одних Кочетками, я еще маленькая была. Спрашиваю я у бабушки, что это их Кочетками прозывают. Она и говорит: “Ихний дед был приставлен, как мальчишкой был, барских гусей караулить. И гуся прозевал. То ли лиса стащила, то ли кто… Так помещик велел три раза его розгами пороть, а еще заставил на городьбу лезть и кукарекать. И вот с тех пор прозвали его Кочетком. А по нему и все другие его родственники Кочетками или Кочетковыми стали”». [1485] Есенинский символ «Руси – малинового поля» мог быть навеян константиновской детской потешкой «Как во поле дуб стоит…», примечательной оригинальным петушиным образом, который обозначен двойной тавтологической лексемой (такая модель типична для фольклора, но конкретная ее реализация является редкостной): «Малиновый протужок <= прутик> // У кочета-петуха». [1486] Сочетание «кочет-петух» высвечивает его южнорусскую диалектную природу.

Многозначность при смысловой близости понятий «петух», восходящую к изначальному обозначению домашней птицы, демонстрируют «словарные гнезда» в «Толковом словаре живого великорусского языка» В. И. Даля и в многотомном «Словаре русских народных говоров». Множество приведенных в них значений можно сгруппировать по основным критериям: 1) растения, цветки которых напоминают своим видом петушиный гребень, – это всевозможные «петушки» – Iris, «певники», Orchis, Cypripedium, Calla, Centaurea montana, «петуший гребень» – Melampyrum cristatum, «петушник» – Rhinanthus crista galli, «петушьи головки» – Lamium purpureaum; 2) строительные детали – «петушки», то есть выступы кирпича в кладке, под наличники и штукатурные украсы; стропила соломенной крыши; 3) «петушок» – общее название витых раковин, улиток; 4) грибы – опенок; 5) пучки травы, оставленные при косьбе; 6) деревянная подставка мотовила для разматывания пряжи; 7) узоры лык вдоль головки лаптей; 8) распутник (арханг.); 9) парная мужская половая железа (арханг.). [1487]

«Этимологический словарь русского языка» М. Фасмера добавляет к списку диалектизмов древнерусские и церковнославянские слова с петушиной семантикой: «кокот» – петух и «кокошь» – курица и петух (отсюда «кокошник»). [1488]

К «петушиным растениям» можно также добавить «куриную слепоту» из семейства лютиковых, но уже по другому признаку: существует поверье, что неосторожное обращение с ядовитым лютиком едким приводит к болезни с тем же названием. Заболевание куриная слепота на самом деле вызывается резким недостатком витамина «А» в человеческом организме и, в свою очередь, получила название по сходству поведения заболевшего человека и птицы: в то время, как петухи с курами устраиваются на ночлег, больной человек с наступлением темноты ничего не видит, хотя зрение возвращается при ярком свете дня. В 1846 г. в Калужской губ. фольклорист-собиратель П. И. Якушкин записал поверье: «Куриная слепота нападает на брюхатых баб. Когда родят – слепота проходит». [1489] «Куриная слепота» обычно настигает людей во время всеобщего голода и всенародной войны (как в начале 1920-х годов, в Гражданскую и Великую Отечественную войны).

Фольклорист А. В. Терещенко в «Быте русского народа» в 1848 г. поместил «устный рассказ» о медянице – иначе курячьей слепоте (не то змее, не то траве): «По мнению народа, она срывается невидимой рукою и знахарями; наводит мертвый сон на того, кто держит ее при себе, потому мстительные суеверы дают пить с нее отвар. Думают еще, что она лишает зрения, кто ее положит себе под голову. Некоторые утверждают, что медяница вырастает из гниения зловредных гадов; что она растет слепою, получает зрение только в Иванов день, и когда увидит человека или другое животное, тогда бросается на него стрелою и пробивает его насквозь». [1490]

В ХХ веке дети играли (и продолжают играть в XXI в.) друг с другом, держа в руке за кончик стебелька сорную колосящуюся траву и прося отгадать, что получится: петушок или курочка. В результате собирания в кулачок и последующего дерганья растения за его зажатую головку стебель отрывался, а оставшаяся верхушка приобретала форму петушиного или куриного гребня. Такая игра бытовала в Московской обл., [1491] соседствующей с Рязанщиной, и Есенин также мог быть знаком с правилами и терминологией этой нехитрой игры.

На лугах вдоль Оки у с. Константиново произрастает съедобная трава, название которой некоторым образом связано с куриным (точнее, вообще птичьим) яйцом и, следовательно, опосредованно находится в дальнем родстве с «петушиной семантикой». По сообщению М. Г. Дорожкиной, 1911 г. р., «…скорлупá растёть. Нет, купырь – само собой, а скорлупа – сама собой. <Это другой цветок – скорлупа? – Е. С. > Почему цветок? Это скорлупа – листик, а от этого листика – такая палочкя, вот очищаешь его, и серёдка – это скорлупа». [1492]

Петух как олицетворение забияки

Особую, специально выведенную породу составляют бойцовые петухи, а петушиные бои проводились еще в Москве при жизни Есенина и могли быть ему известны. Драчливость характера человека и особенности его вызывающего поведения запечатлены в глаголе «распетушиться». Это словечко употребила Н. Д. Вольпин, близкий друг Есенина, в воспоминаниях применительно к современнику для обрисовки ситуации готовой внезапно вспыхнуть ссоры между двумя поэтами: «Мандельштам вспетушился было, рванулся вскочить». [1493] Да и без акцентуализации драчливости тип динамичного поведения, с быстрой реакцией на события, с острым реагированием на происходящее также запечатлен в сопоставлении с петухом. Житель с. Константиново П. И. Воробьев, 1901 г. р., охарактеризовал отца с помощью петушиной символики, учитывая яркий внешний облик и скорость движений: «Перед школой купили ему сапожки и красную рубаху. Очень ему обнова понравилась. Носился по избе как петушок ». [1494]

Тип драчуна-петуха, вожака куриной семейки ярко и достоверно изображен в «Яре» Есенина, причем под этими домашними птицами сначала понимается действительно петушиная семья, но тут же их дефиниция метафорически переносится на человеческие фигуры, становясь аллегорией:

Дьякон сидел на подостланной соломе и, свесив ноги, кшикал облепивших колымагу кур.

Куры, с кудахтаньем и хлопая крыльями, падали наземь, а сердитый огнеперый петух, нахохлившись, кричал на дьякона и топорщил клювом.

– Ишь ты, какой сурьезный, – говорил, шепелявя, дьякон, – в засычку все норовишь не хуже попа нашего, того и гляди в космы вцепишься. <…>

Дьякон сполз совсем на грядку, прицепил за дышло ноги и мысленно ругался: «Как петух, черт сивый!» (V, 16–17).

В том же смысловом «петушином» ключе дал характеристику Есенину как сельскому драчуну и забияке хорошо знавший его односельчанин Н. П. Калинкин: «И вообще, надо сказать, часто ему доставалось, почаще других. Любил он, чтобы везде и во всем его зачин был, бедовый и драчливый был, как петух . Начнет он что-нибудь, ребята тут же сговорятся: “А ну, давай, ребята, Монаха бить”». [1495] Д. Н. Семёновский почти теми же словами характеризует литературную полемику Есенина и Николая Колоколова в 1915 г., похожую на петушиную битву: «Мои приятели относились друг к другу критически, они придирчиво выискивали один у другого неудачные строки, неточные слова, чужие интонации. Оба горячились, наскакивали друг на друга, как два молодых петуха , готовые подраться». [1496]