Три желания - Кристен Эшли

Он не знал, что сказать на это.

— Спасибо, — прошептала она.

Он слегка приподнял подбородок в знак принятия ее благодарности и показывая свое удовлетворение на ее тихие слова.

— Это было очень героически, — сказала она ему.

— Вряд ли это было героически, — пренебрежительно ответил он.

Ее созерцательное выражение лица сменилось, и уголки губ немного приподнялись вверх.

— Если учесть, что присутствовало около трех тысяч свидетелей и ни один из них не двинулся с места, чтобы помочь мне, я бы сказала, что это было героически.

— Я бы сказал, что три тысячи это немного преувеличено, — произнес он в ответ легко и слегка поддразнивая ее, и обнаружил для себя, что не в состоянии не ответить на ее еле заметную улыбку.

Его слова привлекли все ее внимание и глаза ее заискрились, и он на мгновение замер.

— Преувеличение? На самом деле, чувствовалось, как три тысячи человек, — отметила она, откинувшись назад, уперевшись руками в пол крыльца и небрежно скрестив ноги. Подол ее платья поднялся выше колен, показывая бедро, и Нейт почувствовал, как его тело бросило в жар от этого. — Я почувствовала себя в роли уличного артиста, который с шапкой должен пройтись по кругу зрителей после того, как все закончилось. Могу поклясться, что некоторые из них даже фотографировали меня.

Он почувствовал, как его собственные губы еле сдерживаются от улыбки, и его настороженность просто таяла на глазах, от ее собственного подтрунивания над ситуацией, которой она оказалась.

— Они действительно фотографировали, — сообщил он ей.

Она покачала головой и тихонько рассмеялась, ему понравился этот звук, он ощущался, словно легкое физическое прикосновение.

— Люди, — пробормотала она с каким-то своим смыслом, и Нейт нашел это очаровательным. Скорее всего она не имела ни малейшего представления, до какого низа и глубины способны опуститься люди. И тогда он очень сильно пожелал, даже довольно пылко, что для него было совершенно нехарактерно, чтобы она никогда так и не узнала этого.

Она глубоко вздохнула и перевела взгляд на дорогу.

— Хотя не знаю, но некоторые из них определенно изменились, — сказала она.

— Да, — согласился он.

Они определенно изменились.

Через минуту с ней наедине, он начинал забывать о своем твердом решении держаться от нее подальше, похоже он собирался забыть с ней многие вещи, которые не позволял себе забыть в течение шестнадцати лет.

Он кинул окурок в канаву водостока, и обратил внимание, как ее тело замерло от его действий.

Потом она сделала нечто совершенно экстраординарное.

— Ты просто так мусоришь! — обвинила она его с такой горячностью, грациозно вскочив на ноги и глядя на тлеющий окурок, словно это была бомба, которая должна была взорваться и снести половину улицы.

Затем ее взгляд переместился на него.

Он ни слова не сказал в ответ. Она была, конечно же, права.

Она становилась еще более потрясающе красивой, когда злилась.

— Фазир говорит, что нельзя мусорить. Он говорит, что люди слишком много мусорят, — произнеся эту тираду, она спустилась вниз по ступенькам. Нейт обомлев наблюдал, как она направилась прямиком к его окурку, медленно наклонилась, достав его из канавы и зажав пальцами, словно это была самая отвратительная вещь, которую ей доводилось держать в своих руках. — Он говорит, что люди должны лучше заботиться о том месте, где живут, иначе оно не сохранится долго в такой красоте. — Она наклонилась вперед и наступила на окурок ногой, предоставив ему дразнящий вид своего декольте.

— Кто такой Фазир? — спросил Нейт, не отводя от нее глаз, она выпрямилась, и ее щеки разрумянились от гнева, и он понял, что его решение, принятое в начале этого вечера, ускользает, опускаясь фактически до нулевой отметки, вернее даже переходя за нулевую отметку, после того, как он увидел ложбинку ее груди, стал свидетелем ее улыбки, не говоря уже о том, когда она сказала: «Спасибо».

Она оглядывалась кругом, пытаясь найти место, куда бы можно было выбросить окурок.

— Он друг семьи, он помог вырастить меня, — рассеянно объяснила она.

— Лили, дай мне окурок, — тихо сказал Нейт, глядя ей в глаза, и она сосредоточилась на нем. Он протянул руку, она поднялась по ступенькам, остановившись за две до верха, и положила ему в ладонь остатки сигареты.

После своих довольно тщетных попыток спасти Землю от его окурка, она, казалось, запоздало поняла насколько странным выглядит ее поведение со стороны, поэтому стала выглядеть немного растерянно и подавленно.

— Мне кажется, — прошептала она, смотря в другую стороны и стараясь не встречаться с ним глазами, — что с моей стороны это было немного грубо, – произнесла она, словно грубость было худшим из грехов.

— Не более грубо, чем мое бездумное участие в уничтожении планеты, — мягко ответил он, поддразнивая ее.

Ее глаза взметнулись к нему и ее огорчение моментально улетучилось, потому что она рассмеялась от души, не жеманно, а с большим чувством, и это так подействовало на него, что он улыбнулся ей в ответ.

И в этот момент, его принятое решение было окончательно сломлено.

— Да, правда, — она перестала смеяться, но в ее глазах по-прежнему плясами смешинки, — ты наверняка более грубый, чем я. Тебе должно быть стыдно, Нейт, очень стыдно.

Он спросил, прежде чем смог остановить сам себя, прежде чем задумался над своими словами и прежде чем вспомнил все причины, по которым не должен был спрашивать:

— Ты останешься до завтра?

— Прости? — она насмешливо наклонила голову, и ее великолепные глаза, все еще продолжали улыбаться.

— До завтра. Ты остаешься у Лауры и Виктора до завтра?

— Я..., — она явно колебалась, глядя на него, — я так не думаю. Я и так слишком долго пользуюсь их гостеприимством. Твои эм... родители очень добры, но рыба и гости начинают «вонять» после трех дней.

— Что? — он больше не останавливал себя от этой мысли, потому что, понятия не имел, о чем она говорит.

— Так часто говорила моя бабушка, рыба и гости начинают вонять через три дня. Так она выражала, что не стоит злоупотреблять гостеприимством, если ты в гостях, — она поднялась на последние две ступеньки и встала перед ним, задрав кверху голову, чтобы посмотреть ему в глаза. — Я хочу сказать, что мне пора возвращаться домой.

— Ты здесь всего лишь два дня, — напомнил он ей доброжелательно улыбаясь и глядя на нее сверху-вниз. В ней что-то изменилось, как только она поймала его улыбку, и почему-то это вызвало румянец у нее на щеках.

— Я думаю, что когда я прибыла сюда, то даже не знала Лауру и Виктора, поэтому думаю вполне справедливо сократить срок до двух дней. Так что я изжила свой срок годности, — она мило улыбнулась и ему пришлось приложить все усилия, чтобы не схватить и не заключить ее в свои объятия.

Она стояла близко, неприлично близко, но недостаточно близко, чтобы чувствовать мягкость ее тела, он ощущал только аромат ее тонких духов.

Он подался вперед всем телом, оторвавшись от перил, став на несколько дюймов ближе, и уже не существовало между ними благопристойного расстояния.

— Останься еще на день, — убеждал он, его голос стал низким и немного требовательным.

Ее тело почти незаметно вздрогнуло и ей пришлось еще дальше отклонить голову назад, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Почему? — прошептала она, в ее глазах светилось восхитительное недоумение.

Он приблизился еще ближе, и ее голова откинулась назад еще больше. «Так она будет выглядеть, когда я поцелую ее», — эта мысль словно пуля пронеслась у него в голове.

Она застыла, как вкопанная, Нейт поднял руку и накрутил на палец ее завиток волос, спускающийся по шеи, он был таким мягким.

— Тогда я смогу пригласить тебя на ужин завтра вечером, — ответил он спокойно.

Именно в этот момент Нейт понял, что она перестала дышать.

В ней было что-то такое, что заставило его понять, что он находится под полным и тотальным ее контролем. Она смотрела ему в глаза, в самую глубину, теряясь в нем, попросту говоря, она могла сделать с ним все, что захотела одним только взглядом, не произнося ни единого слова.

И это его потрясло, потому что это превосходное, первозданное, недоступное творение могло потеряться в нем, в Нейте МакАллистере, мальчике с неудачной стороны города, сына шлюхи. Он имел невыразимое, но опьяняющее желание закричать от своего открытия, и такое же сильное желание похоронить себя в ней полностью, похоронить свой язык в ее рте, похоронить себя глубоко внутри нее, заявить на нее права, обладать ею, сделать что-то крепкое, долговечное, сделать ее по-настоящему своей.

— А что с твоей невестой? — выдохнула она.

— У меня нет невесты.

— А твоя девушка... как ее зовут, Джорджия?

— Джорджия и я больше не вместе.

Как только он это сказал, она не колеблясь ответила:

— Хорошо.

Он выпустил ее волосы и провел пальцем по мягкой коже у уха, вниз по скуле к шее.