Соломон Крид. Искупление - Саймон Тойн

Луис зажмурился, из его глотки вырвался свистящий стон. Затем Луис вдохнул. Рана на груди всхлипнула, втягивая воздух.

– Да пошел ты! – выговорил он и умолк, скривившись от боли.

– Вижу, – задумчиво произнес Малкэй, – ты большой крепкий парень, терпишь, хотя так больно, держишься, хотя смерть так близко. Это впечатляет. Честно. Но ведь это бесполезно. Если ты не заговоришь, ты умрешь в этой комнате, а я непременно скажу, что ты начал болтать перед смертью. Потому или ты говоришь – и живешь немного дольше, а возможно, и намного дольше; или изображаешь крутого, молчишь – и умираешь ни за что.

Луис глянул из-под полуприкрытых век, взвешивая сказанное. А Малкэй из опыта знал, что настал критический момент, когда человек решает: говорить или молчать до конца. Иногда лучше молчать самому и позволить выговориться, иногда следует немножко помочь, чуть подтолкнуть к контакту. Самое главное здесь – понимать, с каким человеком имеешь дело. Ясно ведь, Луис из тех крепких молчаливых ребят, которые наверняка предпочитают, чтобы за них говорили другие. Так Малкэй и поступил.

– Знаешь, давай-ка так, – произнес он тихо и доверительно. – Я назову имя, а ты кивни, если оно то самое, ладно? Если выберешься отсюда живым и кто-нибудь спросит, ты сможешь честно ответить, что никому ничего не сказал.

Глаза Луиса начали стекленеть. Еще пара минут – и он уже никому ничего не скажет.

– Это был Тио? Тебя послал Папа Тио?

Луис не двинулся. Лишь смотрел из-под полуприкрытых век.

– Ты меня слышал? Это Папа Тио послал тебя?

Луис втянул воздух, закрыл глаза, стараясь вытерпеть боль, затем качнул головой – медленное движение, заставившее сморщиться от натуги.

Малкэй выпрямился и посмотрел на лежащего рядом Карлоса, на удивленную гримасу, застывшую на его лице. Когда Карлос появился в дверях с пистолетом в руке, Малкэй заподозрил, что Тио здесь ни при чем. Тот в подобных делах никогда бы не поставил родича под начало чужака.

Малкэй снова глянул на Луиса, надеясь проверить еще пару имен, но было уже слишком поздно. Глаза того закатились, рот еще открывался и закрывался, но рана в груди больше не всасывала воздух. Раненый задыхался, тонул в своей крови, пытался набрать в легкие воздуха и не мог. Последний судорожный выдох – и рот застыл. Луис обмяк. Малкэй приложил два пальца к шее, но не ощутил ничего.

Тогда он поднял левую руку Луиса и сдвинул рукав пиджака вверх до предела. Левое предплечье почти целиком покрывала цветная татуировка Санта Муэрте, Святой Смерти. Ее улыбающееся костяное лицо окаймлял капюшон длинного савана, костистые руки держали глобус и косу. Сама по себе Санта Муэрте не значила ничего. Многие мексиканские гангстеры носили татуировку с нею.

А вот на правой руке было кое-что куда информативнее.

На кисти – кольцо из колючей проволоки, показывающее, что Луис сидел в тюрьме, а над ним – аккуратно выписанная колонка римских цифр, от одного до четырех, рядом с контуром пистолета со стволом, направленным к кисти. Татуировки показывали, что их хозяин – стрелок, убийца на службе картеля. Числа показывали, сколько он убил важных людей. Метки были и на стволе пистолета: пятнадцать, наколотых тонкой иглой, показывающих убитых меньшей важности, лишенных жизни в обычном порядке дел – солдат и вовсе посторонних. Это напомнило Малкэю значки боевых вылетов на самолетах. Война другая – принцип тот же. Но римские цифры на память о важных трупах использовала лишь одна банда, считавшая себя защитницей и опорой католической веры, – «Латинские святые». Главные конкуренты Папы Тио.

Малкэй достал из кармана телефон, чтобы сфотографировать, и увидел сообщение о пропущенном звонке. И вздохнул с облегчением, узнав, от кого звонок. Ну, сперва надо здесь прибраться, а потом уже звонить.

Он сфотографировал руку Луиса, проверил, четким ли вышел снимок. Первые три числа – жирно-черные, сочные. Четвертое – лишь контуры. Их заполняют чернилами после успешной работы. Здесь только один человек стоил такого числа. И это был не Хавьер. И не Малкэй.

Теперь все понятно. Засланный – не Хавьер, а Карлос. Он был не стрелком, а сигнальным маячком в человеческом обличье. Его телефон передавал координаты цели команде убийц. Потому Карлос так и нервничал. Он знал: бригада едет. И предал он, скорее всего, затем, чтобы оплатить какой-нибудь долг, сдав одну группу убийц другой, и сменить одну дерьмовую ситуацию на другую, с дерьмом чуть пожиже. Малкэй про подобные ситуации знал все.

Он сунул телефон в карман, встал и принялся за работу в тусклом мерцании телевизора: вынул из заднего кармана фланель, вытер все места, которых касался, затем сделал еще несколько фотографий, взял инкрустированный золотом и самоцветами телефон у Хавьера, из шкафа достал пакет для грязной одежды и принялся собирать пистолеты. У Луиса и «Тайсона» были FN 5–7, известные как «убийцы полицейских» за способность пробивать бронежилеты. У каждого стрелка в пиджаке по два запасных магазина и почти тысяча долларов наличными. Малкэй отыскал ключи от джипа в кармане Луиса и взял их себе. У Хавьера в голенище сапога оказался нож. Малкэй бросил его в пакет к остальному оружию, закрутил пакет и завязал, отыскал на телефоне сообщение о пропущенном звонке и нажал на «ответить».

Затем встал у двери, осматривая комнату, проверяя, не упустил ли чего. Глянул на экран телевизора, по-прежнему показывавшего горящую пустыню. Репортер докладывал о крушении самолета, вызвавшем пожар. Полоса внизу сообщала, что, возможно, есть выживший. Малкэй непроизвольно шагнул вперед, не веря прочитанному.

Телефон щелкнул. Кто-то снял трубку:

– Привет.

Это не был голос отца.

21

Соломон посмотрел на человека, лежащего на каталке.

Медики еще хлопотали нам ним, как над обычным пациентом: поднимали черный обугленный ужас его ног, измеряли температуру бесконтактным цифровым термометром, укрывали стерильными простынями, чтобы предотвратить потерю тепла и гипотермию. Говорили все время, сообщали, что все будет в порядке, советовали держаться, описывали, как повезут его на самолете в специальное отделение в Марикопе. Медики были слишком заняты, чтобы обращать внимание на чужака, стоящего среди них. Но обгорелый человек незнакомца заметил. Глядел прямо на него когда-то голубыми, а теперь молочно-мутными глазами.

«Стеклянистая жижа в человеческом глазу – белок, – услужливо сообщила память. – Если ее нагреть, она белеет, как вареное яйцо».

Соломон глядел на изуродованного человека, на обугленное тело, скорчившееся в позе зародыша – результат сокращения мышц, вызванного сильным жаром. Медики срезали остатки одежды, чтобы распухание обгоревшей плоти под ней не превратило лохмотья в жгуты.

Соломон посмотрел человеку в глаза и улыбнулся. Запах был почти невыносимым – сладковатый, пережжено-шашлычный аромат человеческого мяса, настолько напоминающего свинину, что в некоторых каннибальских племенах человека именовали «длинной свиньей». Соломон протянул руку, осторожно коснулся обгорелого обрубка руки. Белая кожа казалась такой яркой рядом с изуродованной кистью, превратившейся в когтистую лапу.

– Эй, вы! – крикнули резко и сердито. – Отойдите! Не троньте пациента!

Соломон крепче сжал руку обожженного, зная, что это не причинит ему боли. Он чувствовал растрескавшуюся кожу, видел кости, выглядывающие сквозь ошметки плоти на кончиках пальцев. При таких повреждениях наверняка погибли все нервные окончания. Бобби уже никогда не ощутит боль в этой руке. Ничего не ощутит. Но Соломон все равно держал руку так, чтобы обожженный, пусть и не чувствуя, мог ее видеть.

– Сэр, вам нужно отойти.

– Вы напрасно теряете время, – сказал Соломон, глядя раненому в лицо.

– Мне судить, напрасно мы теряем время или нет.

– Я говорю не о вашем, а о его времени.

Морган подошел сзади, положил тяжелую ладонь на плечо Соломона:

– Вам следует отпустить его и позволить докторам делать их работу.

– Полагаю, вам известно «правило девяток»? – обратился Соломон к доктору.

– Простите?

– «Правило девяток», которое позволяет быстро определить тяжесть ожога?

– Я знаю, что такое «правило девяток», – ответил доктор.

– Вы применили его к пациенту?

– Мистер Крид, второй раз я просить не буду, – предупредил Морган.

– Погодите, – остановил его доктор, глядя на обожженного.

Того доставили так быстро, что доктор принялся работать на автопилоте, делая основное, простейшее: проверяя, может ли пострадавший дышать, чиста ли глотка; удостоверился, что ноги приподняты и в вену течет физраствор. Больше ничего доктор и не мог поделать: полевой госпиталь не годился для лечения тяжелых ожогов. Доктор делал все, что в его силах, чтобы стабилизировать состояние пострадавшего и потом отправить в больницу.

– Все в порядке. Все нормально, – сказал он Моргану.