Собрание сочинений (Том 2) - Сергей Алексеев

- Я поставщик двора...

И вот появились у этого Уткина или Голубкина новые покупатели. Приобретали они один за одним по целому ящику апельсинов и, что особенно поразило купца, не торгуясь.

После этого к купцу явился старый ого знакомый жандармский унтер-офицер Хваткин.

- Собирайся!

- Я поставщик двора... - начал купец.

- Собирайся!

Привёл Хватким Уткина или Голубкина в участок.

- Я поставщик двора... - снова начал купец.

- Вот мы сейчас разберёмся, какого двора, - грозно произнёс жандармский полковник.

- Его императорского величества, - гаркнул купец.

- Разберёмся, - повторил полковник.

А дело всё в том, что в Петропавловской крепости и даже в Алексеевском равелине у заключённых декабристов вдруг были обнаружены апельсины.

Как, откуда они попали? В самой крепости, у охраны, выяснить ничего не удалось. Стали тогда искать продавца. Им и оказался Уткин-Голубкин.

- Вот вы какого двора поставщик! - кричал на купца жандармский начальник. - Да за это тебя... шкуру с тебя... В кандалы да в Сибирь. Кто приходил за товаром?

Перепугался купец. Со страху забыл, кто приходил, как покупатели выглядят.

- Двое их было. Двое. Нет, кажись, трое. - Через минуту: - Точно припомнил - был он один.

Понял жандармский полковник, что от купца не добьёшься прока, приказал у лавки устроить засаду, схватить покупателей. Однако за апельсинами больше никто не явился. Так и осталось неизвестным, как, через кого попадали заморские фрукты в Петропавловскую крепость.

Для купца эта история кончилась плохо. Правда, в Сибирь его не погнали, но в торговых рядах лавку приказали закрыть. Однако купец есть купец. Погоревал он, поохал. А затем перевёл свою лавку в другое место и снова открыл торговлю.

Теперь, когда он начинал торговаться в цене, а брал он и на новом месте на редкость дорого, то непременно вставлял:

- Я, к вашему сведению, этот продукт, - купец показывал на апельсины, - поставлял аж самим господам офицерам, тем, что... - В этом месте купец делал жест рукой, показывал в сторону Петропавловской крепости. - Во!

Нужно сказать, что теперь торговля лучше пошла у купца.

МАЛИНА

Большая, надёжная стража охраняла Алексеевский равелин. Много здесь грозных и злых тюремщиков. Но и тут нашлись люди, которые сочувствовали декабристам.

На хороших тюремных сторожей особенно повезло поручику Басаргину. Один из них хотел устроить ему побег, другой...

Лежал однажды Басаргин в своём каземате. Снова смотрел в потолок. Опять вспоминал свою Оленьку. А думая об Оленьке, вспомнил и своё детство: речку-певунью, густые травы, то, как ходил в лес по грибы, по ягоды. Лежал Басаргин, и представлялось ему, что он снова в густом лесу.

"Ау! Ау!" - раздаётся тревожный голос.

Это нянька разыскивает Николеньку Басаргина.

"Ау! Ау!"

Не отвечает Николенька. Забрался он в куст малины. Свисает с веток душистая ягода. Спелая-спелая. Вкусная-вкусная. Так и просится ягода в рот.

Лежит вспоминает поручик лес. И вдруг так захотелось ему малины, как в жизни ещё никогда не хотелось.

В это время тюремный сторож и зашёл в камеру к Басаргину. Видит, лежит мечтает о чём-то поручик.

- Небось снова, ваше благородие, об Оленьке? - спросил сторож.

Почти все охранники знали, что у Басаргина осталась на воле любимица дочь.

- Об Оленьке, друг, об Оленьке, - сказал Басаргин. - А ещё о малине, - и усмехнулся. - Вот ведь какая блажь.

Рассказал он тюремному сторожу тот случай из детства, про речку-певунью, про лес.

- Да-а, - протянул тюремщик. Видно, детство тоже своё припомнил.

Прошло два дня. Поручик уже и забыл про разговор, про малину. И вдруг входит к нему в камеру сторож, протягивает бумажный кулёк.

- Что такое? - подивился Басаргин.

- Берите, ваше благородие, берите.

Взял Басаргин кулёк. Развернул. Посмотрел - малина.

- Откуда?!

Сторож замялся.

- Ешьте, ешьте, ваше благородие.

Басаргин взял ягодку, осторожно отправил в рот.

- Откуда же, друг?

- Да тут... Да это же... начальство, - стал что-то невнятно объяснять сторож. Наконец нашёлся: - По случаю престольного праздника.

В этот день действительно был какой-то церковный праздник.

- А-а, - протянул Басаргин. - Ах, хороша, ах, хороша! Ай да малина! Хитро улыбнулся: - Слава престольным праздникам.

ПРИГОВОР

Шесть томительных месяцев провели декабристы в Петропавловской крепости. Шесть томительных месяцев не прекращались допросы и следствия. И вот приговор объявлен. Пять декабристов - Кондратий Рылеев, Павел Пестель, Сергей Муравьёв-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин и Пётр Каховский - были присуждены к смертной казни через повешенье. Остальные лишались чинов и званий и ссылались в Сибирь на каторгу. Декабристы гордо встретили свой приговор.

- И в Сибири есть солнце, - сказал декабрист Сухинов.

12-го июля, впервые за все эти месяцы, заключённых собрали вместе. Была устроена церемония лишения осуждённых чинов и званий. Называлось это гражданской казнью. С осуждённых должны были сорвать эполеты и ордена, бросить в огонь. Над головой у каждого переломить шпагу.

Николай I находился в это время далеко за городом в Царском Селе. Он приказал, чтобы через каждые 15 минут к нему являлся фельдъегерь, сообщал о том, как идёт церемония.

Приехал первый фельдъегерь:

- Построены, ваше величество. Генерал-адъютант Чернышёв приказал распалить костры.

- Так. Ну, а как же сами злодеи? Видно ль на лицах у них раскаяние?

- Да что-то не очень видно, ваше величество.

Прибыл второй фельдъегерь:

- Костры разложены, ваше величество.

- Так.

- Генерал-адъютант Чернышёв дал приказ срывать эполеты и ордена.

- Так. Ну, а как же сами злодеи? Видно ль на лицах у них раскаяние?

- Да что-то не очень видно, ваше величество.

Третий курьер явился:

- Срывают эполеты и ордена, ваше величество. Бросают в огонь.

- Так.

- Генерал-адъютант Чернышёв отдал приказ ломать шпаги над головами.

- Так. Ну, а как же сами злодеи? Видно ль на лицах у них раскаяние?

- Да что-то не очень видно.

Четвёртый курьер примчался:

- Шпаги ломают, ваше величество.

- Так.

- Генерал-адъютант Чернышёв отдал приказ в каторжные халаты одеть виновных.

- Так. Ну, а как же сами злодеи? Видно ль на лицах у них раскаяние?

- Осмелюсь доложить, государь, смеются, кажись, злодеи.

Царь побагровел, в гневе посыльным бросил:

- В цепи презренных, в цепи. Разойдись! - закричал посыльным. Схватился рукой за сердце. - Дурново! Дурново!

Мчит Дурново, тащит капли ему от сердца.

РАСПЛАКАЛСЯ

Гордо встретили декабристы приговор суда. А вот морской офицер лейтенант Бодиско расплакался.

- Морской офицер лейтенант Бодиско расплакался, - доложил генерал-адъютант Чернышёв царю.

Николай I улыбнулся, остался доволен.

- Вижу, среди негодяев хоть и один, да человек благородный есть. Если бы знал - помиловал. Что же он говорил?

Что говорил Бодиско, генерал-адъютант Чернышёв не знал.

- Разузнать. Доложить! - приказал Николай I.

Стал хвастать царь своим приближённым, что морской офицер лейтенант Бодиско расплакался.

Похвастал брату.

Похвастал жене.

Адъютантам своим похвастал.

- Расплакался! Расплакался! Расплакался! - повторял государь. Даже повеселел. Даже по-мальчишечьи насвистывать что-то начал. - Расплакался! Расплакался! А сегодня я вам передам, что при этом сказал Бодиско.

Разнесли адъютанты налево, направо слова государя о том, что морской офицер расплакался.

- "Среди негодяев человек благородный есть. Если бы знал, помиловал" - вот что сказал государь.

В богатых домах Петербурга о слезах лейтенанта Бодиско только теперь и речь.

- Морской офицер расплакался!

- Морской офицер расплакался!

Правда, надо сказать, что активного участия в восстании Бодиско не принимал. И по решению суда наказание было вынесено ему, по сравнению с другими, совсем не суровое, а даже, скорее, мягкое. Как других, не отправляли его на вечную каторгу. Лишался Бодиско чинов и дворянства, ссылался в Сибирь на поселение.

Вечером генерал Чернышёв снова докладывал царю:

- Дознались, ваше величество.

- Ну-ну. Что говорил Бодиско? Какими словами каялся?

- Ваше величество, он того...

- Что "того"? - насупился царь.

- Плакал этот злодей не потому, что в тяжких грехах раскаялся. Счёл, разбойник, ваше величество, за личное унижение столь мягкий ему приговор. "Стыдно смотреть мне в глаза товарищам" - вот что сказал Бодиско.

ПЯТЕРО

Петербург. Лето. Июльский рассвет. Неохотно плывут облака. Нева ещё сонно дремлет. Шпиль Петропавловской крепости шпагой вонзился в небо.

Осуждённых ведут на казнь. Вот они, пятеро: Кондратий Рылеев, Павел Пестель, Сергей Муравьёв-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин, Пётр Каховский. Идут они в белых льняных рубахах. Прощально звенят кандалы.