Когда пробьет восемь склянок - Алистер Маклин

— Таможенники? — У него был такой вид, будто он хотел сказать или «глупости» или «черт знает что», но передумал и лишь проницательно посмотрел на меня. — Корчат из себя деловых, а на самом деле — настоящие бездельники. Говорите, среди ночи? Да не надо было их пускать на борт! Послать подальше — и все! Нет, это просто невыносимо! И чего же, черт возьми, они хотели? — Он производил впечатление человека, у которого уже были неприятности с таможенниками.

— Искали какие-то химикалии, которые были украдены прошлой ночью где-то в Эйршире. Но, разумеется, ничего не нашли.

— Идиоты! — Он протянул мне массивную руку. Свою категоричность о таможенниках он высказал, и на этом неприятный инцидент был для него исчерпан. — Скурас… Энтони Скурас, сэр.

— Петерсен. — Рукопожатие заставило меня вздрогнуть, и дело было не в силе — просто массивные, украшавшие его пальцы перстни впились мне в ладонь. Я бы не удивился, обнаружив парочку колец и на больших пальцах. Но… чего не было, того не было. Я с интересом посмотрел на него.

— Сэр Энтони Скурас! Наслышан.

— Вряд ли чего-нибудь хорошего. Журналисты меня не любят, потому что знают, что я их презираю. Киприот, говорят они обо мне, наживший миллионы на морском деле благодаря жестокости. Верно. Был изгнан греческим правительством из Афин. Тоже верно. Осел в Великобритании и купил титул… Абсолютно верно. Сделал многое для благотворительности и общественности. Что ж, на деньги, можно купить все. Ближайший шаг: намечаю купить баронство, только в настоящий момент цены на рынке не очень привлекательные. Они неизбежно должны упасть. Можно воспользоваться вашим передатчиком? Вижу, он у вас есть.

— Что-что? — Внезапная перемена темы застала меня врасплох. И неудивительно, если вспомнить, как я себя чувствовал.

— Радиостанция! Вы не слушаете последних известий? Все проекты по защите, которые отбросил Пентагон. Падают цены на сталь… Я обязательно должен переговорить с моим биржевым маклером в Нью-Йорке — и немедленно!

— Простите, вы, разумеется, можете это сделать, но… ваш собственный радиотелефон? Наверняка…

— Не работает. — Его губы стали еще тоньше, практически исчезли. — Это очень срочно, мистер Петерсен.

— Да, конечно, конечно, само собой. Вы знаете, как обращаться с аппаратом?

Он скупо улыбнулся. Вероятно, он мог улыбаться только таким образом. Если подумать о передатчике, который стоял на «Шангри-Ла», мой вопрос звучал приблизительно так, как если бы капитана трансатлантического дизельного самолета спросили, сможет ли он управиться с какой-нибудь примитивной «этажеркой».

— Думаю, что справлюсь, мистер Петерсен.

— Когда закончите, позовите меня. Я буду в салоне…

Он позовет меня еще до того, как закончит; он позовет меня даже до того, как начнет, но я не мог ничего ему сказать, ибо весть об этом быстро разнесется. Поэтому я просто спустился в салон, подумав, не побриться ли мне, но потом все-таки решил не делать этого, потому что ждать долго не придется.

Я оказался прав. Он появился в дверях быстрее чем через минуту. Лицо его было хмурым.

— Ваше радио, не работает, мистер Петерсен.

— С ним просто трудно обращаться. Устаревшая модель, понимаете, — сказал я тактично. — Может быть, я помогу и…

— Я сказал, что оно не работает, а если я что-то говорю, то так оно и есть.

— Оно чертовски капризное. И оно работало…

— В таком случае, окажите милость — помогите.

Я попытался выполнить его просьбу, но у меня ничего не вышло. Я вертел все ручки, которые только мог, но ничего не помогало.

— Возможно, где-то нарушен контакт, — высказал я предположение. — Надо проверить…

— Может быть, вы будете так добры и поднимете верхнюю панель?

Я удивленно уставился на него. Затем мой взгляд стал задумчивым.

— Судя по всему, сэр Энтони, вы знаете нечто такое, чего не знаю я.

— Вы сейчас это узнаете.

Я действительно узнал это, сняв крышку. И мне пришлось изобразить всю гамму чувств, которые испытывает человек, когда видит что-то невероятное, что его сильно рассердило. Наконец я выдавил:

— Вы знали? Откуда?

— Это же напрашивается само собой, разве не так?

— Ваш передатчик… — медленно сказал я. — Значит, за всем этим кроется нечто большее. У вас, стало быть, тоже побывали ночные посетители?

— И на «Орионе». — Его губы снова исчезли. — Это большой голубой двухмачтовый корабль, который стоит недалеко от гавани. Единственный корабль в гавани, кроме нас, имеющий передатчик… сейчас тоже разбитый. Я только что оттуда…

— Разбит? Тоже? Боже мой, но кому надо… Ведь это похоже на действия маньяка…

— Маньяка? Ах, не говорите уж… Я кое-что понимаю в таких вещах. Моя первая жена… — он внезапно замолчал, покачал головой, а потом продолжил: — Действия людей, чей рассудок поражен болезнью, неразумны, бессмысленны, нецеленаправленны. То, что мы видим в данном случае, вы правы, очень неразумно, зато мастерски проделано. Этому должна быть причина. Сначала я подумал, что мне хотят помешать поддерживать связь с сушей, но потом пришел к выводу, что это не так, ибо если меня на какое-то время и оставят без связи, то вряд ли кто-нибудь от этого выиграет.

— Но вы только что сказали, что биржа в Нью-Йорке…

— Это все пустяки, — ответил он с презрением. — Разумеется, никто не любит терять деньги. Но тем не менее, мистер Петерсен, целью являюсь не я. Здесь имеются какие-то А и Б. А считает жизненно важным поддерживать связь с материком, причем постоянно. Б, наоборот, считает жизненно важным помешать А поддерживать эту связь. И, как следствие, Б предпринимает известные шаги. Здесь, в Торбее, происходит нечто странное. Попахивает большим делом. У меня нюх на такие вещи.

Его нельзя было назвать дураком. В конце концов, лишь несколько слабоумных закончили жизнь мультимиллионерами. Я не мог бы сформулировать ситуацию лучше. Помолчав, я спросил:

— Вы заявили в полицию?

— Поеду после того, как сделаю пару телефонных звонков. — Его глаза внезапно стали холодными. — Разумеется, если наш друг не вывел из строя и обе телефонные точки, находящиеся на главной улице Торбея.

— Дело обстоит много хуже. Он повалил телефонные мачты, ведущие на материк. Где-то там, внизу, в зунде. И никто не знает, где именно.

Он уставился на меня, повернулся, собираясь идти, а потом слова развернулся ко мне:

— Откуда вы знаете? — Его тон соответствовал выражению лица.

— Это мне сказала полиция. Они приходили сюда вместе с таможенниками.

— Полиция? Чертовски странно! Что нужно было полиции? — Он сделал паузу и посмотрел на меня холодными выжидающими глазами. — Личный вопрос, мистер Петерсен. Я не хотел бы показаться нескромным и задаю его, чтобы исключить те или иные случайности. Что вы, собственно, делаете в этой бухте? И пожалуйста, не посчитайте этот вопрос оскорбительным.