Синдром пьяного сердца (сборник) - Анатолий Приставкин

– Вот кто свидетель нашей ночи, – с нежностью произнес Емил, возвратив Дулю в багажник и погладив ее рукой.

Так гладят женщину.

А далее произошло то, что происходит в конце каждого, даже самого распрекрасного путешествия. Мы разъехались, разбрелись кто куда: Борис с Люсей к себе в Жуковский, где они живут и трудятся, а Емил уехал в свою Болгарию, в теплый тракийский город Пловдив…

Ну а я остался в Москве.

В Москве… Но с Дулей.

Далее же случилось вот что.

Однажды позвонил мне Толя Злобин, бывший фронтовик, а ныне мой коллега-литератор. Сказал, что он приезжал в поликлинику, да вот вспомнил, что я рядом живу, и решил заглянуть. Сейчас он возьмет бутылек и придет, чтобы потолковать о жизни.

– Да у меня все есть, – сказал я Толе. – У меня корыто под завязку и закусь. Не теряй времени, заходи!

Толя объявился через полчаса. Снимая куртку, озирался со словами, что давненько здесь не был, и… Тут он умолк, будто поперхнулся, вывернув голову в сторону письменного стола, который хорошо проглядывался из прихожей через распахнутую дверь.

– Что это… у тебя? – спросил, вытягивая шею и округлив глаза. Можно было подумать, что встретил у меня в квартире тигра.

– Где? – удивился я, озираясь и недоумевая.

– Да вон… На столе!

А на столе, посверкивая гладким холодным боком, красовалась моя Дуля.

И я сказал:

– Это… Дуля…

– Дуня? – не расслышал он. – Какая еще Дуня? У него даже воздуха не хватило, чтобы произнести целиком всю фразу.

– Ду-ля, – повторил я. – Для украшения. Сувенир, так сказать… Из Прибалтики…

– Кто – для украшения? – произнес Толя странным голосом, делая шаг назад и дергая при этом ручку входной двери, которая не сразу ему поддалась.

Так с курткой в руках и исчез, только быстрые шаги простучали на нижних этажах лестницы.

А вскоре раздался телефонный звонок. Я услышал Толин голос и понял, что он крайне взволнован.

– Я удрал как последний трус… – сказал он. – Но послушай меня… Ты меня слышишь?

– Слышу, – подтвердил я.

– Так вот, у тебя на столе снаряд… Ты меня хорошо слышишь?

– Ну конечно, слышу, – повторил я.

– Заряженный боевой снаряд! – прокричал он прямо в трубку, так что мембрана зазвенела.

– Но, Толя, – отвечал я бодро, хотя внутри что-то кольнуло. – Это головка, которая безопасна…

– Послушай старого артиллериста, который прошел войну! – перебил он сердито. – Это снаряд очень крупного калибра… Где ты взял его?

– В лесу.

– Вот и отвези его поскорей в лес!

– А он что же? – спросил я, настораживаясь. – Он и сейчас может…

– Конечно может! – заорал он в трубку. – И ваш дом взлетит на воздух! А у тебя, между прочим, дети! Кстати, где они?

– Детей здесь нет, – отвечал я упавшим голосом. Разговор о детях меня сразу отрезвил.

Я пришибленно молчал, а Толя стал подробно объяснять.

– Ты должен немедленно, сейчас взять подушку, одеяло, шубу, ковер… Ну, что помягче, в них (только в них!) завернуть свою Дулю и так, на цыпочках, нежно, как цветок, как грудного ребенка… перенести в машину… Но все это, – повторил он, – делать не дыша…

– А если милицию позвать? – задал я дурацкий вопрос.

– Зови, – произнес он угрожающе. – Приедут, когда поздно будет… А если поспеют, то оцепят дом, выгонят всех на улицу. Да задергают с допросами… Ты этого хочешь?

– Этого не хочу, – сказал я правду.

– Тогда не тяни. Черт ее знает, твою Дуню…

– Дулю, – тихо поправил я. И, желая хоть что-то возразить, добавил: – Ведь до сих молчала…

– Все мы молчим, пока не взорвемся, – зло отреагировал он.

«Вообще-то она не такая», – чуть не сорвалось у меня с языка, но сообразил, что Толя может напоследок и обматерить.

Я перевел взгляд на Дулю: отблескивая на солнце холодным серебром, с золотыми ободками, она не казалась страшной. Современный, как сказали бы, дизайн, его жалко было рушить.

Я со вздохом взял Дулю под мышку и направился к выходу, но у лифта вспомнил, вернулся, замотал ее в детское одеяло, которое подвернулось под руку.

У подъезда попался сосед, из разговорчивых. Пока он что-то у меня выспрашивал, я весь издергался, руки онемели от тяжелой ноши.

– А ты чего в одеяле-то носишь? – вдруг спросил он. – Случайно, не помидоры?

– Помидоры? – повторил я тупо. – Почему помидоры?

– Просто в нашем доме живет один тип, так представляешь, он все время носит в одеяле помидоры…

– Нет у меня помидоров, – злобно отвечал я. И добавил: – У меня Дуля…

– Ах, вон что, – произнес сосед с пониманием и при этом почему-то мне подмигнул.

Я торопливо залез в машину, Дулю положил рядом, на переднее сиденье, и вырулил на трассу. Через несколько часов езды, когда пошел сплошняком лес и не стало видно жилья, я свернул на боковую дорогу, а проехав еще десяток километров, снова свернул на глухой проселок, который и привел меня к уютному озерцу.

Я присел на зеленом бережке, наслаждаясь тишиной и безлюдьем. Не часто встречаешь, даже когда ищешь, такие заповедные места. Сюда бы на рыбалочку, да Бориса с Люсей взять, да Емила, да корыто… Да лодочку и Дулю…

Я вдруг вспомнил, зачем приехал. Извлек из машины Дулю, развернул, положил на траву. Оглядел заливчик, чтобы еще раз убедиться, что я совершенно один. Поднял Дулю, чмокнул ее в тупой холодный носик и произнес не без чувства:

– Спасибо за все.

За что – знал я один.

Да за то хотя бы, что не рванула, как ей от роду полагалось, и не разнесла нас вдребезги!

Я снова оглядел сверкающий под солнцем заливчик. Он был прекрасен.

«А ведь могла бы это сделать столько раз…» – подумалось, и похолодела спина. Впервые до конца ощутил опасность. Она ведь могла рвануть, когда ей вздумается. И – когда мы ловили рыбу, и – когда гремела в багажнике и билась об инструмент, и – когда цепляла ее ногами бдительная наша милиция… И даже когда на ней восседал у костра наш болгарский другарь Емил с неведомой красоткой… Восседал, а может, подкладывал ей под голову или под спинку…

Впрочем, нет. Только не тогда. Тогда была любовь. А счастливые живут по своим законам.

Я размахнулся и швырнул Дулю в воду.

Она, как судачок, сверкнула серебряным боком и ушла навсегда на дно.

– Дуля булькнула… Булька дулькнула… – проборматывал я на какой-то непонятный мотив весь обратный путь.

Дорога показалась мне куда короче.

Вернувшись, я набрал телефон Толи, и он вскоре приехал.

Снимая куртку, раз-другой все-таки глянул из прихожей в сторону кабинета, где на самом видном месте на письменном столе недавно пребывала Дуля.

Не увидав ее, Толя успокоился.

Мы сели за стол.

– За что пьем? – спросил Толя.

– За Дулю, – сказал я. – Буду о ней скучать.

– Но ты… Глубоко ее утопил?

– Очень глубоко… Она, как Кощеева смерть, хранится на дне океана!

– Не Кощея, черт бы тебя побрал, а твоя! Твоя! – И добавил: – Вот теперь доставай свое корыто… Как оно, булькает?

– Булькает, – ответил я уверенно.

С тех самых пор, как корыто оплошало, я доливал его каждый день.

Достал, потряс, чтобы лишний раз убедиться: булькает на все пятьсот граммов.

Мы налили и выпили за Дулю, царство ей небесное.

И вот теперь, когда почти не было страшно, я все-таки сказал то, что хотел:

– Красивой была… Дуля!

– Оружие… Оно… Впечатляет, – согласился Толя. – Но почему… все-таки Дуля?

– Не знаю, – сознался я. – Может, она на дулю похожа?

– На что? На что?

– Ну, на эту… На грушу, что ли?

– Ох, я бы тебе объяснил, на что она похожа…

– Не надо. Будь здоров, – сказал я моему спасителю.

– Нет, сперва твое здоровье, – предложил Толя. – Ты согласен, что за твое здоровье надо крепко выпить? И мы выпили. Я накапал в золотой колпачок «Плиску»:

– Будь здоров, спаситель. – Это Толе. И далее за Бориса… Один нашел, подарил мне Дулю, другой забрал. Впрочем, пока эта рукопись создавалась, ушел и Толя, тихо, незаметно. Но тогда, в лифте, я так далеко не заглядывал. Да и кто мог бы представить, что наступит такое время, когда наш брат литератор будет исчезать из жизни без следа, опадая, как листья с мертвого дерева…

Близ Цимлянского моря на «рафике» привезли нас тогда в «опорный пункт» местного виноделия, руководил экскурсией главный инженер строительства «Атоммаша», который пункту стальные чаны для вина сварил… Это примерно то же, что мое корыто, но космических размеров… Посадили за стол братьев писателей, а там и Злобин, и Валерий Осипов, и Толя Преловский, и Виктор Боков… И наливают брусничного цвета вино под названием «Тихий Дон»… Пьем. Потом опять же «Григорий Мелехов», опять пьем… Может, и «Поднятая целина» была, не помню, но так литературно надрызгались до полуночи, а уж «Аксинью» просто нельзя было не попробовать, хотя пьянила она сверх меры! И тут уж никакой опоры в «опорном пункте» не стало, и пошли искать гостиницу: ходим, ходим, а все кругом стальные чаны до неба, и во всех… литература… Но что о литературе… Я со своего края стола вижу широкое лицо моего друга Георгия Садовникова, который, я уже знал, не бросит меня одного в лифте на произвол судьбы…