Человек-подушка - Мартин Макдонах

Катурян. А как он узнал, что мальчик глухой?

Тупольски. (пауза) А?

Катурян. Как он узнал, что мальчик глухой?

Тупольски. (задумался, пауза) Он увидел слуховой аппарат!

Катурян улыбается, кивает головой. Тупольски облегченно выдыхает.

Мальчик вытащил его из сумки!.. И вот он видит глухого ребенка и видит поезд, но он не бежит вниз по лестнице, чтобы помочь мальчику, как на его месте сделали бы нормальные люди, хотя он и мог бы успеть предупредить, если захотел бы. Что же он делает вместо этого? А ничего! Ничего не делает, возвращается к своим расчетам, к листку бумаги, чтобы только себя позабавить, делает расчеты, как я понимаю, связанные со скоростью поезда, длиной рельс и скоростью, с которой шли ноги мальчика, расчеты о том, в какой точке этот поезд вмажется в эту чертову маленькую спину маленького глухого идиота. А, тем временем, мальчик продолжает движение, ничего не подозревая, поезд грохочет все слышнее, приближаясь все ближе и ближе к нему, и мальчик уже где-то в тридцати ярдах от подножия башни, где старик завершил свои расчеты и только что понял, что поезд раздавит мальчика ровно в десяти ярдах от подножия его башни. Десять ярдов от подножия башни. И старик, уже крепко заскучавший, не видя никакого интереса в происходящем, легким движением руки превращает листок с расчетами в бумажный самолетик, запускает его через окно и снова с жадностью кидается к своей работе, тут же позабыв о бедном глухом маленьком мальчике. (Пауза.) За одиннадцать ярдов до подножия башни маленький глухой мальчик прыгает, чтобы схватить бумажный самолетик. И поезд с грохотом мчится за его спиной.

Катурян улыбается.

Катурян. Да, очень недурно.

Тупольски. «Очень недурно». Да это лучше, чем вся ваша груда мусора! «Сто и один способ уделать пятилетнего ребенка».

Катурян. Нет, это не лучше, чем все мои рассказы, но это действительно очень недурно.

Тупольски. Извините, а разве я снова разрешил вам высказываться? Мой рассказ лучше, чем все ваши.

Катурян. Хорошо. И еще раз спасибо вам, что вы обещали спасти мои недостойные тексты.

Тупольски. Хм…

Катурян. (пауза) Но все же, как эта история суммирует ваши взгляды на мир? Ну или, как вы говорили, ваш взгляд на профессию детектива?

Тупольски. Ах, так вы не поняли… (с гордостью) Ну смотрите, мудрый старик, понимаете, – это я. Он сидит высоко в своей башне, целый день, он производит расчеты, его ничто не связывает с его коллегами. А маленький глухой сумасшедший мальчик – это мой коллега, мой напарник, ясно? Он приходит, безразличный ко всему, он не знает даже, откуда может приехать паровоз, но я-то знаю, откуда он приедет, и только благодаря моим расчетам, только благодаря тому, что я вовремя кинул ему бумажный самолетик, я спас этого идиота от поезда, я спас моего дорогого друга от напасти и не услышал от него ни слова благодарности за мою помощь. Маленький глухой мальчик лишен чувства благодарности к старику, вот ведь что. Он всего лишь играет со своим долбанным самолетиком. Но это совсем не значит, что я не нуждаюсь в благодарности. Все, что мне нужно, это знать, что именно оттого, что я тружусь в поте лица как талантливый детектив, маленький мальчик будет спасен от паровоза. (Пауза.) Правда, в твоем случае я должен разыскивать мерзкого машиниста, который уже раздавил бедного маленького придурка и потом повернул обратно, чтобы додавить всех его ровесников.

Катурян. (пауза) Получается что, старик предполагал, что глухой мальчик поймает самолетик?

Тупольски. Да.

Катурян. А…

Тупольски. А вы разве так этого и не поняли?

Катурян. Нет. Мне показалось, что мальчик случайно схватил его, это была случайность.

Тупольски. Нет. Старик хотел спасти мальчика. Поэтому он бросил самолетик.

Катурян. Ага.

Тупольски. Он мастер бросать самолетики. Он во всем мастер.

Катурян. Зачем он тогда отошел от окна, словно ему не интересно?

Тупольски. Ну нет. Это другое. Он отвернулся от окна потому, что он был мастером бросать самолетики. Ему даже не нужно было смотреть, долетит ли он до цели. Он подумал только: «О… маленький больной мальчик… Они все обожают бумажные самолетики. Он обязательно схватит его и спрыгнет с рельс». (Пауза.) Так стало понятней?

Катурян. Мне кажется, это можно сделать понятней.

Тупольски качает головой, раздумывая, затем приходит в себя, осознавая свое неоспоримое превосходство.

Я знаю, как это можно сделать понятней…

Тупольски. Молчать! Мне не нужен литературный консультант.

Катурян. Да нет же, я просто пытаюсь…

Тупольски. Вы могли бы сделать понятней, если бы сказали, жива или мертва была маленькая девочка, которую вы замучили три дня назад и засунули в землю! Я думаю, что многое бы прояснилось. И, наверное, я бы смог сделать вам понятней – а я сейчас очень зол, – если бы сказал вам, что собираюсь сжечь ваши рассказы, даже не взирая на те обещания, которые я дал.

Тупольски берет пачку рассказов и спички.

Сделать понятней?

Катурян. Умоляю, Тупольски. Ваш рассказ был действительно очень хорош.

Тупольски. Мой рассказ лучше, чем все ваши рассказы.

Катурян. Ваш рассказ лучше, чем все мои рассказы.

Тупольски. И всем без исключения понятно, что старик хотел именно спасти глухого мальчика.

Катурян. Кристалльно ясно.

Тупольски. (пауза) Я знаю, почему тебе не понравилось. Маленький глухой мальчик в финале все-таки не сдох!

Катурян. Мне, правда, понравилось, Тупольски. Не надо ничего делать. Не надо жечь мои рассказы, не надо. Мне, правда, понравилась ваша история. Я был бы счастлив, если бы ее написал я. Честно.

Тупольски. (пауза) Да?

Катурян. Да.

Пауза. Тупольски спокойно кладет рассказы на место.

Тупольски. Я не сожгу эти рассказы. Я человек слова. Если партнер держит свое слово, я держу свое.

Катурян. Я знаю. Я уважаю вас. Я понимаю, что вам все равно, уважаю я вас или нет, но даже не взирая на это, я скажу, что уважаю вас.

Тупольски. Ну хорошо, а я уважаю вас за ваше уважение. А вам, кстати, не кажется странным, чего это мы с вами выбрали такой благодушный тон? Мне даже теперь немного стыдно от того, что я должен прострелить вам голову через двадцать минут.

Тупольски улыбается. Катурян впервые всерьез задумывается о факте своей смерти.

Катурян. Мммм…

Улыбка покидает уста Тупольски. Пауза.

Тупольски. Нет, я, конечно… Некоторые ваши рассказы весьма любопытны. Некоторые мне просто нравятся.

Катурян. Какие, например?

Тупольски. (пауза) Я оставил у себя один рассказ, «Человек-подушка», так что ли он называется… В нем есть что-то доброе. (Пауза.) Мне близка эта идея. Если ребенок гибнет в детстве, то в этот момент он на самом деле не одинок. Рядом с ним есть кто-то добрый, мягкий, кто протянет руку, кто-то такой… И все-таки смерть – это выбор ребенка, что бы там ни говорили. В этом есть какое-то успокоение. Да. Это не бессмысленная трагедия.

Катурян. (кивает головой. Пауза) Вы потеряли своего ребенка?

Тупольски. (пауза) В отличие от старины Ариэля, я не вступаю в интимные беседы с заключенными.

Катурян кивает головой. Грустная пауза.

Сын утонул. (Пауза.) Пошел один на рыбалку. (Пауза.) Глупо.

Катурян кивает головой. Тупольски уносит электрошоковый аппарат в подсобную комнату.

Катурян. Что будет со мной дальше?

Тупольски. Сперва мы вернемся к разговору о мертвой девочке…

Тупольски приносит черный мешок из подсобной комнаты, демонстрирует его весьма артистично, спереди и сзади, как фокусник.

…оденем на тебя этот мешок, проведем в соседнюю камеру и выстрелим тебе в голову. (Пауза.) Господи, что я несу? Нет, конечно. Мы проведем тебя в соседнюю камеру, затем наденем на тебя мешок, затем выстрелим тебе в голову. Ведь если мы наденем на тебя мешок до того, как проведем тебя в камеру, ты еще, не дай бог, ударишься обо что-нибудь, поранишься.

Катурян. А почему в соседнюю камеру? Почему не здесь?

Тупольски. В соседней камере нам будет легче тебя пришить.