Историки Французской революции - Варужан Арамаздович Погосян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но все эти попытки закончились ничем. Еще в 1960 г. советская власть запретила В.М. Далину участвовать в международном коллоквиуме в Стокгольме «Бабеф и проблемы бабувизма», посвященном 200-летию со дня рождения Бабефа, а его доклад там был зачитан Б.Ф. Поршневым[258]. В.М. Далину дали понять, что он, бывший политзаключенный, не был полностью реабилитирован[259] и не имел права на выезд за пределы СССР. А.В. Гордон, имея на это все основания, утверждает, что освобождение бывших политзаключенных «было половинчатым»[260]. Именно по этой причине так же относились и ко всем остальным вернувшимся из сталинских лагерей коллегам В.М. Далина, в том числе к Я.М. Захеру, не получившему разрешения на участие в этом же коллоквиуме, несмотря на поддержку А. Собуля, включившего его фамилию в программу этого научного мероприятия. Как отметил А.В. Гордон, «профессору дали почувствовать, что “полной’à реабилитации он так и не удостоен, и, каким бы авторитетом ни пользовался на Западе среди “прогрессивных ученых”, на родине действует свой номенклатурный порядок, нечто вроде табели о рангах для ученых»[261].
На столь грустную ситуацию В.М. Далин смотрел более чем философски, однако избегал разговоров и на эту щекотливую тему. Как верно заметил А.Я. Гуревич, «люди поколения Сказкина… подвергались зловредной ленинско-сталинской радиации, и политической, и идеологической, и какой угодно, на протяжении большей части своей жизни, десятилетиями, начиная с 20-х годов, почти без перерыва. Поэтому их жизнестойкость, их способность к сопротивлению были сломлены»[262].
Последние годы жизни В.М. Далин на приглашения зарубежных коллег (Ж. Шарля и др.) отвечал вежливым отказом, ссылаясь на состояние здоровья. Не впадая в уныние, что, в принципе, было не совместимо с характером такого волевого человека, как Виктор Моисеевич, он часто подчеркивал, что можно писать по истории Франции интересные научные работы и в Москве, имея в распоряжении богатые архивы.
В связи с этим следует обязательно отметить одну из особенностей творчества В.М. Далина. В науке он выбирал непроторенные пути, и все основные труды, вышедшие из-под его плодовитого пера в 1950-1980-е гг., – результат тщательного изучения многочисленных архивных первоисточников, к которым до него не прикасалась рука историка. Как профессионал он придавал первостепенное значение исследованию архивных документов, без чего, в принципе, немыслимо всестороннее и глубокое изучение прошлого. Впоследствии он об этом писал: «Историк, никогда не работавший в архиве, подобен футболисту, ни разу в жизни не забившему ни одного гола»[263]. Именно поэтому В.М. Далин с удовольствием и часто приводил пример Ж. Лефевра. Этого историка он высоко ценил и, к слову сказать, очень переживал, что был лишен возможности личного общения с ним во время своей единственной научной командировки во Францию, ибо тот находился тогда в провинции. В.М. Далин подчеркивал, что при написании своей книги о крестьянах департамента Нор Лефевр вел архивные изыскания в течение нескольких десятилетий [264].
Страстный труженик, крупный знаток всех тонкостей исследовательской работы, В.М. Далин и от своих учеников требовал упорной, многолетней работы в архивах, бережного отношения к документам, поверхностного изучения которых категорически не принимал. Дабы помочь молодым историкам сориентироваться в этой не очень простой, особенно в начале исследовательской работы, области, он при необходимости, несмотря на преклонный возраст, даже зимой ходил вместе с ними в архивы, помогая при расшифровке неразборчивых рукописных материалов. В.М. Далин считал архивные изыскания непременным условием успеха исторических исследований и неотъемлемой частью творчества научного сотрудника. Он высоко ценил профессионализм в науке, ведь его собственные работы, как отмечал В.П. Смирнов, «дают нам образец высококачественного научного исследования; могут служить примером научной добросовестности и высочайшего профессионализма»[265]. К нему полностью применима оценка, данная Б.Д. Грековым Я.А. Манандяну в письме от 21 апреля 1946 г.: «Я пишу так уверенно о Вашей работе, потому что иначе как в работе Вас не представляю»[266]. Ему весьма характерны и слова В.П. Волгина о себе: «Мне кажется, что я до тех пор буду чувствовать себя живым человеком, пока буду работать»[267].
До конца своих дней В.М. Далин свято чтил память своих учителей и безвременно ушедших из жизни коллег. Преданность и высочайшее чувство долга перед памятью покойных друзей – выдающихся историков с мировым именем, украшали его как человека и гражданина. По его инициативе созывались заседания группы по изучению истории Франции при Институте всеобщей истории АН СССР, руководителем которой он стал после кончины А.З. Манфреда, посвященные памяти Н.М. Лукина, В.П. Волгина,
A. З. Манфреда, Б.Ф. Поршнева, А. Собуля и др., где он выступал с душевными, пламенными и искренними речами. Когда В.М. Далин говорил об этих людях, об их подчас горькой судьбе, его глаза нередко наполнялись слезами.
С особой признательностью он вспоминал имя академика B. П. Волгина, называя его «благороднейшим человеком»[268]. С большой теплотой он рассказывал о том радушном приеме, который В.П. Волгин, в то время вице-президент АН СССР, оказал ему в 1946 г. после отбытия первого срока заключения. «Кем я был, беспаспортным бродягой. Другие головы отворачивали, а он, приоткрыв двери своего кабинета, принял меня как самого близкого человека», – отметил В.М. Далин во время одного из своих выступлений на заседании группы по изучению истории Франции, посвященном 100-летию со дня рождения В.П. Волгина. В письме же Н.М. Дружинину от 7 сентября 1967 г. он писал о нем: «В первые годы после возвращения я посылал свои работы на просмотр Вячеславу Петровичу, и получение от него отзыва было для меня настоящим праздником» [269]. Именно благодаря помощи В.П. Волгина, В.М. Далину после окончательного обретения свободы был поручен перевод третьего тома избранных произведений Марата[270], что, в частности, стало важным материальным подспорьем для бывшего заключенного.
В.М. Далин около полувека дружил и сотрудничал с Альбертом Захаровичем Манфредом. Познакомившись с ним еще в 1920-х гг., в семинаре Н.М. Лукина по истории французского социалистического движения, он на протяжении всей жизни остался верным этому замечательному историку, которого ценил больше всех остальных. Отношение Виктора Моисеевича к А.З. Манфреду служит образцовым примером преданности и верности памяти ушедшего из жизни друга[271]. Тому было множество причин, одна
