Газета Завтра 787 (51 2008) - Газета Завтра

С потухшею трубкой у рта,

Он смотрит: от моря до моря

Легла через карту черта.

Направо - печалью и гневом

Отчизны глаза налиты,

И пламя бушует налево

От этой тяжёлой черты.

Там враг засевает металлом

Просторы колхозов родных,

Там смерть, как поденщик усталый,

Работает без выходных.

Вот, кажется, трудно ли скинуть

Черту эту с карты? Но нет!

Её нелегко передвинуть

Хотя б на один сантиметр!

Черта эта движется снова,

К Москве, закругляясь, ползёт,

Но грохот с твердынь Подмосковья

Над миром смущённым встаёт.

И ключ телеграфный по ленте

Стучит, разбудив тишину:

Не спят сталевары в Ташкенте,

Не спят партизаны в Клину!

Страна напряжение множит,

Оружье победы копит…

Он пальцами хрустнул. Он тоже

Десятые сутки не спит.

И, глянув прищуренным глазом

На клеточки календаря,

Он ставит внизу под приказом

Седьмое число декабря.

Недаром за час до рассвета,

Всходя на кривой эшафот,

Кудрявая девочка эта

Сказала, что Сталин придёт!

1941

Осип МАНДЕЛЬШТАМ

***

Средь народного шума и спеха,

На вокзалах и пристанях

Смотрит века могучая веха

И бровей начинается взмах.

Я узнал, он узнал, ты узнала,

А потом куда хочешь влеки -

В говорливые дебри вокзала,

В ожиданья у мощной реки.

Далеко теперь та стоянка,

Тот с водой кипячёной бак,

На цепочке кружка-жестянка

И глаза застилавший мрак.

Шла пермяцкого говора сила,

Пассажирская шла борьба,

И ласкала меня и сверлила

Со стены этих глаз журьба.

Много скрыто дел предстоящих

В наших лётчиках и жнецах,

И в товарищах реках и чащах,

И в товарищах городах…

Не припомнить того, что было:

Губки жарки, слова черствы -

Занавеску белую било,

Нёсся шум железной листвы.

А на деле-то было тихо,

Только шёл пароход по реке,

Да за кедром цвела гречиха,

Рыба шла на речном говорке.

И к нему, в его сердцевину

Я без пропуска в Кремль вошёл,

Разорвав расстояний холстину,

Головою повинной тяжёл…

1937

Константин СИМОНОВ

ДРУЖБА

Отрывок

Солдат устал. Десятый день не спали,

Десятый день шли первые бои,

Когда солдат услышал на привале:

"Друзья мои!"

Страшнее клятвы и сильней приказа

Звучали те слова, что он сказал,

Хоть не видал солдат его ни разу,

Лишь сердцем знал.

И шёл солдат в боях до Сталинграда,

И, насмерть став,

готовый к смерти сам,

Во имя дружбы не давал пощады

Своим врагам.

Когда на танк в три человечьих роста

Он как на зверя шёл, чтоб порешить,

Не потому, что был герой, а просто

Умел дружить.

Повсюду, где б он ни был, как вначале,

У волжской, у дунайской ли струи,

Ему слова бессмертные звучали:

"Друзья мои!"

1944

Наум КОРЖАВИН

16 ОКТЯБРЯ

Календари не отмечали

Шестнадцатое октября,

Но москвичам в тот день - едва ли

Им было до календаря.

Всё переоценилось строго,

Закон звериный был, как нож.

Искали хлеба на дорогу,

А книги ставились ни в грош.

Хотелось жить, хотелось плакать.

Хотелось выиграть войну.

И забывали Пастернака,

Как забывают тишину.

Стараясь выбраться из тины,

Шли в полированной красе

Осатаневшие машины

По всем незападным шоссе.

Казалось, что лавина злая

Сметёт Москву и мир затем.

И заграница, замирая,

Молилась на Московский Кремль.

Там, но открытый всем, однако,

Встал воплотивший трезвый век

Суровый жёсткий человек,

Не понимавший Пастернака.

1945

Николай ЗАБОЛОЦКИЙ

***

…Есть в совокупном действии людей

Дыханье мысли вечной и нетленной:

Народ - строитель, маг и чародей -

Здесь встал, как вождь,

перед лицом вселенной.

Тот, кто познал на опыте своём

Многообразно-сложный мир природы,

Кого в горах калечил бурелом,

Кого болот засасывали воды,

Чья грудь была потрясена судьбой

Томящегося праздно мирозданья,

Кто днём и ночью слышал за собой

Речь Сталина и мощное дыханье

Огромных толп народных, -

тот не мог

Забыть о вас, строители дорог.

1947

Александр ТВАРДОВСКИЙ

***

Глаза, опущенные к трубке,

Знакомой людям всей земли,

И эти занятые руки,

Что спичку с трубкою свели.

Они крепки и сухощавы,

И строгой жилки вьётся нить.

В нелёгкий век судьбу державы

И мира им пришлось вершить.

Усов нависнувшею тенью

Лицо внизу притемнено.

Какое слово на мгновенье

Под ней от нас утаено?

Совет? Наказ? Упрек тяжёлый?

Неодобренья горький тон?

Иль с шуткой мудрой и весёлой

Сейчас глаза поднимет он?

1951-1952

Ярослав СМЕЛЯКОВ

***

На главной площади страны,

невдалеке от Спасской башни,

под сенью каменной стены

лежит в могиле вождь вчерашний.

Над местом, где закопан он

без ритуалов и рыданий,

нет наклонившихся знамён

и нет скорбящих изваяний.

Ни обелиска, ни креста,

ни караульного солдата -

лишь только голая плита

и две решающие даты.

Да чья-то женская рука

с томящей нежностью и силой

два безымянные цветка

к его надгробью положила.

1964

Борис СЛУЦКИЙ

ЗОЯ

С шоссе свернули и в деревню въехали.

Такси покинем и пойдём пешком

По тем местам, где по крови, по снегу ли

Её тогда водили босиком.

Петрищево. А я в ней был уже,

В деревне этой многажды воспетой,

А я лежал на этом рубеже,

А я шагал по тропочке вот этой.

Вот в этой самой старенькой избе

В тот самый вечер, когда немцев выбили,

Мы говорили о её судьбе,

Мы рассуждали о её погибели.

Под виселицу белую поставленная,

В смертельной, окончательной тоске,

Кого она воспомянула? - Сталина.

Что он - придёт! Что он - невдалеке.

О Сталине я думал всяко-разное.

Ещё не скоро подобью итог.

Но это слово, от страданья красное,

За ним. Я утаить его не мог.

1957-1959

Николай РУБЦОВ

НА КЛАДБИЩЕ

Неужели одна суета -

Был мятеж героических сил,

И забвением рухнут лета

На сиротские звёзды могил?

Сталин что-то по пьянке сказал -

И раздался винтовочный залп!

Сталин что-то с похмелья сказал -

Гимны пел митингующий зал!

Сталин умер. Его уже нет.

Что же делать - себе говорю, -

Чтоб над родиной жидкий рассвет

Стал похож на большую зарю?

Я пойду по угрюмой тропе,

Чтоб запомнить рыданье пурги

И рождённые в долгой борьбе

Сиротливые звёзды могил.

Я пойду поклониться полям…

Может, лучше не думать про всё,

А уйти, из берданки паля,

На охоту, в окрестности сёл…

1960

Николай АСЕЕВ

ИЗ "ПОВЕСТИ ПЛАМЕННЫХ ЛЕТ"

И Сталин тогда представлялся нам,

не в пышном наряде - главным из главных, -

держался он с твёрдым достоинством. Сам

поэтов выслушивая, как равных.

Он нравился нам одеждой простой,

негромкой, раздельной, внушительной речью,

и я бы хотел не для славы пустой

постигнуть натуру его человечью.

Я Сталина так бы тогда описал:

он чуть рябоватый и чуть грубоватый,

просмолены солнцем его волоса,

но прежде всего он - не обыватель!

Вы Сталина сравниваете с орлом?

Что толку и чести равнять его с птицей!

Скорее - с гранёным алмазным сверлом,

которым гранитное время сверлится.

Он бродит один средь кремлёвских палат,

вживаясь в чужой стародавний обычай;

он носит шинель, как тюремный бушлат

без всяких особых петлиц и отличий.

Его до синя ненавидят враги,

не смогшие вбить в нашу спаянность клинья;

он носит короткие сапоги,

но шаг его твёрд, непреклонен и длинен.

И мы с ним сроднились - с шинелью его,

с курящейся трубкой, улыбкой усатой,

со всею фигурой его боевой,

грозящею старому миру осадой.

Вот так я писал тогда. Что ж о другом

послевоенном Сталинском облике, -

он вдруг поворачивается кругом,

скрываясь в хвалений курящемся облаке.

Начало 1960-х гг.

Станислав КУНЯЕВ

***

Мы с бабкой из сарая притащили

ведро угля и печку растопили,

глядим, как вихри синего огня

колышутся над чёрной грудой угля,

а бабка, плечи зябкие сутуля,

допытывает умного меня:

- Мне, золотко, сказала Пелагея,

что Сталина на днях из Мавзолея