«Номер один» - Бен Элтон

– Ух ты. Серьезный замах.

– Я чувствую, что стал никаким.

– Стал никаким?

Что бы ни подразумевал Кельвин, сделав акцент на слове «стал», Родни решил не обращать внимания.

– Да, я ведь всегда такой добрый. Думаю, это становится скучно, – сказал он, развивая свои доводы.

– Разве плохо быть добрым?

– Ну, Кельвин, тебе ли говорить, учитывая твой всемирно известный образ мистера негодяя.

– Знаешь, хороший полицейский, плохой полицейский, и Берилл в серединке. Это классическая модель судейства. Она прокатила в шоу «Поп-идол», в «Американском идоле» и «Х-факторе», и у нас прокатывает.

– Я смотрел старые выпуски. В других шоу акцент немного менялся. Луи Уолш в «Х-факторе» изредка становился плохим парнем. Они целый эпизод вокруг этого построили.

– Это было до того, как формула сложилась раз и навсегда. Мы сложили ее. Мы не делаем отступлений. Именно поэтому сейчас мы на первом месте.

– Ну, все равно. Я не думаю, что у нас получается – ты, я и Берилл в серединке. Мне кажется, у нас получается – ты и Берилл, а я на заднем плане.

– Понятно. – Минуту Кельвин сосредоточенно жевал. – И ты думаешь, ответ в том, что ты должен стать негодяем?

– Ну, иногда. В смысле, в прошлом сезоне я почти всегда был добрым. Я просто хочу внести немного разнообразия, ну, знаешь, удивить людей. Встряхнуть публику.

– Думаешь, у тебя получится?

– Конечно получится. Я творческая личность, я песенник, я писал тексты песен. Я отлично управляюсь со словами.

– Я помню. «Секс-машина. Секс-машина. Субботним вечером. О да. О детка. А-а, детка. Субботним вечером».

– Вот именно. Четвертый номер в Бельгии. Я умею это, Кельвин, правда, и я хочу больше критиковать. Я даже записал несколько фраз. Мне очень нравится… «Будь ты еще дубовее, дорогой, тебя можно было бы использовать вместо журнального столика».

Последовала пауза. Кельвин посмотрел на Родни ничего не выражающими глазами.

– Не понял? – наконец сказал он.

– Что?

– Я не понял, что ты хочешь сказать, то есть как это использовать меня вместо журнального столика?

– Не тебя.

– Ты только что сказал, что меня можно использовать вместо журнального столика.

– Не тебя.

– А кого?

– Одного из конкурсантов.

– Кого именно?

– Любого конкурсанта, гипотетического конкурсанта. Это один из примеров моей резкой критики.

– Где?

– «Если бы ты был дубовее, тебя можно было бы использовать вместо журнального столика». Дубовее. Дубово петь. Это шутка.

Кельвин помолчал, очевидно прокручивая идею в голове.

– А-а, понятно, – наконец сказал он. – Ну, удачи, приятель.

– Хм, спасибо.

Ужинали они в молчании, и Родни всю дорогу пытался понять, удалось ли ему продвинуть свою идею. Кельвин решил сменить тему. Он не собирался говорить за ужином о своих планах на бывшую подружку Родни, но поскольку ничего лучшего не придумал, то решил сказать сейчас.

– Кстати, я возвращаю Иону.

Родни поперхнулся вином.

– Пожалуйста, не говори, что ты удивлен.

Для Кельвина это был самый очевидный ход на свете. Столько драмы, столько напряжения. Столкновение будет мучительно болезненным.

– Ты ведь понимаешь, что я должен это сделать, не так ли, Родик? В смысле, вы были парочкой, а потом ты ее бросил и все такое. Великолепный сюжет. Она возвращается на прослушивание и снова оказывается перед человеком, с которым раньше спала. Просто потрясающе. К тому же не стоит забывать, что ей нужно вернуться и пройти прослушивание, ведь в прошлом году она никуда не продвинулась. Нет, Родик, здесь тебя с крючка отпускать нельзя. Только не после всех твоих обещаний.

По выражению лица Родни Кельвин понял, что тот прекрасно понимает, куда он клонит. В конце концов, Кельвин и Берилл жестко опустили Иону вместе с ее группой, в то время как Родни перед всеми зрителями объявил, что собирается сделать из них звезд. Возвращение Ионы на прослушивание в шоу «Номер один» продемонстрирует, что Родни не сделал ее звездой.

– Кельвин, – запинаясь, произнес Родни. – Мне бы очень не хотелось, чтобы ты…

– Ой, Родни, да ладно тебе. Ну да, мы с Берилл тебя немного подразним, ну и что такого? Одной из постоянных тем шоу «Номер один» являются невыполненные обещания и безумные предсказания. Каждую неделю кто-нибудь мрачно сообщает какому-нибудь невинному конкурсанту с выпученными глазами, что тот сможет продать множество записей, и зрителям наплевать, что большинству из них это не удается. Вот что я скажу, дружище. Подумай: ты хочешь быть гадким, тогда как тебе такая мысль: мы ее возвращаем, а ты говоришь, чтобы она избавилась от своей паршивой группы. Жуткая драма, и ты будешь выглядеть очень круто.

Кельвин смотрел на Родни, пока тот обдумывал эту мысль.

– Да. Думаю, ты прав, – наконец сказал он.

– Это моя работа.

– То есть я несгибаемый профессионал. Предположим, между нами что-то было, но это в прошлом…

– Двигайся дальше, детка. Я уже все забыл.

– Точно. Двигайся дальше.

– Иди вперед.

– Нельзя строить будущее, если живешь прошлым.

– Ни за что.

Родни все больше воодушевлялся.

– Значит, если она вернется одна, мы дадим ей еще одну возможность?

– Вот именно, и ты можешь показать, насколько ты крут, когда устроишь своей бывшей подружке, с которой ты в прошлом году был почти помолвлен, очень, очень тяжелую жизнь.

На лице Родни вновь отразились сомнения.

– Очень, очень тяжелую жизнь? – нервно переспросил он.

– Отличный сюжет, Родик. Отличный сюжет.

Мимолетное увлечение

На следующее утро Кельвин, Родни и Берилл сидели плечом к плечу в заднем отсеке частного самолета, кружащего высоко над Бриз-Нортоном. Они сидели так близко друг к другу, потому что передний отсек самолета занимала съемочная группа, состоявшая из оператора, звукооператора, девушки-монтажера, костюмерши, гримерши и режиссера. Трент и Эмма, главные отборщики, тоже были здесь, ведь именно их работа заключалась в том, чтобы собрать воедино отснятый за день материал. Они выкрикивали последовательность «перелетов», честные, драматичные кадры которых показывали трех судей, усердно рыскающих по стране день за днем, неделю за неделей, в поисках потенциальных победителей шоу «Номер один», несформировавшихся молодых талантов, которых они станут наставлять и превратят в суперзвезд.

Они находились в воздухе уже около девяноста минут, и, хотя их самолет ни разу не удалился больше чем на двадцать миль от Бриз-Нортона, они уже посетили Глазго и Ньюкасл и сейчас как раз вылетали из Манчестера.

– Отлично, – крикнул Трент из окружавших его кабелей, планшетов, ноутбуков и костюмов. – Мы вылетаем из Манчестера и направляемся в Бирмингем. Вы можете пересесть? Берилл и Родни меняются местами.

– Зачем нужно пересаживаться? – пожаловалась Берилл, потому что самолет был маленький, двигаться в нем было неудобно, и трем судьям приходилось слишком сильно прижиматься друг к другу, пересаживаясь то туда, то сюда.

– Потому что это другой день, Берилл.

– Это мне известно, Трент. Представь себе, я знакома с телевизионными трюками.

– Да, конечно, Берилл, я…

– У тебя есть «Эмми»? Не думаю, угадала? А у меня есть «Эмми», даже две чертовы «Эмми», дорогуша, поэтому не нужно говорить со мной о том, как снимать сюжеты.

Эмма грустно улыбнулась звукооператору, с которым делила крошечный туалет самолета. Он улыбнулся в ответ. Вся бригада ненавидела Берилл. Они ненавидели ее не за то, что она была высокомерной, властной сукой, хотя и это было правдой. К этому они привыкли и мирились с тем, за что им платили деньги. Они ненавидели ее за то, что она притворялась, что она такая ненастоящая. Когда ей было нужно, она со всеми дружила, была обыкновенной девчонкой, никаких ужимок, никакой снисходительности, просто старая добрая душевная Берилл. Но упаси Господь перейти ей дорогу, или просто попасть под горячую руку, или на секунду забыть, что она – императрица популярной, мать ее, культуры и любимица зрителей. А больше всего работающих с ней людей бесило то, что она искренне верила в широко распространенную концепцию, будто она – плод собственных незаурядных талантов и звездная личность. Она думала, что публика верит в то, что она сексуальная женщина, отличная мамочка, заботливая, игривая, эмоциональная, честная, чувствительная, строгая, но справедливая и совершенно приземленная, потому что у нее есть все эти качества, в то время как Эмма, которая провела много, очень много изматывающих дней в монтажной, выбирая по секундам кадры, в которых Берилл выглядела просто изумительно, знала, что «старая добрая Берилл» – это результат работы бригады монтажеров и режиссеров. Будь они в Америке на съемках шоу «Бленхеймы» или в крошечном туалете на частном самолете над Бриз-Нортоном, именно съемочная группа создавала Берилл Бленхейм. Возможно, именно поэтому она относилась к ним с таким презрением.