След ангела - Олег Рой

— Есть вода у кого-нибудь? — спросил он.

Один из парней достал из сумки полупустую бутылочку фанты. «Еще напиток на него переводить, — со злостью подумал Гравитейшен и вдруг почему-то испугался: — Да он же мне этого никогда не простит! — Мысль мелькнула как молния: — Порвет, как Бобик грелку! Он ведь убьет, просто возьмет и убьет, и никакое карате против него не поможет…»

А между тем в это время он машинально принял бутылочку фанты, свинтил крышку и, наклонившись над Саньком, тонкой струйкой вылил остатки оранжевой жидкости ему на лицо, стараясь попасть в нос и рот. Но едкая жидкость залила глаза, Санек беспомощно захлопал веками, тряхнул головой и застонал от боли, перекатившись на бок и придерживая голову руками.

Гравитейшен отбросил в сторону пустую бутылку.

Когда в стае дерутся волки, поединок заканчивается всегда одинаково: победитель мочится на побежденного. И может быть, у кого-нибудь из ребят, наблюдавших эту драку, возникла такая ассоциация. А может, и нет. Во всяком случае, больше никаких разговоров о создании «Бойцовского клуба» в две тысячи четырнадцатой уже не велось.

Бодяга — это не только разговорное словцо, обозначающее что-то скучное и тягомотное. Бодяга — это еще и семейство пресноводных губок, весьма уважаемых многоклеточных. На просторах нашей необъятной родины, в непролазных ее болотах, которых в России предостаточно, бодяга живет повсюду, образуя порой колонии до метра в диаметре. Много чего нам не хватает, но вот бодягой мы обеспечены сполна. И слава богу, потому что с древних времен русские люди знают ее целебные свойства, прикладывают бодягу к синякам и ушибам — а синяков и ушибов у нас никак не меньше, чем болот. Так что живи и размножайся, уважаемая бодяга, ты еще нашим далеким потомкам пригодишься!

В домашней аптечке Ольги Сергеевны, Санькиной мамы, бодяга занимала почетное место. Когда Сашка пришел, избитый, перемазанный, залитый чем-то рыжим, мать как раз была дома, сидела за швейной машинкой (она работала неделя через неделю, с восьми до двадцати двух). Увидев Санька, Ольга Сергеевна первым делом схватила полотенце и замахнулась на сына (она до сих пор иногда вразумляла его полотенцем по заднице). Но тут же поняла, что сегодня Санек свое уже получил. И с лихвой.

Разумеется, он ничего не сказал дома о бойцовском поединке.

— Шел и шел себе по улице. Привязалась типа взрослая компания. Пьяные или обколотые… То да се, ну и накостыляли, — таково было его объяснение.

«Так уж взяли и напали?» — недоверчиво покачала головой мать. Санек твердо стоял на своем. Ольга Сергеевна хотела было звонить бывшему мужу. Но сын ее отговорил: «Да ничего страшного! В три дня все заживет! И без него справимся!» Подумав, мать согласилась с ним. И застонала, засуетилась, как птица над птенцом… Что тут поделаешь, в чем сына обвинишь — так уж оно случилось, никто не виноват, никто от такой злой встречи не гарантирован…

Вдоволь накричавшись, нагрозившись, наплакавшись, Ольга Сергеевна принялась за святое материнское дело: лечить боевые раны сына. Санек наотрез отказался от йода и зеленки, чтобы не ходить в цветных пятнах, как какой-нибудь эмо, и без стона выдержал промывание всех ссадин дешевой водкой. Потом мама приложила бодягу и позвонила своей подруге, бывшей соседке, врачу в районной поликлинике. Та посоветовала холодные компрессы, покой, обильное питье и пообещала зайти вечером, после окончания приема.

Мать уложила сына в постель, задернула шторы. Он тут же затих. Позднее подходила, прикладывала к двери ухо: спит, сопит, постанывает.

В девятом часу пришла подруга. Санька пришлось будить, он не сразу понял, что с ним случилось и как он оказался дома. Подруга рассмотрела его синяки и ссадины, бесцеремонно и больно сдвигая пальцем с места кожу. Повернула голову к свету, поводила перед глазами чайной ложкой, чтобы проверить реакцию, заставила постоять с закрытыми глазами, вытянув руки вперед.

Потом велела ложиться и вышла с мамой на кухню.

— Ну что? — спросила Ольга Сергеевна. Глаза ее были полны слез, готовых пролиться градом.

— Ушибы, гематомы… Как говорится, все на лице. Сотрясения мозга, по-моему, нет. Но в школу не отпускай до конца недели. Не давай читать, смотреть телевизор, к компьютеру даже близко не подпускай. Компьютер еще вреднее, чем телевизор. Короче — полный покой. Если появятся головные боли или рвота, головокружение — сразу вызывай участкового врача. Не давай курить, и сама не кури. Почаще проветривай комнату. И присматривай за ним, чтобы на улицу не выходил — нечего там ему делать.

Проводив подругу, Ольга Сергеевна порадовалась, что сегодня только вторник. Значит, еще целых пять дней она не будет ходить на работу, подежурит дома, с сыном.

Наутро она, поднявшись ни свет ни заря, отправилась по магазинам. Пришла с полными сумками.

— Наркотики принесла? — был первый вопрос ее сына.

— А как же, все по полной программе, — ответила заботливая мать.

Наркотиками на своем домашнем языке они называли халву и мороженое. Оба были ужасными сластенами, и эти лакомства исчезали у них мгновенно.

Завтрак Саньке подали царский: кефир, бутерброды с колбасой и сыром, пшенная каша, чай с молоком. Трудно даже вспомнить, когда ему столько приходилось есть за утро.

После завтрака он снова заснул. А мать, поставив вариться курицу, тоже прикорнула на своем диванчике в кухне.

Так они и провели весь день, засыпая, просыпаясь, питаясь, снова засыпая. И весь день ничего не делали: ни Санек уроки, ни мать домашние дела. Телефоны молчали — и мобильный, и городской. Только вечером позвонила подруга-врач узнать, как дела.

Следующий день прошел примерно так же, с одной лишь разницей — обоим было отчаянно скучно. Особенно без телевизора. То мать, то сын искоса на него поглядывали. И телевизор, можно было подумать, тоже посматривал на них своим серым экраном, удивляясь: почему это его все не включают?

В середине дня, после уроков, позвонил Белопольский. До него только сейчас дошли известия о драке за гаражами. Звонил он с мобильника, и было слышно, что кто-то рядом задает вопросы. Хотелось узнать, кто… Но в школе стоял такой шум, что не удалось даже разобрать, парень это или девчонка.

Тема подробно расспрашивал о здоровье, о том, что сказала врач, и когда Санек теперь появится в школе. Не болит ли у него голова, хорошо ли видит подбитый глаз. Было в этих вопросах что-то досадное, раздражающее, неестественное. Обычно мальчишки так здоровьем друг друга не интересуются. Даже мама это заметила, подозрительно прислушивалась к разговору.

И когда Санек повесил наконец трубку, пришла в его побитую голову мысль, что рядом с Темкой могла стоять вовсе не Лила, как Сашка надеялся, а Мишка Гравитц. И выспрашивал, выведывал все через его друга не потому, что беспокоился о здоровье Сазона, переживал за него, а потому, что опасался, не будет ли от этой драки каких-нибудь негативных последствий для него. Типа, не подаст ли Сазон на него заяву в ментовку. Эта мысль так разозлила Сашку, что захотелось перезвонить и сказать: не бойся и Гравитца своего успокой: стучать я не буду, не обучен. Пусть живет спокойно. Пока.

Но, может быть, это просто так, с досады ему показалось.

В тот день мать снова не убирала свой диван, занимавший полкухни. После обеда они, откинув подушки-одеяла, залезли на диван с ногами и до самого вечера играли в дурака — подкидного и переводного, в козла, пьяницу, в Акулину и опять в дурака. Ольга Сергеевна легко обыгрывала сына. Время от времени она, глянув на его погрустневшую физиономию, спохватывалась и начинала сыну поддаваться, но Санек этого не замечал.

В какой-то момент, когда уже совсем стало скучно, Сашка, собрав карты после очередной партии, спросил:

— Слушай, ма, а как вы с отцом познакомились? Вы мне никогда не рассказывали!

Ольга Сергеевна грустно улыбнулась.

— А чего же тут рассказывать? Ничего такого, как в кино, не было… Познакомились мы в девяносто третьем, я уже почти год в Москве жила. На заработках. Дома-то никакой работы не стало, завод, где мамка с папкой вкалывали, развалился, деньги вконец обесценились, эта, как ее, инфляция началась. Вот мамка мне и говорит: «Езжай, Олька, в Москву, может, найдешь там свое счастье». Я и поехала. Техникум бросила, хотя два курса уже отучилась, — и поехала.

Она глубоко вздохнула, пересела поудобнее, поправила полы халата, чтоб не распахивались, обеими руками обхватила себя за тонкую щиколотку и продолжила свой рассказ.

— Первое время тяжело было, ох, как тяжело… А потом ничего — попривыкла. Комнату снимали с подружкой в Чертанове, на танцы бегали. Была у нас такая кафешка неподалеку, называлась «Ночной клуб „Лагуна“»… Ну вот, подкатили там к нам как-то два красавца — отец твой и дядя Володя покойный. Выпускники милицейской школы, уже почти москвичи. То-се, танцы-шманцы-обжиманцы. Ну, знаешь ведь, как это бывает? Я и влюбилась.