Русь (Часть 2) - Пантелеймон Романов

- ...Для кого ясно, а для кого и не ясно... - раздался опять неизвестно чей голос.

- На втором разделились на партии и выработали план организации... по крайней мере, так предполагалось... - поправился Павел Иванович, так как уже не один, а несколько голосов завопили вдруг, что пока налицо только каша какая-то, а не организация.

- ...С третьего заседания начинается реальная, конкретная работа. Угодно Обществу принять это?

- Хорошо, согласны.

- Конечно, довольно разговоров, - слышались со всех сторон голоса. - А то три недели проговорили, а дела еще на грош не видно.

И так как, в принципе, все были согласны, что нужно бросить слова и перейти к делу, то стали голосовать по отдельным вопросам.

Когда вопрос доходил до Валентина и помощник секретаря спрашивал его мнения и Воейкова, Митенька оглядывался за помощью на Валентина. Происходила задержка. Тут наиболее нетерпеливые кричали:

- Да бросьте вы их! Люди уж одной ногой на Урале, а к ним с ножом к горлу пристают.

Но одно дело было - принципиально согласиться на прекращение прений, а другое дело - каждому удержаться от соблазна хотя бы в двух словах осветить поднятый вопрос.

- Только два слова... Осветить вопрос! - кричал умоляюще кто-нибудь с места и подни-мал вверх два пальца, как бы давая реальное доказательство того, что он больше не скажет.

- Два слова, отчего не дать... - сейчас же соглашалось большинство членов, надеясь этой снисходительностью получить возможность для себя урвать одно словечко.

Два слова давали.

Но проходило пять минут, десять, а оратор не хотел сдавать захваченной им позиции у трибуны. И среди крика возмущенных голосов, кричавших: "довольно!", "ближе к делу!", - все больше и больше усиливая до крика и хрипоты голос, старался покрыть все голоса и все-таки быть услышанным, хотя бы и против их воли, - в своих заключительных словах.

А эти слова всегда направлялись в спину враждебной группы, которая уже целиком подни-малась на ноги и требовала права защиты и возражения. Не дать этого права было нельзя: во-первых, потому, что тогда заговорили бы не только стулья и полы под ногами враждебной партии, но пошли бы в ход и кулаки, которыми обычно работали по столам, молотя ими напропалую. Да прибавилось бы, как всегда при всяком шуме, гуденье, секрет которого и направление, откуда оно исходило, еще никому не удалось разгадать.

В конце концов вопрос так освещали и забирались в такие дебри принципиальных подроб-ностей, что оставалось только замолчать и переглядываться. Хорошо, что всегда находились молодцы, которые не терялись ни при каких обстоятельствах и "на ура" вывозили запутавшееся дело.

Брошенные предводителем словечки: "От слов к делу" - оказались крылатыми и всех так зажгли, что пришлось объявить перерыв, потому что десятки рук, поднявшись, упорно и настой-чиво требовали последнего слова, в котором обещали наметить уже линию самого дела.

В это время приехал Федюков с тревожным видом, и кто-то сказал, что он привез важные, чрезвычайные новости.

Все обступили его.

XX

У Федюкова был необычайно возбужденный и приподнятый вид; очевидно, ему стоило большого труда сдержать себя, чтобы сначала взвинтить любопытство собравшихся, а не выпалить все сразу.

- В чем дело? говорите скорей! - крикнул дворянин в куцем пиджачке, бегая вокруг обступивших Федюкова и отыскивая щелку, куда бы приткнуться.

Федюков ничего не ответил и даже не обратил никакого внимания на восклицание куцего дворянина. Он, казалось, переживал тайное наслаждение оттого, что заставил наконец всех этих людей устремиться к нему и жадно ждать его слов. Видно было, что ему хотелось подольше удержать это положение превосходства и первенствующей роли, чего за ним никто никогда не признавал.

- В стоячее болото упал наконец камень... - сказал Федюков среди воцарившейся тишины. Он несколько секунд молчал, прищурившись.

- Какой камень? Какое болото? - послышались нетерпеливые голоса.

- Болото закипело, - продолжал медленно Федюков, - и его неподвижности угрожает наконец серьезная, долгожданная катастрофа. - Он медленно опустил руку в боковой карман, где у него, очевидно, лежало что-то.

- Да что он несет околесицу?!

- Говорите толком! - кричали с разных сторон, и все, с раздражением переглядываясь, говорили: - Вот чертова способность! Сказать можно в двух словах, в одну секунду, а он завел такую волынку, что всю душу вымотает раньше, чем узнаешь, в чем дело.

- Клюкнул, должно быть, - тихонько сказал Владимир, обращаясь к Валентину.

Но Федюков в это утро нигде не клевал. И вид у него был как у проснувшегося орла. Вдруг он неожиданно выхватил из кармана газету и, не развертывая, а только взмахнув ею, крикнул:

- Убит эрцгерцог Фердинанд!., (он остановился) наследник австрийского престола... (он опять остановился) рукой сербского революционера благородного юноши еврея Принципа...

Все переглянулись, как бы не зная, какое значение придать этой новости, содрогнуться и некоторое время молчать или накричать на Федюкова, что он только напрасно взбаламутил всех. Действительно, все ожидали чего-нибудь серьезного, т. е. касающегося непосредственно каждо-го или всего собрания, а оказалось, что где-то очень далеко случилось происшествие, никого из здесь присутствующих не касающееся. Все разочарованно повернулись.

- Поменьше бы предисловий делали, - крикнул кто-то иронически. - Он скоро о пожаре с таким же значительным видом будет сообщать.

Федюков сначала растерялся, как теряется актер, после своего лучшего номера вдруг услы-шавший только одно шиканье вместо аплодисментов. Но потом спохватился и, как бы делая отчаянную попытку удержать ускользающее внимание, потрясая над головой газетой и припод-нявшись на цыпочки, крикнул, точно перед ним была несметная толпа народа:

- Этот факт грозит чрезвычайными последствиями!..

- Никакими последствиями он не грозит, - сердито отозвался плешивый дворянин.

- Как никакими?.. - испуганно вскрикнул Федюков и с поднятой еще газетой растерянно оглянулся на сказавшего. - Это тираны несчастной Сербии, и гнев притесняемого народа вдруг прорвался...

- Никуда он не прорвался...

Предводитель Николай Александрович Левашов, стоявший молча, держась за спинку перевернутого стула, вдруг медленно перекрестился и сказал:

- Бедный старик Франц-Иосиф... на его старую царственную голову одно несчастие обрушивается за другим.

Этой фразой он повернул вопрос совсем в другую сторону - простого человеческого сочувствия к горю, постигшему царственного старика. И все на минуту замолчали. Потом, как бы из вежливости выждав некоторый срок, обступили Федюкова и вполголоса просили его прочесть подробности, движимые сочувственным желанием узнать ближе о горе, постигшем старика Франца-Иосифа.

- Несколько рук торопливо развернули на рояле газету, и десяток голосов через спины и плечи других наклонились над ней, выкликая вслух наиболее значительные фразы:

"...Убийство на политической почве... убит тремя пулями в область живота и шею".

- Это ужасно, - сказала, содрогнувшись, баронесса Нина, - убивают в области живота...

Когда волнение улеглось и уже спокойно прочитали подробности убийства, всем показа-лось неудобно в таком настроении приниматься за обычную будничную работу, поэтому едино-гласно решили перенести заседание на ближайшую субботу. Причем Павел Иванович сказал, что так как и это заседание не удалось посвятить делу и в конце концов опять ограничились только речами, то он предлагает ради экономии времени к следующему заседанию заготовить проекты и схемы работ, чтобы сказались уже реальные результаты деятельности Общества.

- А говорить совсем не дадите? - крикнул Авенир.

Павел Иванович только молча развел руками, как бы показывая, что если бы даже он лично и ничего не имел против, то воля собрания сильнее его личных желаний.

- Значит, тогда здесь больше делать нечего. Ну да подождите, мы вам приготовим пулю...

Все стали подниматься.

- С Владимиром не говорил еще об имении? - спросил Митенька Воейков у Валентина.

- Да что же сейчас говорить? Вот поедем к нему, там и поговорим. У него деловые разговоры вести удобнее, чем здесь, - сказал Валентин.

XXI

У мужиков дела продолжали оставаться все в том же неопределенном положении: землю не переделяли, полей как следует не обрабатывали, - все ждали, что переменится что-то. В чем должна была совершиться перемена и когда именно, никто не знал, но так как все было плохо и тесно, то все знали, что рано или поздно перемена должна произойти.

И так как время было промежуточное, между посевом и сенокосом, то употребляли его или на разговоры у завалинок, или копались на дворах, мастеря что-нибудь.

Бабы в это время ходили к бабкам лечиться. А старушки, нацепив на спину котомки и взяв на руку странническую корзиночку, обшитую холстиной, тянулись по большим и проселочным дорогам с высокими палками в руках на богомолье, к какому-нибудь угоднику за много верст, ночуя под придорожными ракитами и с зарей снова поднимаясь в путь. Только и было это нерабочее время, когда вспоминали, как следует, о болезнях тела и души.